Софии русский уголок

Добавлю, что другая дочь о. Андрея Ливена избрала другой путь: в годы войны ушла в партизаны, сражалась с врагами. В освобожденной Болгарии играла в Клубе советских граждан в постановках Н. О. Массалитинова

.

Еще одна известная всей Софии замечательная личность – протопресвитер Шавельский Георгий Иванович (06. I. 1871; с. Дубокрай, Витебская губерния – 02. X. 1951, София), автор интереснейших воспоминаний о своем времени и о себе. Его необыкновенной биографии хватило бы с лихвой на десятерых. Бывший глава военного и морского духовенства в русской императорской, затем в Добровольческой армии родился в семье сельского дьячка. После семинарского образования мог быть отправлен в духовную академию на казенный счет, но избрал другой путь. С 19 августа 1891 г. стал обычным псаломщиком в сельской церкви в родной губернии и преподавал одновременно в школе грамоты. Но его энергия, образованность не могли остаться без внимания начальства: 9 марта 1995 г. был рукоположен во иерея. Служил настоятелем храма в с. Бедрица своей губернии. После смерти жены (19 апреля 1897), оставшись с двухлетней дочкой на руках, он продолжал ревностно трудиться. Его деятельность была замечена Витебским владыкой Александром (Заккисом), который рекомендовал продолжить богословское образование.

В 1898 г. о. Георгий поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, где был возвышен: выполнял обязанности благочинного академического духовенства, служил проповедником на Александровском машиностроительном заводе, являлся настоятелем Суворовской церкви при Академии Генерального штаба. После окончания академии был оставлен в ней преподавателем богословия. Во время русско-японской войны пошел на фронт, служил полковым священником, затем дивизионным благочинным, а с 1 декабря 1904 г. главным священником Маньчжурской армии. За организаторские способности и проявленную храбрость возведен в сан протоиерея, награжден орденом св. Владимира с мечами и бантом и золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте из Кабинета Его Императорского Величества. Причем во время ведения военных действий причащал не только умирающих инославных, но и идущих в бой католиков или армян. За такой образ действий получил выговор, но отказался признать свою неправоту. Более того, в 1912 г. во время встречи с инославными офицерами о. Георгий четко сказал, что «исповедные перегородки установлены людьми, но они не достигают до неба». Тут же скажу, что его голос звучал не в унисон, когда речь заходила об экуменическом движении. В частности, о. Георгий полагал полезным участие в нем православных уже вследствие того, что оно позволяет на новом уровне нести истину о Православной Церкви.

В марте 1906 г. вернулся к служению в Суворовскую церковь. Одновременно преподавал с 1906 г. по 1910 г. Закон Божий в Смольном институте. С 1910 г. профессор Богословия в Императорском Историко-Филологическом институте. В 1909 г. член Епархиального миссионерского совета, в 1910 г. член Духовного правления Военного Протопресвитера, с 22 апреля 1911 г. Протопресвитер военного и морского духовенства. В 1913 г. настоятель Феодоровского Государева Собора в Царском Селе. Можно сказать, что он достиг, будучи священником, вершин, на какие может быть поставлен представитель белого духовенства.

Во время Первой мировой войны о. Георгий находился в Ставке Верховного Главнокомандующего: объезжал фронты, посещал передовые позиции. Подавал пример самоотвержения и пастырского служения на войне. Награжден Георгиевскими медалями трех степеней и орденом святого благоверного Александра Невского.

С ноября 1915 г. по май 1917 г. член Св. Синода. С осени 1917 г. член Всероссийского Поместного Собора и товарищ его председателя. В 1917 г. на съезде военного духовенства был избран пожизненным главой русского военного ведомства. Имя о. Георгия называлось на Всероссийском Поместном Соборе 1917–1918 гг. в числе кандидатов на Патриарший престол, но он сам снял свою кандидатуру 30 октября/ 12 ноября 1917 г. перед голосованием по избранию трех кандидатов на Патриаршество – Антония (Храповицкого), Арсения (Стадницкого), Тихона (Беллавина). Входил в состав Высшего Церковного Совета при Св. Патриархе.

В 1918 г. через Пинские болота перебрался в Киев, оттуда в ставку А. И. Деникина. Содействовал созыву в Ставрополе Церковного Собора, товарищем председателя которого был избран. Входил в состав Высшего Церковного Управления на Юге России. Был редактором «Церковных Ведомостей».

