Размышления о прошлом и настоящем. Очерки политической экономии

Таким образом, пока существует государство и оно регулирует так или иначе образовательный процесс в стране, его невозможно лишить возможности воздействия на идейно-политическую сторону образования – и государственного и частного. Но ему можно противопоставить контрмеры по его вмешательству или добиваться уменьшения вмешательства в научно-содержательную, методолого-методическую сторону образовательного процесса. У сторонников либерализма крайне негативная, близкая к анархической платформе презумпция отношения к государству вообще. Здесь необходим диалектический принцип «единства противоположностей». В том числе, а может быть и особенно, в такой области, как образование.

    Март 2007 г.

VI. Структура экономики и экономический рост (общетеоретические проблемы в свете социально-экономического развития России с 1991 по 2006 г. в международных сопоставлениях)[19 - Вестник Московского университета. Серия 6. Экономика. 2008. № 5.]

(доклад за круглым столом на Ломоносовских чтениях МГУ–2007)

Актуальность темы круглого стола для понимания проблем сегодняшней российской экономики, путей её качественного и количественного роста, самостоятельного национального расширенного воспроизводства вряд ли вызывает сомнения. Не случаен обозначенный в теме аспект международных сопоставлений. По двум параметрам, обычно характеризующим в международной статистике и в учебниках место той или иной страны в мировой экономике, положение России (ещё до последнего экономического кризиса 2008–2010 гг.) не может не вызывать чувство тревоги. По объёму ВВП Россия опустилась до уровня Бразилии (2,6 % от мирового ВВП) и делит с ней 9–10-е место, далеко отстав не только от США (20,9 %), но и от Китая (13,2 %).[20 - Wordl Economic Outlook. April 2005. Wash.IMF, 2005. P. 193.] Доля же России в ВВП на душу населения составляет к уровню США 22 %, ниже всех индустриально развитых стран и выше только Румынии, Турции и Македонии.[21 - Россия в цифрах. 2006. С. 456–457.] Но Россия сильно отстаёт и на экономическом поле СНГ по темпам преодоления трансформационного спада производства, отбросившего её на периферию мирового хозяйства. За 10 лет, исчисляемых от низшей кризисной точки (1995 г.), она опередила только Украину и Молдавию, увеличив ВВП на 45,9 %, промышленную продукцию – на 36,8 % и сельское хозяйство – на 9 %, в то время как Азербайджан обеспечил подъём этих показателей соответственно на 165, 73 и 73 %, Армения – на 128, 72 и 66 %, Белоруссия – на 94, 149 и 22 %. И в 2006 г. при 6,7 % роста ВВП в России Азербайджан дал 34,5 %(!), Армения – 13,4 %, Белоруссия – 9,9 %.[22 - Общество и экономика. 2007. № 2–3.] По сравнению с 1990 г. России всё ещё не достаёт 5 % ВВП, 12–15 % объёма промышленности и 25 % сельского хозяйства.

Важнейший резерв экономического роста заложен в структуре экономики, в структуре народного хозяйства. Проблема эта многоаспектная. Тема нашего круглого стола ориентирует прежде всего на анализ структуры в воспроизводственном разрезе, выводящем на группу пропорций, соотношений, характеризуемых как: а) пропорции производства и потребления; б) пропорции ВОП (валовой общественный продукт, или совокупный общественный продукт – СОП) – соотношение и взаимодействие его частей, идущих на возмещение, потребление и накопление, ВВП – структура по элементам формирования доходов и по его расходам (C + Ig + G + Xn); в) пропорции по отраслям и сферам народного хозяйства. В этой связи нелишне напомнить о том, что в 2004 г. Проблемная группа выпустила книгу «Проблемы и противоречия воспроизводства в контексте мирового экономического развития», в которой были представлены итоги анализа изменения по сравнению с 1990 г. основных народнохозяйственных пропорций, показавшие отсутствие сколько-нибудь крупных сдвигов в соотношении промышленности и сельского хозяйства в целом, несмотря на крупную трансформацию производственных отношений и глубокий спад производства в обеих сферах. Отраслевая структура промышленности в некоторой мере изменилась, но не в сторону структуры индустриально развитых стран, а в сторону ещё большего «утяжеления» структуры тогдашней РСФСР, подвергавшейся, как известно, ожесточённой критике в годы «перестройки» и далее. Почти в 3 раза увеличился удельный вес топливно-энергетического комплекса (ТЭК), усилив, таким образом, сырьевую ориентацию экономики. Резко упал удельный вес легкой и пищевой промышленности. Особенно большие потери понесла легкая промышленность. На одну треть сократилась доля инвестиционного комплекса, в состав которого входит машиностроительный комплекс, а вместе с ним – многие предприятия ВПК с новыми технологиями. Продолжался более быстрый рост первого подразделения материального производства по сравнению со вторым, что всегда традиционно осуждалось либералами – сторонниками перевода СССР на рельсы рыночной экономики.[23 - Проблемы и противоречия воспроизводства в контексте мирового экономического развития. М.: ТЕИС, 2004.]

