Инфанта (Анна Ягеллонка)

Вольского не обидел этот ответ.

– А я бы, – сказал он, – несмотря на это, смиренно просил бы его на аудиенцию. Если бы король был поздоровее, наверняка, принял бы его, вместо него хоть ваша милость захотите учинить ему эту благосклонность.

Довольно равнодушно, не поднимая глаз, принцесса сказала:

– Ежели это обязательно необходимо, а вам будет приятно?

Староста поклонился в колена.

– Я хотел бы ему это выхлопотать, так как он имел из Кракова ко мне рекомендательные письма, – проговорил он. – Человек, впрочем, интересный, потому что насколько он маленький, настолько в нём много ума, и стоит видеть эту особенность, потому что подобное не быстро появляется.

Карлов мы все знали и видели много, особенно злобных и детских, этот же совсем другой и позора польскому народу у французов не учинил.

Староста спросил, когда бы он мог Крассовского с собой привести, а принцесса немного огорчилась.

– Когда хотите, – сказала она, – только не тогда, когда мне у брата, у его величества короля аудиенцию выхлопочут, так как её не сегодня-завтра ожидаю.

– Сомневаюсь насчёт сегодня, – сказал староста, – он с ксендзем подканцлером занят и знаю, что не скоро это кончится. Поэтому, если бы ваша милость дозволила, ближе к вечеру его сюда мог бы привести.

Принцесса не казалась ни любопытной, ни жадной до знакомства с таким оригинальным созданием, которого ей рекомендовал староста, но не хотела прекословить Вольскому.

– Итак, хорошо, – ответила она холодно, – а говорит он по-польски или по-итальянски?

– Знает оба эти языка, а французский естественно, потому что к этому привык долгим пребыванием во Франции.

Вольский, так недолго побыв, отъехал, а принцесса Анна засмущалась сразу тем, что карлик, который привык к великолепию парижского двора, найдёт у неё такое убожество и простоту. Она велела Доси постараться, чтобы комната для аудиенций выглядела немного красивей.

Но откуда же здесь было взять предметы интерьера для неё и украшения?

Заглобянка из иных комнат повыносила, что могла, постаралась о цветке и немного обновила грустную и тёмную комнату.

Как объявлял староста, перед вечером заехала колебка в малый замковый двор, где находились несколько особ из службы, и недоумевали, видя проходящего Крассовского.

Действительно, эта фигурка была такая особенная, что ей дивился весь Божий свет и надивиться не мог. Карлик был очень изысканно одет по французской моде, а так как ловкий был и полный жизни, хотя немолодой, поворачивался резко, выставлял себя очень смело и гордо – было приятно на него поглядеть. Начиная с волос, искусно уложенных, всё, что имел на себе, было тщательно подобранное, дорогостоящее и красивое. Цепочка, мечик были специально сделаны для него.

Личико, хотя постаревшее и морщинистое, имело много жизни, глаза – огня, движения – изящества.

Привыкший к большому двору, к обществу королей и герцогов, обращался бодро, смело, отнюдь не смущённый и уверенный в себе.

Принцесса, нарядившись немного аккуратней, хотя наряжаться не очень любила, вышла навстречу старосте, который представил ей Крассовского.

Карлик со шляпкой в руке, приняв осанку придворного, поклонился принцессе и весьма смело выпалил свой комплемент по-итальянски.

Голос его, не такой писклявый, какой обычно бывает у карлов, звучал приятно, и Крассовский в целом произвел на Анну хорошее впечатление.

Она спросила его, как долго он не был в стране. Тогда карлик начал отвечать, как почти двадцать лет назад он случайно попал во Францию, как из-за своего порока был представлен на королевском дворе, полюбили его там и вынудили остаться.

– Хотя мне там было очень хорошо и тешился милостями всей королевской семьи, – говорил он далее, – неоднократно я скучал по родине и никогда о ней забыть не мог.

Королева-мать, в услугах которой я имел честь быть, не хотела меня отпустить, я даже должен был ей обещать, что вернусь, посетив мою родину, и так очутился теперь здесь.

– В довольно грустное время, – сказала принцесса Анна. – Наш двор по причине слабости короля покрыт грустью, разделён, а вот и о чуме нас извещают. Скоро, ваша милость, наверное, убедившись, что у нас делается, и как тут тяжко живут, вернётесь в более весёлую Францию.