Новороссийск стал последним русским городом, из которого он отплыл из России, разделив судьбу русских изгнанников. Временно разместился вместе с частями Белой армии на о. Лемнос.

В 1920 г. после отказа владыки Гермогена (Максимова) отслужить панихиду по императору Николаю II, он согласился отслужить, но, как ядовито писал известный психиатр Н. Краинский, не по царю, а просто по рабу Божьиму Николаю, ведь он «бывший самодержец»! Симптоматичен, подчеркивает С. Фомин в «Русском вестнике», и отзыв самого царя в 1916 г. о Шавельском: «Не чувствую себя в настроении исповедоваться у Шав[ельского], потому что боюсь, чтобы оно не принесло вместо мира и спокойствия душе обратного!». Не сложились отношения у Шавельского и с митрополитом Антонием (Храповицким), которого он задел в одной из своих статей, намекнув на «злословие и блудословие» – владыки, что было несправедливым. По сути дела, резкость высказываний о. Георгия, его «странные» поступки, вызывавшие возмущение, – все это вело к увеличению врагов, критиков протопресвитера в среде высших иерархов. А как можно было смотреть на того, кто считал монашество отжившим свой век церковным институтом?

Судя по его воспоминаниям, он был действенным защитником многих военных от несправедливостей, заступаясь за них перед высшим военным руководством.

С Лемноса выехал в Болгарию. Служил в Софии рядовым священником в русском храме. Преподавал в Софийской духовной семинарии и на Богословском факультете Софийского университета, где читал курс «Православное пастырство». Учил Закону Божьему детей в русской гимназии, во главе которой стоял одно время. С 1926 г. являлся председателем Софийской академической группы.

Активно сотрудничал с болгарскими церковными журналами и изданиями. Много писал по вопросам церковной администрации и религиозного воспитания.

Вышел из РПЦЗ после раскола, расцененного им как «позор» и «безумие».

Принял предложенный митрополитом Софийским Стефаном пост почетного священника в церкви св. Седмичисленницы, на котором, находясь в составе Болгарской Церкви, оставался до конца жизни.

Принадлежал к числу сторонников создания нового типа ученого монашества по образцу «просвещенного немецкого пастората» протестантской Германии. Во второй половине 1940-х гг. напечатал в Ежегоднике Богословского факультета статью, посвященную «острой критике монашества в России, того монашества, которое и он считал (в этом основная идея его работы) учреждением церковным, отжившим свой век».

Создал братство св. Николая для помощи нуждавшимся русским беженцам.

«Проповедовал, что мир в мире может быть только после религиозно-нравственного перерождения, а это лежит в религиозно-нравственном воспитании молодого поколения».

В Москве (в Совете по делам РПЦ при Совете Министров СССР) о. Георгий рассматривался как важная фигура в эмиграции. Именно поэтому его в 1948 г. не хотели выпускать из «народной Болгарии» в США, когда по информации Москвы, оттуда пришло приглашение на преподавательскую деятельность. И даже были готовы пересмотреть вопрос о приеме о. Георгия в советское гражданство.

Кроме «Православного Пастырства», изданного на русском и болгарском языках, о. Георгий написал несколько книг для молодежи по изучению богослужебного круга. Автор таких сочинений, как «Толстовское учение о непротивлении злу» (София, 1934); «Свети Атанасий Великий» (София, 1924); «О Боге и Его правде» (София, 1938); «Молитва Господня» (София, 1939). В 1954 г. издательство им. Чехова издало в Нью-Йорке «Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота» в двух томах. Из неопубликованных рукописей: «Русская Православная Церковь перед Революцией», «Три года в Ставке Верховного Главнокомандующего», «Автобиография». В своих мемуарах нарисовал яркую картину развала Русской армии периода гражданской войны

.

И опять из школьных воспоминаний Ивана Тинина: «занятия с ним проходили очень живо и интересно по причине не только его умения вести уроки, а из-за его небольшой, но важной для нас слабости. Он любил отвечать на умные вопросы и так отвлекался от урока на детали, что забывал спрашивать нас. Причем нельзя было задавать те вопросы, которые когда-то задавали предыдущие выпуски гимназистов. Он их не признавал и говорил, что на этот вопрос уже отвечал в таком-то году и, кому интересен его ответ – пусть справляется у старшеклассников. Поэтому вопрос о том, может ли Бог создать камень, который не смог бы сам поднять, уже не проходил. Отец Георгий охотно рассказывал нам о Первой мировой войне, о Брусилове и Самсонове, о Николае Николаевиче и об Алексееве. В его памяти хранились жития множества святых, что очень хорошо помогало нам при подготовке к уроку истории. Ведь он рассказывал не только само житие, но и давал всю историческую обстановку того времени… Находить умные вопросы для отца Георгия было очень трудно, и кто их находил, тот пользовался огромным уважением у всего класса, особенно у гимназисток, что было немаловажным. Как-то после Пасхи я обратился к законоучителю с небольшой просьбой:

– Отец Георгий, на пасхальной заутрене читают первую главу Евангелия от Иоанна на разных языках, но так невнятно, непонятно. Не могли бы Вы прочитать нам эту главу на тех языках, которые Вы знаете.