Что изменилось в этом отношении за 2005–2006 гг.? При среднем темпе роста произведённого ВВП в 2006 г. в 6,7 % быстрее всех рос вклад строительства (14,1 %), но затем лидерами в этом плане (темпами, превышающими средний показатель роста) идут коммунальные, социальные и персональные (?) услуги (12,7 %), рыбоводство и рыболовство (12 %), гостиницы и рестораны (11,2 %), финансовая деятельность (!) (10,4 %), чистые налоги на продукты (9,1 %).[24 - См.: электронный ресурс: http: www.gks.ru, «Федеральная служба государственной статистики».] Выходит, что основные создатели прироста ВВП – непроизводственная сфера и финансовые операции. Что же касается сферы материального производства, то за исключением названных выше строительства, рыбоводства и рыболовства все виды деятельности в нём идут «в хвосте» вкладчиков в ВВП с показателями роста ниже среднего уровня: сельское хозяйство и охота – 1,7 %, обрабатывающая промышленность – 4,8 %, добыча полезных ископаемых – 2,1 %. Последнее вызывает особые размышления о том, что главный добытчик федеральных доходов (благодаря парадоксам Системы национальных счетов) показывается в мизере как производящая отрасль. Это – лишний аргумент в пользу необходимости использования макровеличин, отражающих действительно реальный результат общественного производства. Наши «постиндустриалисты» могут захлопать в ладоши в восторге от того, что непроизводственная сфера в России по той же статистике находится впереди материального производства Но нельзя не обратить внимания, что такие социальные отрасли, как здравоохранение вместе с «социальными услугами» дали 3,8 % роста, образование – только 1,6 %, а виртуально-фиктивная накрутка финансистов – выше среднего темпа роста ВВП. Какой реальный добавок к продуктам материального производства даёт «нематериальное производство»? Как его измерить, никто не знает даже в принципиальном смысле. Не снимается, таким образом, с повестки дня экономической теории вопрос о том, что такое «создание», производство ВВП. Каким-то хитрым неоглашаемым образом косвенно измеряют и добавляют в ВВП продукцию неизмеряемой «теневой экономики». Указывают, например, в доходной структуре ВВП на около 12 % скрытой оплаты труда. Но по другим расчётам «тень» доходит до 40 %! Что касается «строительства», которое идёт по темпам роста на первом месте, то по сравнению с 1990 г. его объём упал в 2000 г. до 36,1 %, а в 2005 г. составил 56,3 %. Так что восхищаться «передовиком» новейшего экономического роста, причём не виртуально-денежного, а материального характера, пока нет оснований. К тому же показатели его пионерного роста скрывают за собой разворот «новых русских», бросившихся обзаводиться недвижимостью, строить загородные виллы и целые городки коттеджей, так называемые элитные квартиры в лучших районах столицы и других крупных городов – не для среднего, а для высшего класса, присвоившего государственную собственность. При этом за 17 лет не было построено ни одно крупное предприятие, зато многие крупные предприятия, например московские «Москвич», «Рубин», ЗИЛ, разрушены или влачат жалкое существование.

В заключение есть смысл остановиться на последних двух связанных друг с другом вопросах темы – о новом качестве экономического роста и эффективности производства. Для научного сообщества отечественных экономистов и экономической политики нашей страны это не новая проблема, хотя дискуссия идёт как бы с нуля. Десятая пятилетка (1976–1980 гг.) официально характеризовалась как пятилетка «качества и эффективности». Переход к новому качеству экономического роста ставился как первая задача и подчёркивался как суть программы «перестройки» хозяйственного механизма, принятой в 1987 г. Теперь этот вопрос получает вроде бы новое дыхание – в связи с проблемой перехода к «инновационной экономике». Но нельзя сказать, что это абсолютно новая постановка вопроса. И тогда новое качество экономического роста связывалось с научно-техническим прогрессом, с внедрением достижений современной научно-технической революции в производство, с переводом его на преимущественно интенсивный режим хозяйствования. Теперь об этой революции не говорят – нашлись другие слова, отражающие качественные сдвиги в производительных силах общества, связанных конкретно с развитием информатики, коммуникационных линий, с возрастающей ролью научных знаний в изменении технологии и средств производства, в экономии прошлого и живого труда. Тогда говорили о «превращении науки в непосредственную производительную силу». Другие слова, но та же философия, та же логика, идущая от К. Маркса, от исторического материализма, применённая к новой обстановке и приведшая к новым выводам и к новой терминологии, к пониманию того, что новое качество экономического роста есть сложная функция от нового качества факторов, определяющих экономический рост. Но это – одна сторона проблемы. Другая сторона – социальная, политэкономическая. Она непосредственно связывает сдвиги в производительных силах, в структуре экономики с ростом благосостояния людей, всего народа, повышением уровня и качества их жизни, с их всесторонним развитием как личностей. Отсюда и прямой переход к социально-экономической эффективности, когда производительность труда как основание эффективности производства, экономия прошлого и живого труда как более полное выражение последней соотносятся с ростом интегрального фонда потребления (предметы потребления и услуги) в расчёте на душу населения. Такой индикатор, на мой взгляд, более социально ориентирован, чем ВВП или национальный доход (валовой и даже чистый).

