На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецслужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе

Ленин был совершенно убежден, что большевики, несмотря на весь их энтузиазм во время первого блеска победы, не смогут построить коммунистическое общество в России, если трудящиеся всего мира не придут им на помощь. Он понимал, что его смелый эксперимент обречен на неудачу, если к отсталой сельскохозяйственной России не присоединится хотя бы одна великая индустриальная держава. И свои самые большие надежды он возлагал на скорую революцию в Германии.

Последние двадцать лет показали, что Ленин недооценивал значение существующих трудовых организаций – как профсоюзных, так и политических, а также переоценивал адаптивность Западной Европы к русскому большевизму с его боевым кличем, призывающим немедленно свергнуть все правительства – как демократические, так и аристократические – и установить международную коммунистическую диктатуру.

За два десятилетия Коммунистический интернационал – Коминтерн, основанный, поддерживаемый и направляемый российскими большевиками, старался распространить свои методы и программы за пределы границ Советского Союза. Он повсюду образовывал коммунистические партии, строил их точно по модели высокоцентрализованной и дисциплинированной партии большевиков, а кроме того, заставлял отчитываться перед генеральным штабом в Москве. Он рассылал своих агентов во все уголки мира. Он планировал массовые восстания и военные мятежи в Европе, на Дальнем Востоке и в Западном полушарии. И наконец, когда все эти попытки провалились, Коминтерн предпринял свою последнюю политическую акцию в 1935 году – образовал Народный фронт. В этот заключительный период своего существования, используя в качестве нового оружия камуфляж и компромисс, он сделал последний рывок, пытаясь проникнуть в органы формирования общественного мнения и даже правительственные институты ведущих демократических государств.

Благодаря занимаемой должности, я имел возможность близко наблюдать за работой Коминтерна с самого начала его существования вплоть до 1937 года. В течение восемнадцати лет я принимал непосредственное политическое и военное участие в его революционной деятельности за границей. Я был одним из исполнителей плана Сталина относительно интервенции в Испанию, когда Коминтерн бросил свои войска в битву.

Моя работа с Коминтерном началась в 1920 году во время русско-польской войны. Тогда меня прикрепили к советской военной разведке на Западном фронте, который имел штаб-квартиру в Смоленске. Когда Красная армия под началом Тухачевского двинулась на Варшаву, наш отдел должен был вести секретную работу в тылу польских войск, заниматься диверсиями, саботажем поставок снаряжения и боеприпасов, подрывать моральный дух польской армии с помощью пропаганды и поставлять Генеральному штабу Красной армии военную и политическую информацию.

Так как не было четкого распределения заданий между нами и агентами Коминтерна в Польше, мы сотрудничали всякий раз, когда представлялась возможность, с недавно образованной Польской коммунистической партией, а кроме того, издавали революционную газету «Свит» («Заря»), которую распространяли среди солдат польской армии.

В тот день, когда Тухачевский остановился у ворот Варшавы, Домбал, депутат от крестьян, сделал следующее заявление в польском парламенте: «Я не вижу врага в Красной армии. Наоборот, я приветствую Красную армию как друга польского народа».

Для нас это было событие огромного значения. Мы напечатали речь Домбала в «Свит» и, распечатав сотни тысяч экземпляров, распространили газету по всей Польше, прежде всего среди польских солдат.

Домбала тут же арестовали и заключили в Варшавскую цитадель, ужасную польскую политическую тюрьму. Через три года советское правительство наконец добилось его освобождения, обменяв его на польских аристократов и священников, которых держали в качестве заложников. Затем он приехал в Москву, где был объявлен одним из героев Коминтерна. На него пролился щедрый дождь из почестей, а сам он получил высокий пост. Более десяти лет Домбал был одним из влиятельных российских чиновников в Коммунистическом интернационале.

В 1936 году его арестовали по обвинению в том, что он семнадцать лет – начиная со своей речи в польском парламенте – шпионил в пользу Польши. ОГПУ решило, что приветствие Домбала Красной армии, а также последовавшее за этим трехлетнее заключение было частью заранее сплетенного заговора польской военной разведки. Домбала казнили.

Во время русско-польской войны Польская коммунистическая партия работала с нашим отделом рука об руку, и мы готовили эту партию для проведения совместных действий с Красной армией. Польская коммунистическая партия подчинялась всем приказам продвигавшейся вперед армии Тухачевского.

