Lim Lion

Lim Lion
В. Чижов

Какая модель не мечтает стать успешной? Ответ прост – успешная модель. Безумный роман между врачом и топ-моделью, окончившийся хэппи-эндом. Их встреча – это судьба, и кто мы такие, чтобы завидовать их счастью?«Еще сызмальства, я искренне полагал, что модель – это обычный человек, только мало жрущий. В принципе так и получается». (с)На реальном примере героев книги, вы сможете без особого труда повторить успех, обойдя все опасные углы и подводные камни на океанском берегу. Книга содержит нецензурную брань.

Lim Lion

В. Чижов

© В. Чижов, 2021

ISBN 978-5-0055-8952-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

«Вы читаете самую скандальную книгу о моде и медицине». (с)

    М. Е. Сизый

Она – успешная модель, он – успешный сотрудник медицинского учреждения. Искра безумия и полет на прекрасный остров, страсть, головокружительный успех и зависть. Обо всем этом можно только мечтать или даже позавидовать героям, а быть может, стоит рискнуть и повторить их путь судьбе на великое зло? Решать только Вам.

История, ставшая былью или быль, превратившаяся в роскошную жизнь. Имена вымышлены по желанию персонажей.

Если Вы хотите сэкономить себе кучу средств и обрести внутреннюю уверенность в модельном бизнесе, прекрасно провести время за чтением, то эта книга прекрасно подойдет для Вас, в случае, если Вы обычный врач, то не стоит судить книгу по обложке, настоятельно советую, ознакомьтесь с этой прекрасной интеллектуальной работой.

Мата нет, нет – он есть, но только в самом начале, в стихе, а в жизни его еще больше, но (!) мне, кажется, только с авторской позиции, что, здесь сделайте рассудительную паузу, он, тире, стих, гениален. Вы можете заменить нецензурную лексику на одно слово – «даром», смысловая нагрузка от этого не пострадает. Книга может быть куплена или прочитана хотя бы из-за него, стихотворения, простого, но гениального, как и книга.

Пишется раздельно, так как вы можете вставить вместо нижнего подчеркивания: мой, их, огромный, маленький, широкий, толстый, упавший, чье-нибудь имя, к примеру, любимого сказочного персонажа, даже единорога и так далее.

Приятного Вам чтения и улыбайтесь, улыбайтесь.

    Критик и писатель М. Замойский о книге «Lim Lion»

Запомни меня

    Нечего делать внутри.
    Нечего делать снаружи.
    Книги свои собери
    И молча выкини в мусор.
    Лучше б ты был дураком,
    Бегал по бабам и лужам.
    А не влюблялся бы в дур,
    Которым ты на_хуй не нужен.

Меня зовут Ху, не потому что Хэ-У, а потому что Икс-Игрек. На самом деле мои родители жуткие моральные садисты. Они специально выбрали это имя, чтобы я стал биологом, заблаговременно подумав о моем будущем. Мой отец пришел к этому еще до зачатия, распорядившись дальнейшей судьбой своего сперматозоида. Думаю, вам не составит огромного труда, предугадать заготовленное имя для девочки – Xх. Уж лучше бы, а впрочем, не будем о грустном. Наполеоновские планы могли быть нарушены в любой момент. Дверь в математический кабинет находилась недалеко. Конечно, о моем прозвище ходили легенды.

– «Хромосома! Хромосома»! – раздавались крики то в школе, то на улице.

Время перемен осталось позади, вместе с портретами великих фамилий Чехов, Павлов, Цицерон и Аристотель. Без особого труда, я поступил в медицинскую академию. И как-то по секрету, на одном моем дне рождения, отец раскрыл более страшную участь, которая светила мне в случае отвратительной учебы.

– «Понимаешь, Ху, я так подумал, если ты провалишь экзамены и не поступишь на биолога-генетика, то без всяких трудностей сможешь стать проктологом»!

– «Что»?! – такова была моя первая защитная реакция, условный рефлекс, выработанный в процессе общения с отцом. Разумеется, я крикнул, да так, что родителю в лицо полетели слюни. Потом я пришел в себя и продолжил молчать. Пока мой грозный клич нарушал внутреннюю тишину, папа продолжал говорить.