Напрашивается общий вывод: структурная перестройка в самой экономике как объективной реальности, а не в головах теоретиков пока ещё не играет роли одного из решающих факторов в расширенном воспроизводстве России. К сожалению, нет пока у государства глобальной национальной программы, предусматривающей рост инвестиций в обрабатывающую промышленность и сельское хозяйство, которые выводили бы страну на уровень 1990 г. и выше, обеспечивали бы инновационный характер всего народного хозяйства и избавили бы экономику от тупиковой сырьевой ориентации – главного сегодня пути экономического роста.

В дальнейших исследованиях желательно учитывать ещё три аспекта в проблеме российской экономической структуры.

1. Как и три года тому назад, сегодня стоит вопрос: завершен ли к настоящему времени переходный период к системе рыночной экономики в России? В теории не определены общезначимые критерии такого завершения и они не применены к научному диагнозу её сегодняшнего социально-экономического состояния, к описанию облика и разработке структуры сложившейся или складывающейся системы экономических, общественно-производственных отношений.

2. Признание России «социальным государством» (статья 7 Конституции РФ) предполагает его адекватность «социальному рыночному хозяйству» или «социально ориентированной рыночнойэ кономике». Мировой опыт показывает, что не всякая рыночная экономика даже с проводимой неизбежно какой-то социальной политикой государства может быть признана по существу как «социальная (в той или иной редакции) рыночная экономика». В этом отношении может быть полезным изучение практики ряда западноевропейских стран. Концепция «социального рыночного хозяйства» родилась в кругу немецких экономистов и политиков, реализована в определённой мере в Германии, продвинута в Швеции. Ей отвечает определённая рыночная экономическая система с сильной экономической ролью государства и особенностями, стало быть, в соотношении рыночных и централизованных (государственных и других) регуляторов, т. е. в структуре хозяйственного механизма, в институциональных отношениях. Следовательно, и вопрос о народнохозяйственных пропорциях здесь имеет специфическую социальную окраску.

3. В национальной модели социального рыночного хозяйства, в том числе российского, на «рисунок» пропорций народного хозяйства, как и на всю экономическую структуру во всех её аспектах, существенное влияние объективно оказывают – и не могут не оказывать – конкретно-исторические особенности страны (территориальная, географическая, климатическая, этническая, культурно-историческая и т. д. специфика). Создавая (хотя пока в декларациях) свою экономическую модель, российское государство не может не считаться с такими особенностями.

    Апрель 2008 г.

VII. Возвращается ли государство в экономику?

(доклад на заседании, посвященном регулирующей роли в обеспечении общественного воспроизводственного процесса и экономического роста на новом этапе России)

Проблемная группа «Воспроизводство и экономический рост» совместно с Проблемной группой «Теоретические проблемы национальной экономики» кафедры политической экономии экономического факультета с участием представителей кафедры экономической теории ИППК при МГУ и кафедры макрорегулирования и планирования экономического факультета обсудила на двух заседаниях в июне и октябре 2007 г. концепции регулирующей роли государства в обеспечении общественного воспроизводственного процесса и экономического роста в рыночном хозяйстве на новом этапе развития России и отражения этой роли в курсе экономической теории. Программа заседаний включала следующие вопросы:

1. Обсуждение докладов заведующего кафедрой экономической теории ИППК при МГУ проф. А. В. Сидоровича[25 - См. интервью А. В. Сидоровича (Российская газета от 20 апреля 2007 г.) в связи с выпуском учебника «Курс экономической теории», 3-е издание.] и проф. кафедры макроэкономического регулирования и планирования экономического факультета МГУ В. П. Орешина.[26 - Сможет ли Россия переломить ситуацию? // Экономика и жизнь. 2007. № 161.]

2. Обоснование содержательного и формального соотношения (разграничение, идентификация, классификация) таких ключевых понятий современных структурных явлений и системных образований в экономике, не имеющих вместе с тем однозначного толкования ни в научной и учебной литературе, ни в средствах массовой информации, ни в официальных материалах, как: государственный капитализм, корпоративный капитализм, социальное рыночное хозяйство и социальное государство, социально ориентированная рыночная экономика, социалистическая рыночная экономика (Китай), а также смешанная экономика, многоукладная экономика, переходная экономика. Выяснение особенностей экономической роли государства в структурах, отражаемых этими понятиями.

