Зоосказки

Зоосказки
Владимир Григорьевич Бабенко

«Засветилась над летним лесом утренняя звезда Венера, проснулась Зорька. Вернее не Зорька, а Зорьки. Потому что Зорька не одна, их много.

Лишь только посветлел после короткой летней ночи восток, как из леса раздался голос совы. Она была не больше скворца, поэтому звали ее не сова, а Совка; а так как по вечерам она кричала на весь лес «Сплю-сплююю…», звали ее Совкой-Сплюшкой. Но у нее было и другое имя, которой Сплюшка очень гордилось. Это имя было Зорька, потому, что Сплюшка просыпалась на рассвете…»

Владимир Григорьевич Бабенко

Зоосказки

© В. Г. Бабенко, 2017

© Иллюстрации Е. И. Шумкова, 2017

© Издательство «Прометей», 2017

* * *

Почему и отчего

Зорька

Засветилась над летним лесом утренняя звезда Венера, проснулась Зорька. Вернее не Зорька, а Зорьки. Потому что Зорька не одна, их много.

Лишь только посветлел после короткой летней ночи восток, как из леса раздался голос совы. Она была не больше скворца, поэтому звали ее не сова, а Совка; а так как по вечерам она кричала на весь лес «Сплю-сплююю…», звали ее Совкой-Сплюшкой. Но у нее было и другое имя, которой Сплюшка очень гордилось. Это имя было Зорька, потому, что Сплюшка просыпалась на рассвете.

– Я уже не сплю! Не сплююю! – кричала в безмолвной утренней дубраве Сплюшка. Я самая первая проснулась! Я зарю встретила! Поэтому я – Зорька! Я уже не сплююю!

Рассвело, и с вершины высокого дерева раздалась звонкая, не умолкающая песня другой птички. Она пела и пела до тех пор, пока первые солнечные лучи не окрасил в красноватые тона и небо, и вершины деревьев, и ее саму. И только тогда можно было разглядеть, что вся птичка бурая, а вот грудка у нее красновато-рыжая.

– Зорька – это я, это я Зорька! – пела на все лады птичка – Не Сплюшка, а я! И зовут меня все Зарянкой, потому что я пою на заре, и еще потому, что грудка у меня такого же цвета как заря!

Замолчала обиженная Сплюшка-Зорька, застеснялась своего невзрачного оперения, и, неслышно пролетев на своих мягких крыльях, скрылась в дупле.

А Зарянка все пела и пела до тех пор, пока солнечный диск не оторвался от горизонта и лес не наполнился многоголосьем других проснувшихся пичуг.

Проснулись не только птицы, но и прочие лесные обитатели. Над цветущими опушками, полянами загудели шмели и пчелы, заскользили стрекозы, запорхали бабочки.

Одна из бабочек села на цветок фиалки и прошептала:

– Настоящая Зорька – это я! С этим согласится любой, посмотрев на мои крылышки. Они белые, с оранжевым – как утренние облака, на которых упали первые солнечные лучи. А Зарянка – это просто рыжая выскочка! Таких рыжих зорь не бывает вовсе!

– Правильно, правильно, – откликнулась Фиалка. – Настоящая Зорька – это ты!

И обрадованная Зорька улетела.

А солнце поднималось все выше и выше. Закуковала кукушка. Под ее кукование трава Дрёма расправила свои тяжелые от утренней росы розовые цветки.

– Просыпайся, сестричка, просыпайся, – проговорила растущая рядом с Дрёмой другая трава с ярко-алыми цветками. – Слышала новость? Все вокруг вдруг Зорьками стали зваться. А про нас никто и не вспомнил. Но ведь настоящие Зорьки – это мы!

– Это оттого, сестрица, – отвечала Дрёма, – что они нам, гвоздикам, завидуют. Мне завидуют не только потому, что у меня такие красивые лепестки, но еще и оттого, что у меня столько имен: ведь я и Дрёма, и Горицвет кукушкин цвет, и Зорька!

– Всё так – сказала другая гвоздика, качнув своими алыми цветками, а сама подумала:

– А все-таки настоящая Зорька в лесу – это я. Пусть у Дрёмы, столько имен и цветки розовые, но именно меня ученые назвали Зорькой обыкновенной! А уж они-то знают, каков настоящий цвет утренней зари!

* * *

Прошел день. Солнце коснулось горизонта. Сложив свои бело-оранжевые крылышки опустилась на алый венчик гвоздики-Зорьки бабочка-Зорька, в вечерних сумерках в потемневшем лесу запела птица-Зарянка, а когда она смолкла, в последних лучах вечерней зари закричала Сплюшка-Зорька.