Члены Польской коммунистической партии помогали нам в организации саботажа, в проведении диверсий и в создании препятствий поставкам снаряжения из Франции. Мы устроили забастовку в Данциге, чтобы не допустить подвоза французского снаряжения и боеприпасов для польской армии. Я ездил в Варшаву, в Краков, в Лемберг[2 - Лемберг – немецкое название города Львов. (Примеч. пер.)], в германскую и чешскую части Силезии и в Вену, организуя повсюду забастовки, которые должны были остановить всякие поставки для армии. Мне удалось успешно провести забастовку на железной дороге. Это была чешская железнодорожная ветка в районе Одерберга. Я убедил чешских машинистов не выходить на работу, чтобы боеприпасы «Шкоды» не попали в Польшу к Пилсудскому.

«Железнодорожные рабочие! – писал я в листовке. – Вы перевозите военное оружие, которым уничтожают ваших братьев – рабочий класс России».

В то же самое время польское советское правительство, созданное в предчувствии взятия Варшавы, двигалось вместе с войсками Тухачевского к польской столице. Москва назначила главой этого правительства Феликса Дзержинского – старого польского революционера и начальника российского ЧК (прежнее название ОГПУ).

Русско-польская война была весьма серьезной попыткой Москвы распространить большевизм на Западную Европу, вернее, принести его туда на кончиках штыков. Она провалилась, несмотря на все наши усилия – как военные, так и политические, несмотря на победы Красной армии и несмотря на то, что в Коминтерне у нас был политический отдел, работавший с нашими политагитаторами, а также мы располагали разведчиками в Польше, за линией фронта. В конечном итоге измотанная в боях Красная армия была вынуждена отступить. Пилсудский остался хозяином Польши. Надежды Ленина на то, что мы через Польшу могли бы протянуть руку революционным трудящимся Германии и помочь им распространить революцию на Рейн, провалились.

Попытки осуществления идеи распространения большевистской революции посредством военного вторжения предпринимались и раньше, например в 1919 году, во время недолгого существования Венгерской и Баварской Советских республик. Отряды Красной гвардии находились тогда всего в сотне миль от венгерской территории. Но большевики в тот момент были слишком слабы, и их больше беспокоила борьба с Белой армией, с которой они сражались за само свое существование.

В начале 1921 года, когда Россия и Польша подписали Рижский договор, большевики, и особенно сам Ленин, понимали, что задача успешного перенесения революции в Западную Европу являлась весьма серьезной и долгой по времени выполнения. Не было надежды и на быстрый триумф в международном масштабе, хотя во времена I и II конгрессов Коминтерна Зиновьев, его председатель, заявлял, что в течение одного года вся Европа будет коммунистической. Уже после 1921 года и даже в 1927 году Москва еще инициировала целую серию революционных предприятий и путчей.

Тысячи трудящихся в Германии, в Балтийских странах, на Балканах и в Китае стали бессмысленными жертвами этих безответственных мероприятий. Коминтерн отправлял их на резню, ввязываясь в азартную игру, разрабатывая сложные схемы военных переворотов, массовых забастовок и мятежей, ни один из которых не имел реальных шансов на успех.

В начале 1921 года ситуация в России приобрела особенно угрожающий советскому режиму характер. Голод, крестьянские волнения, мятеж военных моряков в Кронштадте и всеобщая забастовка петроградских рабочих привели правительство к краю пропасти. Казалось, что все победы в Гражданской войне были напрасными, поскольку большевики, слепо двигаясь вперед, натолкнулись на оппозицию, состоящую из тех же рабочих, крестьян и матросов, которые и были их главной опорой. Коминтерн, оказавшийся в отчаянном положении, решил, что спасти большевизм можно только посредством революции в Германии. Зиновьев послал в Берлин верного человека – лейтенанта Белу Куна, бывшего главу Венгерской Советской респуб лики.

Бела Кун прибыл в Берлин в марте 1921 года с приказом Центральному комитету Германской коммунистической партии от Зиновьева и Коминтерна: в Германии сложилась революционная ситуация. Коммунистическая партия должна взять власть. Центральный комитет Германской коммунистической партии отнесся к этому скептически. Ее члены не могли поверить своим ушам. Они знали, что у них нет никакой надежды свергнуть правительство. Но инструкции Белы Куна недвусмысленно гласили: немедленное восстание, упразднение Веймарской республики и установление коммунистической диктатуры в Германии. Центральный комитет Коммунистической партии Германии подчинился этим приказам. Будучи верным слугой Исполнительного комитета Коммунистического интернационала, возглавляемого Зиновьевым и направляемого Лениным, Троцким, Бухариным, Радеком и Сталиным, Германская коммунистическая партия просто не могла не подчиниться.