3. Поиск ответов на вопросы: к какому виду модели рыночной экономики и к какому виду капитализма идёт Россия, идёт ли она к государственному капитализму, к каким-то его модификациям, каково влияние национальной специфики на формирование роли и функций государства в российской экономической системе? Допустимо ли вообще выводить государство за пределы структуры современного гражданского общества.

4. Внесение концептуальных предложений по двум кафедральным темам государственной регистрации: к курсу общей экономической теории и российской национальной модели экономической системы.

Постановка вопроса о «возвращении» российского государства в экономику не случайна. По крайней мере, два фундаментальных факта актуализируют такую тему: 1) 17 лет государство «уходило» из экономики; 2) в последние годы наблюдаются признаки усиления его экономической деятельности. Доля государственной собственности в основных фондах – главной части воспроизводимого национального богатства страны – уменьшилась с 91 % в 1990 г. до 23 % в начале 2006 г., а число предприятий и организаций, находящихся в государственной и муниципальной собственности (статистика перестала разделять их, что, естественно, вуалирует масштаб падения доли государства), составило всего 8,6 % от общей численности предприятий и организаций страны,[27 - См. электронный ресурс: issp: //OCAB: D: |Database|b06_13/Storage/Data.dir@/d02/12-01.htm] тогда как ещё в 1995 г. их общая доля достигала 25,5 %[28 - Российский статистический ежегодник. 2000. С. 277.] (в 1990 г. почти все промышленные и около половины крупных сельскохозяйственных предприятий (совхозов) были государственными). В 1990 г. на долю государственного сектора экономики СССР приходилось 88,9 % валового общественного продукта, создаваемого в материальном производстве;[29 - Статистический ежегодник «Народное хозяйство в СССР в 1990 г.». С. 51.] к 2006 г. эта доля, по некоторым расчётам, сократилась более чем в 3 раза и перестала показываться статистикой. Если в 1990 г. через государственный бюджет проходило почти 42 % валового национального продукта по доходам и более 50 % по расходам, то в 2006 г. консолидированный бюджет России аккумулировал 39,7 % и расходовал 31,6 % ВВП. Россия отказалась от централизованного планового управления экономикой, перестала регулировать процесс ценообразования и т. д. Но в последние 5–6 лет штурвал правящих структур стал поворачиваться в сторону более активного вмешательства в экономический процесс, даже к «стратегическому планированию экономики» страны. (Насколько эта постановка вопроса согласуется с либеральной доктриной и с нынешним официальным курсом экономической политики?) В стране со всей очевидностью развёртывается процесс формирования новых государственных корпораций. В дополнение к старым «Газпрому», «Роснефти», Сбербанку России, Инвестбанку ВТБ, Банку развития, Фонду содействия реформированию ЖКХ и «Роснанотехнологии» создаются (проект президента) гос корпорации «Российские технологии» (оборонная промышленность), «Олимпстрой». Заметно усиливается государственный контроль основных видов экономической деятельности.

Известно, что вопрос о взаимодействии государства и экономики ставился еще в древности и решался он в разных социально-экономических системах по-разному. Всё эти явления и актуализируют проблему о векторе дальнейшего социально-экономического развития современной России: идет ли она в сторону госкапитализма или продолжает движение по либеральному пути? Так, президент РФ накануне июньского саммита «большой восьмерки» отрицательно ответил на настойчивый вопрос иностранных журналистов[30 - Российская газета. 2007. 7 июня.] о становлении госкапитализма в России, назвав «генеральным путём» формирующейся в стране социально-экономической системы «частный капитализм». В отличие от стран ОПЭК вся нефтяная промышленность в России уже частная. В государственных корпорациях, где у государства 51 % акций, есть доли частного и иностранного капитала. Вновь создаваемые корпорации (авиастроительная и судостроительная) государство «не собирается», по словам президента, брать «в свою собственность», а только «собирает» разбросанные активы в одну корпорацию (холдинг) со своим участием. Однако программный вопрос о роли государства в сегодняшней и будущей экономике России остается в поле не только для административно-политической, но и научной дискуссии в широком диапазоне и на разных теоретических уровнях. Очевидна необходимость обоснования содержательного и формального соотношения (разграничения, идентификации, классификации) таких ключевых понятий современных структурных явлений и системных образований в экономике, не имеющих вместе с тем однозначного толкования ни в научной и учебной литературе, ни в средствах массовой информации, ни в официальных материалах, как: государственный капитализм, корпоративный капитализм, олигархический капитализм, социальное рыночное хозяйство и социальное государство, социально ориентированная рыночная экономика, социалистическая рыночная экономика (Китай), а также смешанная экономика, многоукладная экономика, переходная экономика. На очереди выяснение особенностей экономической роли государства в структурах, отражаемых этими понятиями, определение национальной специфики в формировании роли и в функциях государства в этих структурах, в том числе и особенно в российской экономической системе, а также обсуждение правомерности «вывода» института «государство» за пределы структуры современного гражданского общества.