Отец Георгий был польщен такой просьбой… На следующем уроке он выполнил свое обещание и прочитал на 23 языках “В начале было Слово.”. Кроме всех живых европейских языков, он нам читал по-готски, по-кельтски, по-арабски, по-коптски, на санскрите и многих других языках.

Мы наслаждались неизвестной музыкой разных народов, то торжественной, как удары колокола, то плавной и напевной. То чеканной, как строевой марш, то нежной и задумчивой»

.

Теперь о протоиерее Шпиллере Всеволоде Дмитриевиче (1/14. VII. 1902, Киев – 08. I. 1984, Москва). Отец – дворянин Дмитрий Алексеевич Шпиллер, архитектор; мать – Мария Николаевна Полякова – певица, оставившая в замужестве оперную сцену. В 1912 г. поступил во Владимирский кадетский корпус. С 1918 г. по 1920 г. воевал в Добровольческой армии. Имел несколько ранений.

С 10 декабря 1920 г. по ноябрь 1921 г. находился в Галлиполи вместе с другими русскими солдатами. В декабре 1921 г. переехал в Болгарию. Работы не было: одно время зарабатывал тем, что разряжал вместе с другими русскими «охотниками» на черноморском побережье снаряды – среди местного населения таких охотников не находилось. Потом, в 1927 г., поступил на Богословский факультет Софийского университета. Тогда многие из русской эмиграции, в том числе из военных кругов, вставали на путь получения духовного образования,

20 июня 1934 г. был рукоположен во диакона, а на следующий день во иерея в Софии архиепископом Серафимом (Соболевым). За отсутствием вакантных мест был устроен владыкой в Болгарскую Православную Церковь и назначен приходским священником церкви Успения Божией Матери в г. Пазарджике Пловдивской епархии. Одновременно преподавал ряд таких предметов, как Закон Божий, логика, психология, пропедевтика, русская литература и история в гимназии, сельскохозяйственном институте. Был членом церковного суда, потом его председателем. Нес священнические обязанности в церкви при городской тюрьме. Отказался отслужить панихиду по немцам, погибшим в Сталинграде.

Осенью 1944 г. принял предложение министра иностранных дел и исповеданий правительства Отечественного Фронта Петко Стайнова переехать в Софию и войти в министерскую комиссию по выработке проекта отделения Церкви от государства. После двухлетнего труда проект был одобрен, став основой последовавшего вскоре соответствующего закона. Вплоть до своего отъезда на Родину был негласным советником по представлявшим взаимный интерес церковно-государственным вопросам, касавшимся Русской Православной Церкви.

Убежденный, как и многие русские, тогда в том, что «… Большевики кровью в войне смыли свой грех перед Россией», о. Всеволод с семьей, в 1946 г. по благословению владыки Серафима (Соболева) принял советское гражданство.

В составе болгарской делегации в 1948 г. присутствовал на Совещании глав и представителей Автокефальных Православных Церквей в Москве.

Автор хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации ряда аналитических записок в Московскую Патриархию о церковной жизни в Болгарии, в том числе по экуменической проблематике.

Распоряжением Совета Министров СССР от 20 ноября 1949 г. за № 18532 – рс ему был разрешен въезд на постоянное место жительства в СССР из Болгарии, и 4 февраля 1950 г. о. Всеволод вернулся с семьей в Россию.

Отпускную грамоту о. Всеволоду с «перечислением его заслуг перед Болгарской Церковью и благословением на дальнейшее его служение Русской Церкви» подписал митрополит Врачанский Паисий, тогда временно возглавлявший Св. Синод.

Через месяц Св. Патриарх Алексий I написал на прошении о. Всеволода: «1950 год, февраля 10. Протоиерей Всеволод Шпиллер с любовью приемлется в клир Православной Русской Церкви и назначается настоятелем Ильинской церкви г. Загорска». Кроме этого, о. Всеволод был определен на преподавательскую работу в Московскую духовную академию и семинарию, а несколько позднее, по утверждении в звании доцента – и. о. инспектора этих учебных заведений.

