Кыш и Двапортфеля (сборник)

Он сначала понюхал снег, потом потрогал передней лапой, потом, осмелев, откинул двумя задними ногами, хватанул немного для пробы, пожевал, склонив голову набок; наверно, понял, что он, Кыш, сильней, хотя снега вокруг видимо-невидимо, кувыркнулся и кругами понёсся по двору, оставляя за собой цепочку первых на снегу следов.

Потом он долго размышлял над лужей, затянутой тонким ледком, похожим на зимнее окошко, и не мог понять, что это такое. Но всё же додумался, потому что вдруг поднял голову и сказал мне:

«Рр-а! Как я сразу не догадался? Ведь это большая тарелка с застывшим супом! Ты видел? Я вчера не доел суп, он остыл и покрылся белой корочкой. Так и тут. Только суп в моей маленькой миске вкусней, чем в этой большой тарелке! Рр-а!»

Я подумал, что Кыш молодец и многому хорошему научит меня в жизни. И я его научу.

Он бросился за воробьями, а я смотрел на тополя, и липы, и рябинки, которые стояли смирно, будто боялись пошевельнуться.

И снег лежал на каждом тополином листочке, на оголённых ветках лип, на красных гроздьях рябинок.

Снег ухитрился поместиться даже на кончиках зелёных деревянных колышков забора, на проводах, не говоря уж о крышах легковушек, стоявших во дворе, и сиденье красного мотоцикла «Ява».

Жильцы выходили из подъездов и, улыбаясь, смотрели вокруг, на утро первого снега, и шли по своим делам…

У Кыша, наверно, замёрзли лапы – всё-таки бегать приходилось босиком. Он по очереди поджимал под себя каждую лапу, потом вспугнул голубей, топтавшихся на чёрной крышке люка, и сам уселся на их место.

Под этой чугунной крышкой находились горячие трубы. Поэтому она не замерзала в самые страшные морозы и быстро оттаивала в снегопад.

В морозы на ней, нахохлившись, сидели грелись голуби и воробьи, клюя незамерзающий мякиш.

Кыш сидел и грелся на круглой чёрной крышке, как великан на маленькой арене, а рядом ходил сердитый голубь. Зоб у него раздулся от злости, в нём что-то перекатывалось, и казалось, что голубь проглотил шарик от пинг-понга.

Я слегка продрог и позавидовал Кышу. Ho не сгонять же его с тёплой крышки, как он согнал голубей!

40

Перед уходом в школу я опять привязал Кыша к батарее.

На улице мне захотелось встретить Снежку. Я подождал её немного, а потом заспешил, чтобы не опоздать. Снег на улице уже затоптали. Только на деревьях, растущих вдоль тротуаров, он белел нетронутый и пушистый…

А около школы мальчишки трясли тополь. Снег хлопьями слетал с него, и он весело шумел мокрой, как после дождя, листвой.

В школьном дворе меня вдруг оглушил удар по затылку, и фуражка упала на землю.

Я посмотрел по сторонам, но не увидел никого из нашего класса. За мной шли трое ребят, и среди них Рудик. Кроме него, больше некому было так сильно ударить меня по затылку. Или он кого-нибудь подговорил…

Они прошли мимо. Они сделали вид, что меня не замечают. Они смеялись и разговаривали.

Я стоял, потирая рукой больное место, стараясь не расплакаться, и моя фуражка валялась под ногами в мокром снегу.

Тут зазвенел звонок, я схватил фуражку, побежал в школу и до прихода Веты Павловны успел рассказать Снежке про подлый удар снежком по моему затылку. Ещё я рассказал, как вчера судили Рудика. Снежка была уверена, что он мне мстил, и подула на ушиб.

Мне сразу стало не так больно.

На уроке я сидел тихо, потому что мне было грустно и обидно, и не получил ни одного замечания.

А на переменке в школьном дворе я опять увидел Рудика. Он лепил снежок и что-то рассказывал Оле, которая приходила к нашему дому. По-моему, они ссорились. Оля вдруг круто повернулась и пошла в школу. Рудик размахнулся и от злости кинул снежок за ограду в прохожего.