Характеризуя проблему «госкапитализма», нельзя пройти мимо того факта, что в литературе существует множество трактовок термина «госкапитализм». Предпочтительнее было бы определение «госкапитализма» как экономического строя (или его части), являющегося разновидностью рыночно-капиталистической системы, при котором государство не только устанавливает правовые основы (нормативы) хозяйственной деятельности, но и осуществляет её как субъект рыночных отношений, а именно: ведет непосредственную предпринимательскую деятельность на государственных и смешанных государственно-частных предприятиях, получает доход от сдачи в аренду государственного имущества, а также использует государственный заказ частным предприятиям как косвенный инструмент регулирования производства и занятости в экономике и т. п.

Конечно, вопрос о госкапитализме не исчерпывает всей широты проблемы соотношения, взаимодействия государства и экономики. Для кафедры политической экономии это традиционная проблема. На протяжении 1960–1970 гг. она активно обсуждалась в связи с подготовкой трёх изданий двухтомного «Курса политической экономии» под ред. Н. А. Цаголова, с одновременным исследованием актуальных социально-экономических вопросов, с разработкой системы категорий и законов политической экономии в её приложении как к монополистическому капитализму, так и – особенно – к социализму. Эти две линии работы (научный анализ и подготовка учебного курса) были неразрывно соединены. Такой методологии организации научных обсуждений в тесной связи с системным анализом общей экономической теории, с двумя официальными темами нынешней кафедры политической экономии (проблемы разработки общей экономической теории и модели российской экономической системы) мы стараемся придерживаться в делах нашей Проблемной группы, в том числе и в намётках обсуждения предложенной темы.

Очевидна необходимость более качественного отражения общего вопроса о роли государства в экономике в учебных курсах экономической теории. Этот вопрос имеет давнюю историю и связан, с одной стороны, с социально-философской трактовкой характера государства как института «надстройки» (экономическая политика, право) в его отношении к «базису» (экономические отношения, включая отношения хозяйствования как институциональный слой – «срез» – экономической структуры общества). С другой стороны, этот вопрос связан с пониманием и точным научным формулированием предмета политической экономии как особой общетеоретической экономической науки. Здесь мы можем продолжить дискуссию, состоявшуюся на Ломоносовских чтениях в апреле 2006 г. (Международная научная конференция «Методология экономической науки и методика преподавания экономической теории»), выясняя вопрос об отношении предмета политической экономии к экономической деятельности государства в развитой рыночно-капиталистической экономике. Необходимо также, повторю, более чёткое научное определение понятий «социальное рыночное хозяйство», «социально ориентированная рыночная экономика» и «смешанная экономика», поскольку существуют не только теоретические разногласия в этом вопросе: реальной практике известны различные модели под названием «современной рыночной экономики» – либеральная и социально ориентированная, причем внутри каждой из них имеются свои разновидности. Известны, например, немецкая (родоначальница), шведская и др. модели «социального рыночного хозяйства». Обобщив опыт этих стран, можно выработать не только общую теорию социального рыночного хозяйства, или социально ориентированной экономики, более близкую, на мой взгляд, к преемственности традиционной специфики в социально-экономическом развитии России, в том числе непосредственно и ближайшим образом в составе СССР, но и применить её в разработке конкретной национальной модели российской экономики. Есть, правда, и другие точки зрения. Общие же принципы либеральной модели более чётко определены, хотя и здесь можно различить весьма заметные особенности, например, американской (США) и английской моделей.