Она повторяла своё «Сплю-сплююю» до самого рассвета, когда с поля потянул легкий утренний ветерок.

– Как странно, – думал он, все спорят и спорят, кто из них настоящая зорька, как будто не знают, что Зорька – это я!

Лужица

Пришла весна. С полей уже сошел снег, а в лесу еще лежат сугробы. На опушках затрещали стаи дроздов. Запылил орешник, в чаще расцвело розовыми цветками ядовитое, но такое красивое волчье лыко, на пригорке зажглись цветки мать-и-мачехи. Тает снег, бегут ручьи и ручейки. В тех местах, где воде бежать некуда рождаются Лужицы.

Вот одна такая Лужица и родилась однажды весной в старой колее лесной дороги.

Пригревает. Тают сугробы, стекает с них вода, растет Лужица. Растет пока в одиночестве. Но недолго ее одиночество продолжалось.

Почуяв весну, из-под пней, из-под коряг выбрались на свет лягушки. Да не простые лягушки, а голубые. И поскорей – через сучья, через кочки, через прошлогоднюю пожухшую траву, через оставшиеся, лежащие в низинках языки просевшего снега поспешили к Лужице.

Хоть и студена вода в Лужице, а лягушкам она в самый раз – привыкли они в холодной весенней воде икру метать.

Сидят себе в Лужице, никому не мешают, тихонько курлычут, икру мечут. Вдруг откуда не возьмись – свист крыльев – и с плеском плюхается в Лужицу утка-чирок. Летел чирок над лесом, летел, увидел Лужицу и решил отдохнуть. Для нас с вами чирок – утка маленькая, а для лягушек – это преогромная птица. Испугались лягушки, икру в воде оставили, а сами в лес поскакали.

Поплавал Чирок в Лужице, икру лягушачью попробовал – не понравилась, отдохнул и полетел дальше.

Но что это? Плавает на поверхности крохотный изумрудный кружок – ряска. Принес ее на своем пере Чирок. Отдыхал он до этого на далеком озере, вот там ряска та к нему и прилепилась. А на лапках Чирка прилетели на Лужицу два рачка – да такие крохотные, что их в пору в микроскоп разглядывать. Одного рачка зовут Дафния, а имя другого – Циклоп. Обрадовались рачки Лужице, задергали ножками и ну по всей Лужице носится. И им весело и Лужице не скучно.

Так и живут. Наверху ряска плавает, в воде Циклоп и Дафния скачут (недаром их водяными блохами зовут), а у берега в каждой лягушачьей икринке растет-развивается головастик. Хорошо всем, просторно в Лужице.

Слух о новой Лужице разнесся по лесу, и заспешили к ней отовсюду другие квартиранты.

Первыми о Лужице узнали от своих лягушек их родственники – тритоны. Приползли тритоны к Лужице, увидели, что она действительно просторна. Понравилась тритонам Лужица, забрались они в воду и стали жить-поживать, да детишек-тритончиков воспитывать.

А к Лужице спешат-летят новые квартиранты. Сначала, громко жужжа, прилетел жук-плавунец и со всего размаху плюхнулся в Лужицу, сложил крылья и тут же под воду нырнул.

Вслед за ним прилетел водяной клоп, да такой ладный и гладкий, недаром его прозвали – Гладыш. Опустился Гладыш на воду, нырнул, перевернулся и принялся плавать у самой поверхности в надежде, не упадет ли сверху какая-нибудь пожива – мушка или гусеница.

И действительно упали, но не мушки и не гусеницы, а сразу два новых квартиранта.

Одного зовут Водомерка, другого – Вертячка, один клоп, другой жук. Сели они на воду. Увидал их Гладыш, погнался за ними. Да куда там!

Водомерка как кенгуру скачет, а вертячка такие зигзаги выписывает, не поймаешь! Попробовал, было, Гладыш их достать, уморился, замер у поверхности, и стал настоящих мушек да муравьев ждать, когда они с травинок да с веток свалятся ему на завтрак, обед или ужин. Да вот беда – оказывается что новоселы – Водомерка да Вертячка тоже их поджидают – так что расторопней надо быть, а то так и оголодать недолго.

Наступило лето. Живет Лужица своей жизнью, а квартиранты – своей: головастики водоросли едят, дафнии и циклопы в воде прыгают. А за порядком старшие следят: головастиков Жук-Плавунец гоняет, тритончики – водяных блох. Водомерка да вертячка по поверхности скользят-танцуют – ждут, когда манна небесная в виде мухи или комара с неба свалится.