На втором уроке Вета Павловна вызвала меня читать. Я читал по слогам, но хуже, чем вчера. У меня болела голова. На уроке пения я получил двойку и замечание, потому что все пели, а я не пел. Мне не пелось, и всё.

Я думал, что если Рудик начнёт мне мстить, то я не испугаюсь и как-нибудь защищусь. Только я ещё не знал как.

После уроков я попросил Снежку прийти ко мне и принести с собой кошку, чтобы попробовать сдружить её с Кышем.

– Ты знаешь кошачий язык? – спросил я Снежку.

– Назубок. Лучше всего понимаю, когда Цапка мурлыкает, а когда орёт, ничего не могу понять, – сказала Снежка.

– А я выучил собачий, – похвалился я. – Он трудней кошачьего, потому что собаки умней кошек. А умней собак только гориллы, слоны, дельфины и мы, люди.

– Значит, кошка глупей? А твой Кыш умеет, как Цапка, погоду предсказывать? Aгa! А знает твой Кыш, что идут гости, когда их никто не приглашал? Если Цапка умывается, мой папа говорит: «Кто-то спешит к нам на огонёк, надо бежать в магазин». И бежит за угощеньем, а потом приходят гости. Собака, наоборот, глупей кошки! Она только лает, когда гости уже у дверей.

Мне не хотелось спорить со Снежкой, кто умней. Я и так знал, что всё равно кошка глупей.

– А ты можешь кошачий язык переделать на собачий и наоборот? – спросил я. – Вот, например: рр-е-оурр-рр-уав! Как будет по-кошачьи?

– Это ерунда! Мрр-яй-мирр-яу! – громко мяукнула Снежка, и попавшаяся навстречу бабушка строго на нас посмотрела.

Но нам было весело.

В общем, мы договорились проверить, кто умней – Кыш или Цапка, и я пошёл домой, забыв про удар снежком по затылку.

Только жалко было, что снег уже растаял и на зелёных тополях не было ни одной снежинки.

41

Кыш опять обиделся, что я его привязал, хотя верёвку я сделал гораздо длинней. Она тянулась до ящика со столбиком, и вообще с ней можно было разгуливать по всей комнате.

«Рр-и! – заскулив, сказал Кыш. – Я люблю свободу и не хочу сидеть на верёвке. Попробуй посиди сам хоть денёк. Узнаешь, сладко это или нет!»

– А что? – ответил я ему. – И попробую. Почему бы мне денёк не посидеть на верёвке?

После того как мы поели, я снял с Кыша ошейник с верёвкой и надел на свою шею, а конец привязал к батарее. Но верёвку я сделал короткой, чтобы мне было тяжелей, чем Кышу, и лёг на пол, представив себя щенком. А Кыш стал бегать по квартире…

…И вдруг я представил, что Хоттабыч превратил меня в собаку. Мама с папой приходят домой, а у нас в квартире два щенка: Кыш и я.

Кыш бегает, играет, а я сижу на верёвке, и мама никак не может угадать, кто из нас её сын Алёша. Тогда папа говорит, что Алёша – это тот щенок, который умеет читать и писать буквы с хорошим нажимом и считать палочки. И ещё у него должны быть в чернилах передние лапы, нос и кончики ушей.

Мне стало страшно. Я внезапно позабыл всё, чему учили в школе, и перед приходом папы и мамы вымыл с пемзой и мылом лапы, нос и уши. Как они меня узнают? А если ещё к тому же старика Хоттабыча опять посадили в бутылку за беспорядки на футболе, то что мне делать? А если Хоттабыча вообще не выпустят, то я проживу всю жизнь щенком, не научусь разгадывать тайны Вселенной и не стану директором зоопарка?

Папа и мама прямо пришли в отчаяние. Они задумались, как нас проверить.

«Сколько мне лет?» – спросил папа у Кыша.

«Ав! Ав!» – сказал Кыш.

«Значит, по-твоему, мне два года?»