В заключение можно отметить, что обсуждение дало материал (хотя и не всегда однозначный) для его использования в системной разработке как общей экономической теории (первая кафедральная тема госрегистрации), так и модели новой российской экономики (вторая кафедральная тема). Предложения имеются по обеим линиям, и мы их отразим в научном обзоре для «Вестника Московского университета». Кроме того, обсуждение показало, что вопрос о том, возвращается ли российское государство в экономику, не риторический, он имеет свой подтекст, определённый смысл. Если иметь в виду воздействие государства на функционирование и развитие экономики, то оно было всегда: фискально-податная система, охрана собственности, казённые предприятия, эмиссия денег и даже некоторые социальные функции, известные со времён Древнего Рима и более ранних эпох. Капитализм уже в XIX в. постепенно вводит государственное регулирование продолжительности рабочего дня, женского и детского труда. Либеральная доктрина lasser faire не против подобной роли государства, более того, она признаёт необходимость разработки и проведения в жизнь общих правил, правовых норм функционирования хозяйственных отношений. Но в своих истоках она прокламирует и реализует принцип невмешательства государства непосредственно в хозяйственный процесс, в дела частного предпринимательства в рыночно-капиталистической экономике: что, для кого и как производить, по какой цене продавать товары, как использовать капитал – накоплять или потреблять и т. д. Её идеал – свобода выбора действий предпринимателей, свободная конкуренция и свободное ценообразование. Её лозунг: чем меньше государство вмешивается в экономику, тем лучше, ибо тем эффективнее работает экономический рыночный механизм. Однако современный экономикс, отражая идеи кейнсианства, неоклассического синтеза и – главное – опыт ряда европейских стран, проводящих в жизнь различные концепции «социального рыночного хозяйства», определяет уже такой набор экономических функций государства (правительства), который в совокупности выходит из круга действия императивов либеральной модели рыночной экономики. Так, кроме определения правовых основ хозяйствования и защиты конкуренции (антимонопольная политика), называются: перераспределение доходов и богатства, корректировка распределения («аллокация») ресурсов как средство изменения структуры ВВП, контроль за уровнем занятости и инфляции с целью стабилизации экономики и стимулирование экономического роста.[31 - Макконнелл К., Брю С. Экономикс. М.: Республика, 1993. С. 94.] Эта общая характеристика экономических функций современного государства не включает функции, которые реализует государство в плановой экономике (как субъект собственности и субъект хозяйствования, общественно-экономический центр, осуществляющий прогнозирование, программирование, планирование развития всего народного хозяйства, процесс общественного воспроизводства на территории всей страны в краткосрочной и долгосрочной перспективе). Но она собирательно включает функции, выполняемые государством в двух разных моделях рыночной экономики – либеральной и социально ориентированной («социальном рыночном хозяйстве»). Эти модели различаются неодинаковым положением государства в экономике, разными формами и методами его воздействия на экономику в диапазоне от наличия больших секторов прямого государственного предпринимательства, государственно-частного партнёрства до косвенного финансового, кредитного, налогового воздействия на «чистый» частный сектор, включая акционерные корпорации без участия и с участием государства, разной силой и масштабами проводимой социальной политики (например, США и ряд европейских стран). Особо предстаёт китайская модель «социалистической рыночной экономики». Вряд ли можно согласиться с той точкой зрения, что теория и практика «социального рыночного хозяйства» уже устарели, поскольку-де они зародились ещё на заре послевоенной Западной Германии. 32-й съезд ХДС в 1984 г. утвердил «Штутгартские установки на 80-е годы», в которых зафиксировал следующее: «…социальное рыночное хозяйство – единственный экономический строй, отвечающий сегодняшним и будущим потребностям нашей страны».[32 - Stuttgarter Zeitsatze fur die 80-er Jahre. Bonn, 1984. S. 3.] Так считают сами немцы. По существу же эта модель рыночной экономики, в которой имеется в виду также и широкое участие работников в управлении предприятиями, стала фактом в европейских странах и привлекает многие страны других континентов, в том числе Латинской Америки.

Есть все основания рекомендовать кафедре политической экономии экономического факультета уточнить формулировку плановой темы научных исследований, нацелив её на разработку российской модели социальной рыночной экономики.

    Июнь – октябрь 2007 г.

VIII. Переломные пункты социально-экономического развития России в ХХ в.[33 - Философия хозяйства. 2008. № 5.]

(доклад на круглом столе «Характеристика этапов социально-экономического развития России в ХХ в.»)

Проблемная группа в 2007 г. соединилась с Проблемной группой «Теоретические проблемы национальной экономики» (руководитель – проф. В. М. Кульков) под общим названием «Воспроизводство и национальный экономический рост» и провела совместно с Центром экономики знаний кафедры политической экономии при участии представителей кафедры истории народного хозяйства и экономических учений экономического факультета круглый стол «Характеристика этапов социально-экономического развития России в ХХ веке», на котором обсуждались следующие вопросы:

1. Критерии периодизации социально-экономического развития России в ХХ в.

2. Поэтапное развитие производительных сил и экономический рост в России с международными, региональными и отраслевыми сопоставлениями.

3. Сущность, формы и методы социально-экономических преобразований на каждом этапе.

4. Структура, революции и реформы в области производственных отношений и форм хозяйствования.

5. Экономическая роль государства на различных этапах.

6. Национальная специфика экономического строя России в динамике ХХ века.