22 марта в промышленных районах Мансфельда и Мерзебурга в Центральной Германии была объявлена всеобщая забастовка. 24 марта коммунисты захватили здания городской администрации в Гамбурге. В Лейпциге, Дрездене, Хемнице и других городах Центральной Германии они атаковали здания судов, городские ратуши, банки и полицейские управления. Официальная газета германских коммунистов «Роте фане» («Красное знамя») открыто призывала к революции.

В один из меднодобывающих районов Мансфельда прибыл некий Макс Гельц, коммунистический Робин Гуд, который за год до этого единолично пытался организовать партизанское движение в Фогтландском регионе Саксонии против берлинского правительства и объявил себя руководителем операции. Примерно в то же самое время в Германии прошла серия насильственных актов, в том числе и попыток взорвать общественные здания и памятники в Берлине. И в этом явно чувствовалась опытная рука Гельца.

24 марта коммунистически настроенные рабочие огромного азотного завода в Лойне, вооруженные ружьями и ручными гранатами, забаррикадировались внутри предприятия.

Однако попытки коммунистов по координации эти локальных действий полностью провалились. Верные и обученные члены их партии отозвались на призыв и были посланы на смерть этой самой партией – батальоны за батальонами бросали в бой еще с большей безжалостностью, чем Людендорф отправлял свои войска на сражения. Огромные массы трудящихся не вышли на всеобщую забастовку, а также и не присоединились к разрозненным мятежам и бунтам. К началу апреля волнения были повсюду подавлены.

Лидер Коммунистической партии Германии доктор Пауль Леви, который с самого начала выступал против этого безумия, был исключен из партии по какому-то неопределенному и невнятному обвинению.

Он сообщил Москве, что не понимает происходящего в Западной Европе, что жизни тысяч трудящихся были принесены в жертву безумной игре. Он назвал большевистских вождей и эмиссаров Коминтерна «мошенниками» и «дешевыми политиканами».

За короткий период времени с начала мартовского восстания Коммунистическая партия Германии потеряла половину своих членов. Что же касается Макса Гельца, коммунистического смутьяна и подстрекателя, который рассчитывал на захват власти с помощью динамита, то он предстал перед судом по обвинению в «убийствах, поджогах, разбое на большой дороге и еще в пятидесяти преступлениях» и приговорен к пожизненному заключению.

Я интересовался судьбой Гельца, потому что при всех его диких взглядах он, несомненно, был честным и отважным революционером. Для рабочих его родного Фогтланда он являлся легендарной фигурой. Когда несколькими годами позже я обосновался в Бреслау, где находился в заключении Гельц, я установил контакт с одним из его тюремщиков, который очень сильно привязался к нему. Через этого человека я посылал Гельцу книги, шоколад и кое-какую еду. Мы вступили в заговор с целью освободить узника. Но мне была необходима помощь и поддержка Коммунистической партии. Я связался с Хаманном, лидером отделения в Бреслау, и он пообещал дать мне хотя бы каких-то надежных людей. Тогда я отправился в Берлин и обратился к Центральному комитету партии. У них начались дебаты. Одни хотели, чтобы Гельца освободили законным путем, например путем избрания его в рейхстаг. Другие считали, что его побег – это как раз то, что нужно для стимуляции масс, которые не проявляли пока интереса к Коммунистической партии. В любом случае мне дали добро на попытку освобождения его из тюрьмы. Однако, вернувшись в Бреслау, я сразу же услышал от тюремщика Гельца следующие слова: «Нам приказали закрыть его дверь на цепь».

Власти узнали о нашем заговоре через самого Хаманна – лидера коммунистов Бреслау, члена рейхстага и полицейского осведомителя.

Позже Гельца освободили на законном основании. Хотя я работал над организацией его побега и, находясь в Бреслау, постоянно связывался с ним, впервые мы встретились в Москве в 1932 году, в квартире немецкого писателя-коммуниста Киша. Когда он понял, кто я такой, он рассмеялся и сказал:

– О, да вы тот самый богатый американский дядюшка, который посылал мне хорошие книги и еду.