Крассовский ответил, что ему здесь, однако, приятно среди своих и что столько испытал уже хорошего, будучи милостиво принятым панами Зборовскими и иными, более значительными, что не рад покидать Польшу и, конечно, не быстро. Затем ловко карлик повернул беседу на королевскую семьи, правящую во Франции, на её мощь, богатства, великие качества, привязанность к костёлу и верность апостольской столице.

Он рассказывал, как у королевы-матери, правящей наравне со своим сыном Карлом, было много горя, пытаясь противостоять посягательствам гугенотов, которые привили ересь и единое до сих пор и согласное королевство пытались разделить на два лагеря.

– Что-то подобное и у нас вижу, – добавил Крассовский, – потому что и мы своих гугенотов имеем, таких же могущественных, как французские; дай только Боже, чтобы нашли таких деятельных защитников костёла, как королева-мать во Франции, которая, конечно, гугенотам преимущества взять не позволит.

Поскольку принцесса прислушивалась с достаточным интересом, бросила несколько вопросов и казалась живо заинтересованной повествованием о французском дворе, Крассовский начал во всю рассказывать о его забавах, вежливости, образованности, великой изысканности и элегантности обычая.

– Сам король, – добавил он, – мало до сих пор занимался управлением страны, больше забавы и охоту предпочитая, зато королева-мать очень деятельна. Особенно она любит второго своего сына, молодого герцога Анжуйского, Генриха, который несомненно является самым милым и красивым сеньором своего времени в Европе.

Он есть также любимцем матери, которая как раз ищет для него помещение за пределами страны, так как боится, чтобы король к нему не ревновал, и сторонники Карла чтобы против него не интриговали…

Хотели для него создать новое королевство из земель, подчинённых язычникам, но трудно так сделать, чтобы дало результат. Я думал, – добавил смело Крассовский, – что если бы когда наше королевство от бездетности пана осталось осиротевшем, не могло бы лучшего сделать выбора, как привести на трон Генриха.

Слыша это, принцесса сильно зарумянилась, а карл живо прибавил:

– Герцог Анжуйский не женат и лучшего для наследницы трона мужа пожелать бы и выдумать нельзя.

Это немного смелое выступление не понравилось принцессе, потому что сделала вид, словно его не слышала или не понимала, но карлика это нисколько не остановило.

– Меня следует простить, – сказал он, кланяясь, – что к обеим королевским семьям будучи привязанным, плету себе такие планы и такое будущее рад бы им обеспечить. Для Польши не было бы союзника более сильного и верного, чем Франция, и гораздо более безопасного, чем император Максимилиан, который имеет тут своих приятелей, но также боятся его тут многие по той причине, что ожидают той участи, какая встретила Чехию и Венгрию.

Королевна Анна начала внимательно слушать.

– Видно, – сказала она, – что ваша милость использовали короткое время, какое пребывали в Польше, и уже немного прослышали, что тут у нас делается. Это грустные прогнозы, о которых мне особенно не пристало думать.

Крассовский повернул к королевской семье Франции.

– Герцог Анжуйский, – сказал он, – как очень ревностный католик, быстро бы у нас себе сердца приобрёл… Он лично также полон качеств, которые делают его милый. Молодой, весёлый, остроумный, любящий развлекаться, умеющий всегда придумать себе развлечения… внешностью даже всем нравится…

Говоря это, Крассовский, из плащика и одежды, застёгнутой на груди, начал что-то доставать.

– При расставании её величество королева, которая всегда со мной была такой ласковой, – добавил он, – самым дорогим мне подарком и памяткой удостоила… Ношу её всегда при себе. Это изображение её величества королевы, которая до сих пор ещё величием и красотой превосходит даже более молодых, его величество короля, брата его, молодого герцога Анжуйского.

Говоря это, Крассовский достал наконец оправленный в алый бархат род бумажника, и, становясь на одно колено, ловко подал его принцессе.

Анна сначала заколебалась, может ли поглядеть эти изображения, но, после минуты раздумья взяла из рук Крассовского бумажник и начала поочерёдно просматривать изображения.

Карлик тем временем особенно старался её внимание обратить на последнюю из этих миниатюр, изображающую очень лестно приукрашенного герцога Анжуйского.

Староста Вольский, который стоял близко, мог заметить, как бледное лицо принцессы зарумянилось и выразило некоторое смущение…

Крассовский между тем рассказывал: о достатках, великолепии, о развлечениях на дворе, маскарадах, танцах, турнирах и о великой изысканности, с которой там всё проходило.

– Ничем есть при том, – говорил он, – славящиеся изысканностью и великолепием дворы итальянских герцогов, из которых не один достатками и могуществом с королём Франции сравнится не может.