Тема обсуждения напрашивается уже с конца прошедшего века, да и не проходила она, хотя, может быть, не в целом, а по отдельным её фрагментам, разделам, сторонам, мимо внимания и публицистов, и научных выступлений, и официальных докладов, и СМИ: ХХ в. насыщен событиями мирового звучания. Но в этом, 2007 г., слышен и особый мотив её обсуждения. 90 лет назад произошли две революции в России, оказавшие огромное влияние на её общественный строй, на её историческую судьбу. Хотя резонанс их в мире был далеко не одинаков.

Февральская революция 1917 г. устранила в России самодержавие, монархический строй, очистив её политическую систему от этого атрибута феодальной системы власти. Если отмена крепостного права в 1861 г., означавшая распад этой системы под влиянием растущих производительных сил и примера западных буржуазных порядков, пробудивших либерально-демократические и революционно-демократические настроения в российском обществе, была проведена самим царизмом, то теперь настала его очередь уйти с исторической сцены России. По крайней мере почти целое столетие Россия не приемлет монархию – даже бутафорско-английского типа. Лишь некоторые маргинальные круги по-прежнему поддерживают культ царя. Отдельные их представители, не видя социально-экономических причин падения самодержавия, пытаются всю вину этого события отнести на счёт личности самого царя, не принявшего-де репрессивных мер подавления революционных выступлений массы людей и многих политических партий. Однако весь период начала ХХ в. насыщен событиями, анализ которых способен дать научное объяснение происшедшей буржуазно-демократической революции. На фоне подъёма с конца XIX в. российской промышленности была и русско-японская война 1904 г., и революция 1905 г., и столыпинская реформа, и, наконец, Первая мировая война, приведшая к разрухе экономику страны, поставившая её перед «грозящей катастрофой». Но при всех своих исторических заслугах Февральская революция продолжила ряд буржуазно-демократических революций Запада и в этом смысле не была открытием, изменившим мир, началом становления капиталистической формации. Некоторые исследователи считают, что февральский политический переворот (революция) замыкается рамками 5 дней,[34 - Мстиславский С. Пять дней. Начало и конец Февральской революции. М., 1922. С. 13.] вслед за которыми не последовало никаких существенных изменений в общественно-экономическом строе, в земельных отношениях, в системе государственного управления, в политике войны и мира.

Иной масштаб, характер и социальные последствия Октябрьской революции 1917 г., «за десять дней потрясшей мир». 10 дней, конечно, образ, метафора, но Октябрьская революция, начавшаяся как политический переворот, развернулась в мощный процесс социально-экономических преобразований формационного характера не только в России, но и во всём мире. Первое отличие в сравнении с её февральской предшественницей и состоит в том, что Октябрьская революция дала старт преобразованиям, продолжавшимся во всём мире в течение всего ХХ в. и продолжающимся в начале наступившего нового столетия. Второе отличие конкретизирует первое: Октябрьская революция есть не только политический переворот (революция), но и непосредственно революционный переворот в экономических отношениях, растянувшийся в России в основном до конца 1930-х гг. и составивший содержание «переходного периода от капитализма к социализму». Весь этот период – ломка прежних и формирование новых общественно-производственных отношений, системы новых форм собственности. Аналогичный по существу переходный период в национальных рамках и с национальной спецификой проходили страны, образовавшие «мировую систему социализма» после Второй мировой войны. В конечном счёте и китайский путь движения к социализму через «социалистическую рыночную экономику» ведёт свою генеалогию от Октябрьской революции, от НЭПа, открытого В. И. Лениным как многоукладная ступень переходного периода к социализму, «смешанная» экономика особого типа. Третье – важнейшее – отличие Октябрьской революции состоит в её социалистическом характере. С моей точки зрения, характер любой социальной революции определяется: 1) её ближайшей и более всего конечной целью, а также теми социальными слоями, которые поддерживают, защищают и осуществляют эту революцию и которым она выгодна; 2) содержанием последовавших реально социально-экономических преобразований и 3) утверждением соответствующей (в данном случае – плановой) экономической системы на основе определённой формы собственности на главные средства производства и природные ресурсы (в данном случае – не на частной, а на общенародной, общенациональной, государственной).

Перешагивая десятилетия, можно прийти к уверенному выводу, что современная принятая в ряде развитых стран, особенно в Европе, структура «социально ориентированной рыночной экономики», или «социального рыночного хозяйства», есть тоже один из конечных продуктов Октябрьской революции, только достигнутый иным путём, чем шла Россия «напрямую» к модели научного социализма, располагая «средне-слабым» (В. И. Ленин) уровнем развития собственных производительных сил и в условиях изоляции от экономики развитых капиталистических стран. Социально ориентированная рыночная экономика – это ещё не социализм (ни теоретически, ни официально). Но это путь, один из путей перехода к социализму, высшая, так сказать, ступень процесса «социализации», который идёт с давних пор на почве капиталистического способа производства, который по существу зафиксирован в III томе «Капитала» К. Маркса, заметно усилился после Второй мировой войны, особенно в настоящее время, и который не следовало бы отвергать и марксистам-ленинцам в условиях второй половины XX в. и в XXI в.