– «Проктологу не нужно учить все эти строения, запоминать названия костей, он ведь узкопрофильный, во всех смыслах этого слова. Лучше же, как говорил Брюс Ли, выучить и отточить один удар, чем тысячу или сколько-то там. Согласись, профессия прибыльная, как и у стоматолога, только ответственность ниже. Ну, мы понимаем друг друга. Не ниже, а меньше шанса накосячить, ты же понимаешь, я уже все продумал, тебе не надо переживать за свою будущую роскошную жизнь».

Жаловаться было грех. Хотя нутро вопило:

– «Проктолог! Проктолог! Да почему не маммолог?! Я бы смотрел на грудь и торжествовал, а потом бы ко мне пришла пожилая дама и, о! Надо было выбрать пластическую хирургию! Хотя нет, там насмотришься на дефекты больше, чем в кабинете маммолога».

Биолог-генетик – это то, кем я стал заочно, еще только-только прорвав оборону круглой яйцеклетки. Однако эта история не о том, как мой глаз смотрит в микроскоп. Надо же как-то познакомиться с читателем, а еще умело не оскорбить его, но частично использовать его имя или половую принадлежность.

Любой специалист с высшим образованием, работающий в нашей отрасли хорошо отдыхает, включая и проктологов.

– «Так вот», – внезапно закончил свою фразу отец, а потом стал махать перед моими глазами своей ладонью, – «Ты тут»?

В этот момент я уже принимал третью пациентку в своем кабинете маммолога, предлагая ей оголить свою грудь, но только после того, как поинтересуюсь у набора ХХ-хромосом, что их беспокоит. Пришлось вернуться из своего удобного кожаного кресла за праздничный стол.

Мой отец в прошлом был музыкантом. Точнее вокалистом. Когда его «розовые очки» были сняты обществом и раздавлены с хрустом на асфальте, перед ударом в глаз, какой именно он не рассказывал, в его голове произошел настоящий разрыв шаблонов мышления. Как оказалось, все его песни были о нем самом. В итоге получился настоящий портрет человека, которым быть не стоит. Уйдя на покой, мой батя пошел работать в банк, но и там, общество относилось к нему с каким-то стебом. Зато когда появился я, его жизнь коренным образом изменилась. Очень часто он мне рассказывал о том, как попса в 90-е повлияла на западное общество.

– «Группа Limp Bizkit – это скрытая фонетика стадиона „Олимпийский“! Зарубежный Федя мечтал о том, как приедет в нашу страну и выступит перед многочисленной аудиторией».

– «Папа, но ведь это же не поп-музыка», – возразил я в семилетнем возрасте.

Мой родитель мудро отредактировал мое представление о сцене.

– «Сын, но ведь она же по-пу-ляр-ная»!

Все разговоры о музыке мне казались каким-то бредом. Представьте сами, какая-то группа из начала двухтысячных, а на дворе уже почти вторая половина века. Мой отец все не унимался, его несбывшиеся мечты, переместились в некий гараж. На стенах там, висели плакаты со звездами, ушедшими со своего Эвереста на пике популярности, образованного, конечно же, от пилотажного термина пике, а никак не карточной масти, но больше всего выделялся ковер. Сказку про этот объект роскоши, мне доводилось слышать от своего родителя неоднократно.

– «Ковер! Ковер! Ты просто не представляешь! Сначала вся русская попса записывалась в небольших студиях, и там висел ковер, как элемент роскоши. Ты даже представить себе не можешь, сколько пыли из него можно выбить сегодня, обеспечив безоблачное детство в старости. „Свои“ понимали это явление и хотели показать то, что живут обеспеченно. А вот со временем произошел настоящий прорыв ковра в зарубежье. Кто-то в тесном отечественном гараже переигрывал заморские песни, а на стене или под ногами обычно висел или лежал ковер. Отправив клип в сеть, люди ждали, как их работу оценят. Безусловно, качество аудиозаписей оставляло желать лучшего, тем и привлекало внимание, вызывая улыбки на лицах дорогостоящих звезд. Сделав много витков вокруг своей оси, Земля получила новое английское слово – „cover“, но началось все с нашей попсы, ведь рок тогда „дремал“, находясь по меркам известности под землей, не мельтеша на ТВ. И вот, прошли года. На всяких дисках так и писали cover, а не обложка. Представь, даже на журналах некая богиня гламура помещалась на ковер, а не на лицевую сторону»!

