Песни

Песни
Юз Алешковский

Мне жаль, что нынешний Юз-прозаик, даже – представьте себе, романист – романист, поставим так ударение, – как-то заслонил его раннюю лирику, его старые песни. В тех первых песнях – я их все-таки больше всего люблю, может быть, потому, что иные из них рождались у меня на глазах, – что он делал в тех песнях? Он в них послал весь этот наш советский порядок на то самое. Но сделал это не как хулиган, а как поэт, у которого песни стали фольклором и потеряли автора. Сергей Бочаров.

Песни

Юз Алешковский

© Юз Алешковский, 2017

© Александр Дунаенко, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4483-6515-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

За дождями дожди

В такую погодку – на печке валяться
И водку глушить в захолустной пивной,
В такую погодку – к девчонке прижаться
И плакать над горькой осенней судьбой.
За дождями дожди,
За дождями дожди,
За дождями дожди,
А потом – морозы.
Зябко стынут поля,
Зябко птицы поют
Под плащом ярко-жёлтой берёзы.
Любил я запевки, девчат-полуночниц,
Но нынче никто за окном не поёт:
Лишь пьяницам листьям не терпится очень
С гармошками ветра пойти в хоровод.
За дождями дожди,
За дождями дожди,
За дождями дожди,
А потом – холода и морозы.
Зябко стынут поля,
Зябко птицы поют
Под плащом ярко-жёлтой берёзы.
Но знаю отраду я в жизни нехитрой —
Пусть грустно и мокро, но нужно забыть,
Про осень забыть над московской палитрой
И с горя девчонку шальную любить.
За дождями дожди,
За дождями дожди,
За дождями дожди,
А потом – холода и морозы.
Зябко стынут поля,
Зябко птицы поют
Под плащом ярко-жёлтой берёзы.
1950
Личное свидание
Герману Плисецкому
Я отбывал в Сибири наказание,
Считался работящим мужиком
И заработал личное свидание
С женой своим трудом, своим горбом.
Я написал: «Явись, совсем соскучился…
Здесь в трёх верстах от лагеря вокзал…»
Я ждал жену, жрать перестал, измучился,
Всё без конца на крышу залезал.
Заныло сердце, как увидел бедную —
Согнулась до земли от рюкзака,
Но на неё, на бабу неприметную,
С барачной крыши зарились зэка.
Торчал я перед вахтою взволнованно,
Там надзиратель делал бабе шмон.
Но было мною в письмах растолковано,
Как под подол притырить самогон.
И завели нас в комнату свидания,
Дурёха ни жива и ни мертва,
А я, как на судебном заседании,
Краснел и перепутывал слова.
Она присела, милая, на лавочку,
А я присел на старенький матрац.
Вчера здесь спал с женой карманник Лавочкин,
Позавчера – растратчик Моня Кац.
Обоев синий цвет изрядно вылинял,
В двери железной – кругленький глазок,
В углу портрет товарища Калинина —
Молчит: как в нашей хате образок.
Потолковали. Трахнул самогона я
И самосаду закурил… Эх, жисть!
Стели, жена, стели постель казённую
Да, как бывало, рядышком ложись.
Дежурные в глазок бросают шуточки,
Кричат зэка тоскливо за окном:
«Отдай, Степан, супругу на минуточку,
на всех её пожиже разведём».
Ах, люди, люди, люди несерьёзные,
Вам не хватает нервных докторов.
Ведь здесь жена, а не быки колхозные
Огуливают вашинских коров.
И зло берёт, и чтой-то жалко каждого…
Но с каждым не поделишься женой…
На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкою
По рельсе железякою конвой.
Давай, жена, по кружке на прощание,