Войной опалённая память

О каких сообщениях тогда могла быть речь? Пользуясь внезапностью, враг рвал связь и коммуникации, сеял смерть и разрушения.

Хотя женщина мне и не сказала, для чего я понадобилась жене Гуриновича, однако какое-то чувство подсказывало что есть, видимо, весточка о наших мужьях. Пешком быстрее в Карничее. Ольга (жену Гуриновича тоже звали Ольгой) была в это время дома. По хате носились малые дети. Она вызвала меня в другую половину дома и говорит: – Волечка дорогая плохие вести. Вернулся мой муж. Под Брянском держали бои. Твой Юзик погиб. А мой попал в окружение. Пробрался в тыл. Их часть была разбита. Выбирались из окружения кто как мог. Такая была команда. О том, что он вернулся, никто не знает. Фашисты его сразу схватят, как коммуниста.

Пока прячется в варивни. Идем к нему, он расскажет обо всем подробнее.

– Вот тебе и долгожданная весть. Не помню, как я добралась до их погреба. Разные мысли лезли в голову, все делалось машинально. А может не так, может ошибка, какая получилась? Вместе постучали в дверь варивни. Но никто из постройки не отзывался. Тогда хозяйка подошла к маленькому окошку в торце постройки и негромко позвала, – Иван открывай – это я.

Вскоре загромыхал внутри засов и дверь открылась. Передо мной стоял бледный и изнуренный длительным переходом в тыл секретарь сельсовета, соратник и помощник моего мужа. Иван Захарович конечно же сразу понял, кого привела его жена. Дверь снова заперли. Разговор был в полумраке.

Семьи наши дружили. Жена Гуриновича была хорошая, душевная женщина. Не только работа, но и какие-то другие особые отношения связывали также и наших мужей. Они полностью доверяли друг другу.

– Садись, Ольга, и крепись дорогая, – сказал Иван Захарович, пододвигая мне какой-то чурбачек. – Не хочу скрывать от тебя правду. Все произошло у меня на глазах. Погиб твой муж, нет больше нашего председателя сельсовета, моего лучшего товарища. Крепись, смотри детишек.

– Расскажите все по порядку – попросила я.

Хозяин повел свой печальный рассказ.

– Шли мы все время с частями Красной Армии. Прошли Осиповичи, Кричев. Возле Климович остановились. Начали нас распределять по воинским частям. Иосиф Иосифович вместе со мной попал в 129 особый разведывательный батальон 155 дивизии. Назначен был политруком батальона.

Получили пистолеты, обмундирование. Погрузились на поезд, доехали до Новозыбкова. Здесь мы прошли краткосрочное обучение, затем нас направили на пополнение частей. Вместе был и Николай Чумак, наш предшественник по сельсовету. 26 июля получили боевое крещение. Но враг наседал. Окопались в Журавичах в саду.

Фашист теснил и здесь. Самолеты и танки врага шли по пятам, не давая занять рубеж и закрепиться. Свежие моторизованные части врага думали тогда о молниеносной воине, о завершении своего знаменитого «блиц-крига».

С боями отошли мы до Брянских лесов, до реки Дисны. Немец занял переправу. Началась усиленная бомбежка и артиллерийский обстрел скоплений наших войск. Батальон разорвал вражеское кольцо и выходил из окружения. Вот здесь и случалось. Снаряд лег рядом с окопом, где находился Иосиф. Его выбросило на бруствер. Кровь полилась изо рта и ушей. Осколками изрешетило гимнастерку, попадание в грудь. Санитары подбирали раненых, наскоро хоронили убитых. Там, в окопе, на передовой он, видно, и покоится.

На глазах Гуриновича заблестели слезы, он прервал свой рассказ и на минуту задумался.

Враг снова оказался впереди. Поступила команда рассредоточиться небольшими группами и самостоятельно пробиваться из окружения по лесу. Пути вперед были все отрезаны противником. Оставался единственный путь назад, вглубь леса. Шли ночью лесами несколько недель, пока не достигли границ Белоруссии.

Переоделись в гражданскую одежду и каждый пошел своим путем. Я с Пархимовичем добрался до Бобруйска. Пристроился к повозке и под видом хозяина прошел вражеские заслоны и посты. Все ближе и ближе к своей местности.

Сколько опасностей и риска было в пути. Стоит ли об этом говорить.