В 1951 г. последовал уход с преподавательской работы. Некоторое время был настоятелем храма в Новодевичьем монастыре, а 21 сентября 1951 г. в праздник Рождества Пресвятой Богородицы о. Всеволод был назначен настоятелем Николо-Кузнецкого храма, в котором прослужил более 32 лет. Его трудами прежний «вокзальный» приход (неподалеку был Павелецкий вокзал) переменил свой облик. Благодаря пастырскому и проповедническому талантам о. Всеволода, храм стал одним из самых известных и посещаемых интеллигенцией. О. Всеволод взрастил многих из тех, кто встал на путь пастырского служения.

Деятельный и авторитетный участник международных церковных встреч.

Умер в 1984 г. на второй день Рождества, в день Собора Пресвятой Богородицы.

Похоронен на Кузьминском кладбище в Москве.

Имя о. Всеволода, память о нем хранятся его учениками и духовными детьми. Организованная 25–27 мая 1992 г. I Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского Института (потом ПСТГУ) проходила под названием «Чтения памяти прот. Всеволода Шпиллера». В последующие годы одно из заседаний указанной конференции Института обязательно посвящается его памяти. Проводятся вечера воспоминаний

.

Биографии представленных здесь людей столь различны, что трудно подобрать слова, которые могли бы быть использованы в качестве общего заключения. Проще всего сказать, что их объединяла София, в которой они жили, служили, преподавали, работали, огорчались и радовались и любили Россию по-своему…

Ученье – свет

Родина была далеко, слезами ее нельзя было вернуть. Надо было жить и обживать Болгарию, нуждавшейся в квалифицированных кадрах. Начну с традиционной картинки – культуры, с просвещения умственного и нравственного, где трудились десятки и сотни русских беженцев, университетских профессоров, гимназических преподавателей, церковнослужителей. Уже стало привычным, что при обрисовке этой темы исследователи нередко обращаются к практике привлечения русских прежде всего в Софийский университет. Я попробую начать с ab ovo, с детства.

«В начале 1920-х гг. в местности «Горна Баня» под Софией существовал русский приют для русских детей до восьми лет. Он помещался в двухэтажном здании, в котором находились спальни, но не было столовой. Дети круглый год ели во дворе, под навесом… Многие были настолько малы, что их приходилось кормить, причем воспитательницы делали это с нарушением элементарных санитарных норм. Вообще антисанитария царила в приюте: грязные простыни часто не стирались, а только просушивались, дети были вшивыми. Рядом с приютом протекал ручей, в котором летом ребятня целыми днями купалась без всякого надзора, часто под жарким солнцем. В результате дети часто получали ожоги и страдали простудными заболеваниями. В середине 1920-х годов приют в «Горне Бане» закрыли, и вскоре был создан новый приют в городской черте Софии, рядом с парком «Борисова градина». В новом приюте воспитывались сироты или дети самых бедных эмигрантов. Здесь санитарные требования соблюдались безукоризненно: даже зубные щетки после каждого употребления дезинфицировались раствором марганцовки, отчего становились черными. Однако директриса установила в приюте режим полного молчания. Даже самые маленькие воспитанники не смели произнести ни одного звука, а воспитательницы говорили вполголоса. У детей были игрушки, но играли они молча. Неудивительно, что приютские дети вырастали озлобленными и некоммуникабельными людьми»

.

Картина настолько неприглядна, что не хочется верить воспоминаниям И. В. Матвеевой. Но воспитание всегда связано с насилием, особенно в приютах, воспитатели в которых имели и имеют свои «педагогические приемы» для бедных и сирот. Хочется верить, что в трех детских садах, действовавших на болгарской земле к 1922 г.

, таких методов не было. Это, конечно, не аргумент для истории, но есть стереотип памяти: запоминается обычно нечто исключительное, чаще всего плохое, а среднее, обычное, т. е «скучное» не представляет интереса для мемуаристов.

А теперь о так называемой средней «картинке» в сфере обучения взрослых и малышей. Уполномоченный Всероссийского союза городов (ВСГ) генерал А. В. Арцишевский проявил недюжинную энергию в поиске средств для финансирования учебных заведений. В течение лета 1920 г. ВСГ сумел открыть ряд дошкольных учреждений и начальных школ, а также курсов для взрослых.