За рубежом и на Москве

– Баптист, – сказал он, – надобно нам сегодня же пробраться в этот дом; чем скорее сделаем это, тем лучше, а то они могут принять свои меры или даже совсем исчезнут из города.

– Романушка, – раздался в это время в дверях голос Прокофьича. – А тебя там посланник зовет. Каких-то грамот не доищется он.

Яглин подавил в себе готовившееся у него сорваться проклятие и пошел наверх к Потемкину. Последний задержал его долго. В довершение всего, когда искомая грамота была найдена, пришел слуга и доложил, что прибыл королевский представитель Берлиз. Посланник встал и пошел встречать его.

Яглин, видя это, с отчаянием подумал, что задуманная на сегодня вылазка не удастся.

IX

Через минуту Берлиз вошел, сопровождаемый обоими посланниками, Урбановским и подьячим.

– Королевский посланный прислан, чтобы сказать посольству царя, что завтра состоится ваше представление королю, – сказал Урбановский.

– Мы очень рады, что французский король так скоро дает нам возможность видеть его светлые очи, – ответил Потемкин. – Где мы будем счастливы видеть великого государя?

– Обыкновенно король принимает послов в Лувре, но там теперь идут работы и прием будет в Сен-Жермене. Королевский посланный приехал договориться относительно порядка представления.

Начались долгие переговоры. Прежде всего Потемкин и Румянцев требовали, чтобы Берлиз выяснил, как будут титуловать московского государя, и когда узнали, что королевские министры решили называть его «великим князем Московии», то Потемкин воскликнул:

– Скорее я дам отрубить себе голову, чем соглашусь на это! Никогда ни в одном государстве этого не делалось!

После этого он потребовал, чтобы Тишайшего называли «его величеством царем и великим князем всея Великия и Малыя России».

– Зане титло царское преемственно идет через государей византийских от римских цезарей, – пояснил Румянцев.

Берлиз на это объяснение тонко улыбнулся, но не возражал и обещал донести об этом министрам, успокоив русских словами, что, по всей вероятности, никаких препятствий к этому не встретится.

Затем речь пошла относительно обстановки приема. Берлиз сказал, что русских решено принять «малым приемом», как принимают при французском дворе посольства полумогущественных герцогов и тому подобное.

Потемкин даже побагровел от такого оскорбления.

– При дворе кесаря Священной Римской империи царское посольство принимают «большим чином», – возразил он, – и негоже нам соглашаться на «малый чин», так как титло царское не ниже титла королевского.

Были разобраны еще некоторые мелкие вопросы, в которых посланники обнаружили ту же твердость.

Берлиз уехал от них вечером и поздно ночью вернулся с ответом, что король и министры согласны на требования московских посланников.

– Все складывается хорошо, Семен, – радостно потирая руки, сказал Потемкин Румянцеву. – В Посольском приказе нами довольны будут.

Румянцев и сам радовался этому, и на этот раз их взаимный антагонизм, ввиду преследования общей цели, исчез и уступил место полному согласию во взаимных действиях.

Ввиду вышеприведенных обстоятельств замысел о ночной экспедиции Яглина и Баптиста не мог быть выполнен, и Роман Андреевич лег спать со стесненным сердцем. Ворочаясь на своей постели, он не раз ругнул поспешность французских министров, так скоро решивших вопрос об аудиенции для царского посольства.

Между тем посланники, тоже поздно легшие, радовались этому.

«Никакой волокиты здесь, слава богу, нет. Только бы помог Господь все окончить благополучно, а там и на Москву поедем. Охо-хо-хо!.. Москва златоверхая!.. И когда-то тебя, матушка, увижу? – думал Потемкин, утопая в мягких пуховиках своей постели, которые он вывез с собою из Москвы. – Хоть бы во сне, что ли, увидать тебя, родная… и то хорошо бы!..»