В общем, вы можете представить, в какой семье я вырос. Отец не позволял заниматься мне музыкой, грустно рассуждая о своем прошлом. Мне казалось, он висел на одном из плакатов, только его лицо находилось под париком, а на носу было что-то белое. Про сценический образ он отшучивался, неоднократно заявляя о стебе и магическом ковре. Гараж со всякой аппаратурой не давал мне спокойно спать.

– «Нет, Ху, тебе нельзя заниматься музыкой. Иначе общество узнает о моих шедеврах в прошлом, и ты будешь изгнан с пьедестала» – эта фраза изменила мое отношение к творчеству. Я демонстративно бросил барабанные палки в его гараже, так и не приступив к музицированию. Позже отец мне неоднократно говорил, что это был мой лучший удар, который никто и никогда из музыкантов не сможет повторить. При этом, он обычно отворачивался, сохраняя молчание, а затем, пропадал в своей обители, куда вход с того момента был для меня категорически воспрещен.

Особенность моей профессии заключалась в том, что часто приходилось сохранять врачебную тайну, выдавая при всем этом своему пациенту, некую одностороннюю расписку, обеспечивающую ему спокойный сон и некую гарантию о моем высоком уровне профессионализма. Моя прямоугольная табличка на двери, выделялась от всех остальных, наделяя особым статусом, выделяя среди прочих профессионалов неким ореолом избранности. Ее секрет был прост и работал, как говорится: – «на ура», внушая любому скептически настроенному человеку абсолютное спокойствие и доверие. На табличке виднелась длинная надпись: Старший научный сотрудник лаборатории мутагенеза медико-генетического научного центра – Ху. Отсутствие фамилии производило некий фурор в очереди. Пациенты просто не понимали, как ко мне обращаться, слегка смущаясь от этого и теряя свою уверенность, полностью попадая под мой врачебный авторитет. За стеной в ожидании, больные могли позволить себе улыбнуться, но, только вставая с кушетки, расположенной вдоль стены, или делая первый шаг к двери, в их головах происходила химическая реакция. Сравнить ее можно было только с прыжком в неизвестное, а переступив через волшебный порог кабинета из больничного коридора, сразу же менялись в лице и выбирали для своего обращения ко мне, всего лишь две буквы – Вы.

На рабочем столе с медицинскими картами, современным организационным оборудованием в виде моноблока, но никак не ноутбука, которым обладает множество студентов, я спокойно заполнял очередную расписку. На подоконнике, ухоженный цветок с причудливым названием – «тещин язык», тянулся к оконной ручке пластикового окна. Шумы с улицы практически не проникали в мою рабочую обитель. Портрет Пирогова Николая Ивановича возвышался над моим удобным креслом.

– «Медицина – это сестра философии», – проговорил довольный мужчина, сидя по другую сторону стола.

В такие моменты задумываешься о том, что болезням нет числа, но есть лишь заработная плата, а еще пациенты, которые тебе благодарны или ожидают твоей помощи. Какая же тут философия? Улыбнувшись, я стал слушать дальше, продолжая писать. Мужчина все никак не унимался.

– «А все философы предпочитают коньяк, вы, кстати, какой предпочитаете»?

В такие моменты иногда начинаешь погружаться в эту науку с головой, как правило, размышляя об этикете. Согласитесь, такой вопрос является показателем дурного тона. Что ответить в такой ситуации? Лучше философствовать об этом, нежели о каких-то сверх заратустровских мыслях при всем моем уважении к пациентам. Аспект моей деятельности – это не героико-хирургический эпос с лавровыми листьями на венке, где сами понимаете, что стоит на первом месте. Вот именно стоит, как недостающая буква Й, что в имени моем, дает совсем не то, что надо бы, короче говоря, трезвость.