В течение некоторого времени Москва считала Гельца героем. Его наградили орденом Красного Знамени, в его честь назвали фабрику в Ленинграде, и он получил отличные апартаменты в отеле «Метрополь». Но когда коммунисты без единого выстрела капитулировали перед Гитлером в 1933 году и стало ясно, что это проявление официальной политики Сталина и Коминтерна, Гельц обратился с просьбой о паспорте. Вопрос каждый день все откладывался и откладывался, а за ним самим пустили шпионов. Он пришел в бешенство. Он потребовал немедленного разрешения на отъезд. Московские друзья Гельца стали избегать его. ОГПУ отказалось вернуть его паспорт. Немного позже в «Правде» появилась маленькая заметка о том, что тело Гельца нашли в какой-то реке под Москвой. В ОГПУ мне сказали, что уже после прихода Гитлера к власти Гельца видели выходящим из германского посольства в Москве. На самом деле Гельц был убит сотрудниками ОГПУ, потому что его блистательное революционное прошлое делало его потенциальным лидером революционных сил, стоявших в оппозиции к Коминтерну.

Поражение мартовского восстания в Германии значительно отрезвило Москву. Даже Зиновьев сбавил тон своих прокламаций и манифестов. Европа явно не могла расправиться с капитализмом. Не могла это сделать и сама Россия: после подавления крестьянских восстаний и Кронштадтского мятежа Ленин пошел на важные экономические уступки крестьянам и коммерсантам. Россия вступила в период внутренней реконструкции, и мировая революция отодвинулась на второй план. Коминтерн был занят поисками козлов отпущения, виновных в поражениях, и назначением новых руководителей на местах. Фракционные битвы в коммунистических партиях за границей не давали машине Коминтерна отдохнуть от составления резолюций, контррезолюций и приказов об исключении из рядов.

В январе 1923 года я работал в Москве в 3-м отделе разведки Красной армии. До нас дошли слухи, что французы готовы оккупировать Рур, чтобы получить репарации. В то время я жил в гостинице «Люкс», которая считалась главной резиденцией чиновников Коминтерна и иностранных коммунистов…

Следует объяснить, что представляла из себя эта гостиница. Оно была и сейчас является штаб-квартирой гостей из Западной Европы в Москве. Через ее холлы и коридоры проходят как лидеры коммунизма из всех стран, так и делегаты от профсоюзов и просто трудящиеся, которые по той или иной причине были награждены путешествием в пролетарскую Мекку.

Следовательно, советскому правительству важно внимательно присматривать за гостиницей «Люкс», чтобы точно знать, что товарищи из разных стран говорят и делают, чтобы знать их отношение к советскому правительству и к враждующим фракциям внутри большевистской партии. А потому гостиница была под завязку набита агентами ОГПУ, зарегистрированными здесь как гости или проживающие. Среди агентов, живших в «Люксе» и поставлявших информацию об иностранных коммунистах и рабочих в ОГПУ, был и Константин Уманский, нынешний советский посол в Соединенных Штатах.

Я познакомился с Уманским в 1922 году. Он родился в Бессарабии, жил в Румынии и Австрии до 1922 года, а потом перебрался в Москву. Благодаря знанию иностранных языков он поучил место в ТАСС – официальном советском новостном агентстве. Его жена работала машинисткой в Коминтерне.

Уманский рассказал мне, что, когда судьба привела его на службу в Красную армию, он не хотел «терять» два года в общих армейских бараках. Советская жизнь тогда не носила такого кастового характера, как сейчас, и его слова шокировали меня. Большинство коммунистов все еще смотрели на службу в Красной армии как на привилегию. Но Уманский считал иначе. Он сам явился в отдел разведки, имея при себе рекомендации от комиссара иностранных дел Чичерина и от Долецкого, руководителя ТАСС, в которых говорилось, что ему разрешено «отслужить» два года в армии в качестве переводчика 4-го отдела.

Тем же самым вечером, находясь в обществе Фирина, тогда помощника генерала Берзина – начальника отдела военной разведки, я увидел Уманского в одном из московских ресторанов. Я подошел к его столику и спросил его, почему он бросает работу в ТАСС. Он ответил, что хотел бы убить двух зайцев одним выстрелом – сохранить место в ТАСС и служить в 4-м отделе.

Когда я рассказал об этом Фирину, он зло ответил:

– Будь спокоен, в 4-м отделе он работать не будет.