Но Москву в эту ночь увидать ему не удалось, а увидел он страшный сон. Ему приснилось, что его с Румянцевым ведут по целому ряду больших золоченых комнат. Наконец их привели в самую большую. В переднем углу под большим, алого бархата балдахином сидит какой-то человек в немецком платье и держит в руках скипетр и державное яблоко.

Приведшие Потемкина сказали посланнику:

– Пади ниц и поклонись: это – наш король!..

Потемкин на это ответил:

– Падать ниц пристойно только пред Христом и Его Богородицей, а пред человеком грешно…

Тогда человек, сидевший на престоле, вдруг закричал страшным голосом:

– Если пред королем не хочешь, то пред Папежем Римским ты поклонишься и падешь.

И увидел Потемкин, что на престоле сидит уже не король, а сам Папа Римский в тройной короне и красных туфлях и белом платье.

– Пади ниц и поклонись! – зашептали опять кругом Потемкину. – Это – сам Папа Римский.

Потемкин опять ответил:

– Я не римской веры и потому Папежу Римскому кланяться не буду.

Папеж тогда заговорил:

– Ну, если и Папежу не хочешь кланяться, то вот этому человеку поклонишься.

И увидел Потемкин, что вместо Папы на престоле сидит Румянцев Семен и, оскалив от усмешки свои зубы, говорит:

– А вот мне поклонишься, Петр Иванович! А вот мне поклонишься!..

– Ну, уж это ты врешь, Семен! – рассердился Потемкин. – Коли королю да Папежу Римскому я не поклонился, так тебе и подавно не буду…

– А я, как на Москву вернемся, в Посольском приказе наговорю на тебя, что ты за рубежом имени царева не держал страшно и грозно. За это либо ты в опалу попадешь, либо тебе на Лобном месте голову отрубят. И поскачет твоя голова по ступенькам, как капустный кочан. Хочешь этого?

– Отстань! – с досадой отмахнулся от него Потемкин. – Не можешь ты это сказать: я государево имя честно и грозно держу.

– А я крест целовать на том буду, что ты на государево имя поруху сделал, – продолжал издеваться Румянцев. – Вот ты и отвертись. А хочешь, я тебя съем, Петр Иванович? – вдруг переменил он разговор и, сбежав с престола, впился в горло Потемкину.

Петр Иванович со страха вскрикнул и проснулся, весь потный.

– И приснится же такое, прости, Господи! – с досадой прошептал он и, перекрестившись, повернулся на другой бок.

X

Четвертого сентября, в восемь часов утра, к помещению посольства приехали верхами маршал Беллефон с кавалеристами в парадных мундирах. За ними подъехали шесть золоченых карет для членов посольства.

В посольстве все чуть свет были уже на ногах. Посланники оделись в свои лучшие кафтаны из золотой парчи, поверх которых надели шубы из дорогих мехов и высокие горлатные шапки из темно-бурых лисиц с плюмажами, прикрепленными драгоценными камнями. Затем Потемкин осмотрел всех остальных членов посольства и заставил каждого прорепетировать свою роль согласно установленному с Берлизом порядку церемонии. Посланники, подьячие, переводчики и слуги, несшие подарки для короля, сели в золоченые кареты; остальные следовали верхом.

Кортеж, по словам историка этого посольства Луи Батиффоля, был живописен, благодаря богатым азиатским костюмам, но любопытных опять собралось мало. Однако Потемкин воздержался на этот раз от раздражения и не сделал никаких замечаний.

Когда посольство приехало в Сен-Жермен, то посланники увидали, что по дороге к замку расставлена шпалерами, в три ряда, французская гвардия. Копьеносцы в стальных кирасах и шлемах имели в правых руках бердыши, а левые были положены на эфес шпаг. Выставив правые ноги вперед, они, загорелые и усатые, имели очень внушительный вид. Далее стояли мушкетеры с пищалями, горизонтально закинутыми на левое плечо. В своих синих с красным мундирах они казались воинственными. При появлении посольства забили барабаны и заиграли флейты.