Гуринович опустил голову и умолк в раздумьях. – И вот видишь сижу здесь в ловушке, тоже в окружении врага Никто об этом не знает. Сразу схватят оккупанты партийного работника. Жена рассказала мне о событиях в родной местности. Здесь тоже лютует враг. Кругом карательные гарнизоны, организованы новые оккупационные власти. Прямо под боком, в здании сельсовета, где мы с Иосифом столько лет размещались и руководили, организовали полицейский участок Он снова замолчал. Наступали сумерки, в полуподвале стало еще темнее. Безысходность положения было налицо.

Гуринович был действительно, как в ловушке. Видно было, что усиленно ищет выход из создавшейся ситуации. А выход был один – бороться. Если ты не уничтожишь врага, то он уничтожит тебя.

СВЕТ НАДЕЖДЫ

Горькую весть поведал мне секретарь сельсовета, друг моего мужа. Грустные и противоречивые мысли лезли в голову. От них можно было кричать и плакать. Но рыдать и убиваться было бесполезно. Никому слезами уже не поможешь, они уже были выплаканы за эти месяцы сплошных преследований и угроз расстрела моей и других семей коммунистов.

Перед глазами поплыли картины шестимесячной оккупации. По-разному складывались обстоятельства в первые месяцы войны. Единственный путь у Ивана Захаровича был в тыл врага – на запад. Другие же бойцы пробивались на восток, к линии фронта. Я начала свой рассказ. В погребе, в темноте я не видела лиц Гуриновича и его жены.

Сотни попавших в окружение и оказавшихся в нашей местности, красноармейцев пробирались на восток, чтобы слиться с частями Красной Армии и продолжать борьбу с фашистами. Наши люди помогали своим бойцам восстановить силы, давали медикаменты, продукты, одежду, указывали безопасный путь продвижения. Около сотни красноармейцев осталось в наших поселках под видом приписников, родственников и просто окруженцев. Часть скрывалась в лесу, готовилась к боевым действиям в тылу врага.

Численность приписников с каждым днем редела после вызовов в немецкую комендатуру Гресска, Щиткович, Шацка, Пухович, Слуцка. Увозили в концлагеря, в рабство в Германию расстреливали на месте. Ушли мы с дочерью Софией в конце июля в урочище «Остров», собрать ягод для малышей.

И вот прямо в лесу наталкиваемся на группу красноармейцев-окруженцев. Пробираются с запада. Раны загноились, комары и мошкара высасывают последнюю кровь у обессилевших бойцов. Нужна помощь? Она была оказана нами немедленно.

София побежала домой, тащила в лес все возможное, простыни, полотно, продукты, лекарства, даже захватила школьную карту. За сообразительность командир поцеловал.

Промыли и перевязали раны. Какой радостью и благодарностью светились глаза бойцов за эту заботу.

Немного окрепнув и оправившись, они просили проводить их дальше на восток для выполнения своего долга перед Родиной.

В тайниках было оставлено оружие, они указали нам эти места. Знали, что борьба будет всенародной, оружие понадобится.

Мы проводили их безопасными тропами. Враг будет разбит, – сказали они нам на прощание.

Казалось бы, впереди огромные трудности, но стойкости и веры в победу бойцы не теряли.

Такая же встреча была и на болотах реки Осиновки, где мы убирали сено. Группа красноармейцев-окруженцев скрывалась в густых ивовых кустах. Расспросили о местности, о ближайших вражеских гарнизонах. Мы все им разъяснили. Потом почему-то спросили, кто среди нас старший. Все указали на председательшу, то есть на меня, хотя я старшей не была даже по возрасту. Действовал, как и раньше, авторитет председателя сельсовета.

Указали мне на тайники с оружием. Оружие было надежно запрятано в кустах ивы и тщательно замаскировано. Его было очень много: автоматы, винтовки, гранаты, ракетницы, патроны. Сказали передать партизанам. Окруженцы намерены были переодеться в гражданскую одежду и таким путем добираться к линии фронта. Проводили мы их в направлении Поречья и Омельно.

Тайники я показала своей старшей дочери и Жуковской Анне. Она пришла с западных границ к своей матери. У нее трое детей, муж ее офицер-пограничник в Красной Армии. Мало ли что может случиться со мной, пусть знают о тайниках с оружием и они. Все будет в надежных руках. Чувствуется, что Анна жена командира, так и рвется в борьбу с врагом. Кое-что нам удалось сделать во вред фашистам.