В те годы не так-то легко было получить хорошее место, и Уманский не смог устроиться переводчиком в Красную армию. Однако ему удалось избежать жизни в необустроенных бараках, поскольку он попал на место дипломатического курьера в Наркомате иностранных дел. Это приравнивалось к военной службе, так как все дипломатические курьеры состояли в штате ОГПУ. Не бросая своей работы в ТАСС, Уманский ездил в Париж, Рим, Вену, Токио и Шанхай.

Работая в новостном агентстве ТАСС, Уманский служил ОГПУ, поскольку именно здесь трудились журналисты и корреспонденты, имевшие опасно тесные контакты с внешним миром. И Уманский мог шпионить за репортерами отовсюду – из московского отделения и за границей. В гостинице «Люкс» он держал ушки на макушке, не пропуская ни одной случайной беседы иностранных коммунистов. Всех начальников Уманского во всех отделах, где ему довелось работать, либо освободили от обязанностей, либо отстранили от должности до расстрелов и репрессий. Это касается его бывшего шефа в ТАСС Долецкого, а также и всех его тамошних коллег; его бывшего шефа в иностранном отделе Максима Литвинова; Александра Трояновского, первого советского посла в Соединенных Штатах, и Владимира Ромма, корреспондента ТАСС в Вашингтоне, его личного друга. Трояновский и Ромм были отозваны из Вашингтона в Москву именно в то время, когда Уманский бок о бок работал с ними в Америке.

Уманский является одним из очень немногих коммунистов, которому удалось перебраться через колючую проволоку, отделявшую старую партию большевиков от новой. Во время репрессий существовал лишь один-единственный пропуск для прохода через эту границу. Ты должен был представить Сталину и ОГПУ необходимое количество жертв. Константин Уманский отлично с этим справился…

Когда до нашего отдела дошли сведения о французской оккупации Рура, группе из пяти-шести офицеров, включая и меня, приказали немедленно выехать в Германию. На все приготовления ушло двадцать четыре часа. Москва надеялась, что последствия французской оккупации откроют обновленному Коминтерну дорогу в Германию.

Меньше чем через неделю я уже был в Берлине. Сразу же у меня сложилось впечатление, что Германия стоит на пороге катастрофы. Инфляция подняла рейхсмарку до астрономических высот, повсюду была безработица, ежедневные стычки как между рабочими и полицией, так и между рабочими и националистскими боевыми отрядами. Французская оккупация подлила масла в огонь. В какой-то момент мне даже показалось, что измученная и истощенная Германия может бросить армию в губительную для себя войну с Францией.

Вожди Коминтерна с осторожностью наблюдали за событиями в Германии. Они хорошо помнили 1921 год и не хотели ввязываться в драку до тех пор, пока внутренний хаос не станет полным. Однако наш отдел разведки дал совершенно определенные инструкции. Нас отправили в Германию для проведения разведки, мобилизации всех готовых на подъем элементов и накопления оружия для того, чтобы в подходящий момент поднять восстание.

Мы сразу же приступили к созданию трех типов организаций в Германской коммунистической партии: службы партийной разведки, работающей под руководством 4-го отдела Красной армии; военных формирований, которые должны были стать ядром будущей германской красной армии; и небольших отрядов боевиков, в чьи функции входило разложение морального духа рейхсвера и полиции.

Во главе партийной разведки мы поставили Ганса Киппенбергера, сына издателя из Гамбурга. Он, трудясь не покладая рук, плел разветвленную шпионскую сеть в полиции и армии, в государственном аппарате, во всех политических партиях и враждебно настроенных организациях. Его агенты проникли в монархистскую организацию «Стальной шлем», в «Вервольф» и в нацистские отряды. Работая рука об руку с отрядами боевиков, они, соблюдая секретность, осторожно выясняли у офицеров рейхсвера, какую сторону они примут в случае коммунистического восстания.

Киппенбергер верой и правдой служил Коминтерну и проявлял при этом чудеса отваги. Во время событий 1923 года его жизнь подвергалась опасности каждодневно. В конечном итоге его постигла судьба всех верных и преданных коммунистов. Будучи избранным в рейхстаг в 1927 году, он стал членом Комитета по военным делам. И, считая себя представителем Коминтерна в этом органе власти, он в течение многих лет снабжал советскую военную разведку ценной информацией. Он оставался в Германии в течение нескольких месяцев после прихода к власти Гитлера, продолжая выполнять опасную подпольную работу в интересах Коммунистической партии. В 1936 году его арестовали как нацистского шпиона.