Полтора месяца назад Петр Макей выводил окруженцев из леса возле Блащитника. Было 14 бойцов, среди них узнал майора, у которого служил в 39-ом году под Белостоком в артиллерийском полку. Сколько было радости от встречи. Но опасность рядом. Кое-что заместили вражеские осведомители, скоро напомнят о тайных встречах и проводах наших армейцев. Но что поделаешь, помогать надо нашим защитникам. Тяжелый вздох вырвался у меня из груди. Внимательно слушавшие меня в темноте муж с женой зашевелились, стали успокаивать. Ольга принесла воды.

– Иван Захарович, – продолжала я. – Положение наше очень сложное и трудное, а у меня в особенности. Полиция считает, что Иосиф Иосифович оставлен в тылу с районными властями для организации подпольной и партизанской борьбы. Есть донос в Гресскую комендатуру. У меня делают обыски и засады. Семья приговорена к расстрелу. Ваш племянник по жене Костик Сивец служит в полиции. Через него вам надо входить в доверие властям. Расскажите ему о гибели моего мужа – это спасет мою семью. Он, конечно же, донесет начальнику полиции Степану Илясову и так дойдет до комендатуры Гресска. Ослабят наблюдение и репрессии.

– Как он, подлец, попал в полицию, как он, сопляк, мог предаться? – искренне возмущался и недоумевал Г уринович, направляя свой гнев, конечно же, в сторону жены. Это был ее племянник. Но гневные взоры его в подвале в сплошной темноте рассмотреть было невозможно. – Высунусь отсюда, снесут голову и коммунисту и его племяннику. Хорошо надо продумать, как все это использовать.

– Вылезать надо из норы и браться за оружие, – твердо и наставительно отрезала жена Гуриновича. Было ясно, что у них это не первый разговор на эту тему. – Если бы здесь был Иосиф – это организатор и вожак. За ним пошли бы все, вставил мысль секретарь сельсовета.

– Сложили головы наши мужья и братья на передовой фронта. Здесь гибнут невинные мирные люди, особенно семьи активистов и коммунистов. Бороться и только бороться – иначе перестреляют поодиночке, – произнесла я в заключение и поднялась уходить.

На улице темень. Расстояние около пяти километров. Голова кружилась, подступала тошнота от потрясений. Усталая, надломленная и опустошенная я напрямик, через лес, чтобы не встретить полицаев, поплелась домой.

Муж погиб под Брянском на берегу Дисны, на глазах у своего соратника. А у дома моего засада, ждут его… Живы ли дети?

Как-то утром летом 1942 года я пошла набрать воды в колодец, колодец во дворе в виде журавля, сруб обшит досками. Но что меня поразило: гончак мужа Бушуй остервенело рвался на цепи, шерсть вздыблена, яростно брехал и сверкал глазами за дом, где рос люпин.

Дом близко подступал к лесу и я подумала, возможно волка учуял. Были у нас случаи нападения на живность, даже в сараи залазили. Я постучала ведром по обшивке колодца…

И вдруг вижу, из люпина поднимается из засады отряд полицаев во главе с Ильясовым. Тот подбежал ко мне, ударил прикладом, начал колотить, чвалил у колодца и рычит: – Что, мужа предупреждаешь, красная сволочь?

Дети с плачем выбежали из дома. Старшая София пряталась у родственников от угона в Германию.

– Щенят твоих перестреляю, «петуха» ночью пущу и заживо поджарим. Кто приходил прошлой ночью? Муж? Большевик твой? – Орал Илясов.

Опять мне стало понятно, что был донос.

– Какой муж, если он погиб под Брянском, – отвечаю ослабшим голосом. Рвет и мечет остервенелый фашист. Дети дрожат и жмутся ко мне. Вы же свои люди, уже год я о нем ничего не знаю, погиб он, есть свидетели и очевидцы – искренне говорила, полагая, что Антон Хурсевич и Костик Сивец остепенят своего начальника.

– Степан – возможно, действительно не видели. Может не дошел еще? – От нас они никуда не денутся, пусть будут приманкой, – успокаивали предатели своего вожака. Детей уже крестили в церки.

Степан обернулся на рвущегося Бушуя, готового растерзать непрошеных гостей, он помнил их визиты. Раздалась очередь и пес затих навсегда. Это послужило разрядкой, кровь пролилась. Ушли душегубы и на этот раз. Мы были на волоске от гибели, каие страдания.