Сказанное даёт основание отвести схоластические (без определения критериев) постановки вопроса о том, что было в октябре 1917 г. – «переворот» или «революция». Ясно, что политический переворот, сменяющий форму государственной власти, уже есть революция, каковой и была Февральская революция. В отношении Октябрьской революции это определение тем более правомерно. Учитывая же её исторический масштаб, социально-экономические последствия, есть все основания её именовать – по аналогии с Великой Французской буржуазной революцией – Великой Октябрьской социалистической революцией. Не случайно о «восстановлении этого её статуса» уже заговорили российские официальные лица и официальные СМИ. Революцией являются и переворотные события 1991–1993 гг., приведшие к насильственной ликвидации советской власти (контрреволюция по отношению к Октябрьской революции).

Характеризуя сегодня этапы социально-экономических преобразований ХХ в. в России, было бы оправданным вернуться и к вопросу о сущности социального строя и причинах гибели СССР, явившегося в своё время ближайшим продуктом Октябрьской революции и 85-летие образования которого отмечается также в 2007 г.

Более чем столетний исторический опыт функционирования и эволюции российской и советской экономики может дать весьма серьёзный материал как для системного анализа и построения общей экономической теории с включением в неё фрагментов российской специфики (первая кафедральная тема), так и для разработки модели новой российской экономики (вторая кафедральная тема). Участники круглого стола могли бы внести свои предложения по решению этих задач.

Несомненно важны объективные оценки всех этапов сложного пути социально-экономических преобразований, пройденного Россией в ХХ в. Такие оценки необходимы не столько для более полного познания исторического процесса её развития, сколько для извлечения уроков при выборе ориентиров, прогнозов, программ и планов дальнейшего продвижения к более высокому уровню научно-технического и социального прогресса. История учит и позволяет тем самым общественной науке и политическим лидерам вырабатывать более надёжную, проверенную опытом страны, народа, государства методологию анализа и оценки различных крупномасштабных ситуаций, особенно на крутых переломах развития, и находить оптимальные решения в разных сторонах общественно-экономического устройства для проведения адекватной и эффективной деятельности государственного управления и негосударственных общественных институтов. Приходится отклонить «пессимистические» утверждения тех «либеральствующих» философов, социологов и экономистов, которые отрицают возможность всякого научного предвидения, прогнозирования, программирования, не говоря уже о планировании народнохозяйственных и социальных процессов – тем более стратегических, характеризующих долгосрочную перспективу общественного развития. Они отказываются признать возможность осознанного обществом в лице его представительных органов формирования и даже влияния на формирование не только далёкой, но и средне – и даже краткосрочной перспективы своей динамики. Понятно, что такие доктринальные убеждения парализуют активность общества в деле организации и управления своей жизнедеятельностью, своего устройства и совершенствования, ориентируют на приспособление к неуправляемым, стихийным процессам, на своего рода «хвостизм». Мотив: многообразие факторов, воздействующих на исторический процесс, неизбежность появления в будущем непредсказуемых новых факторов, невозможность предугадать силу отдельных факторов в их сложном комплексе и, стало быть, определить поведение результирующего вектора развития и т. п. Такую концепцию, направленную против марксистского диалектико-материалистического понимания истории, предложило в канун ХХ в. бернштейнианство, ставшее знаменем немецкой, а потом и мировой социал-демократии. Напрашивающиеся из этой концепции неконструктивные выводы не мешают, однако, распространению современных футуристических моделей с их далёкими прогнозами, признанию современной философией науки прогностической функции научных разработок, да и современным социал-демократам, когда они становятся у власти, практически заниматься долгосрочными прогнозами и программами социально-экономического развития. Теперь и правительство России всё более обращает своё внимание на эту, чуждую либеральной идеологии, концепцию. Ясно, что без такого поворота Россия не сможет получить национальную модель своей экономической системы.

Остановлюсь далее на трёх вопросах, отражающих ключевые пункты на оси времени системы координат минувшего столетия.

1. Какую Россию мы потеряли? Этот ностальгический штамп известного кинорежиссёра имеет в виду, конечно, дооктябрьскую Россию. С 75 % неграмотного населения Россия в социальном отношении была преимущественно крестьянской страной с чрезвычайно отсталым примитивным сельским хозяйством. П. Столыпин пытался придать ему импульс капиталистического фермерского развития, но реформа затронула лишь часть крестьянства, оставив к началу Первой мировой войны основную массу крестьянских хозяйств малоземельными, безлошадными и низкопродуктивными. Не случайно большевистский лозунг «Земля – крестьянам» сыграл роковую роль для судеб Февральской и Октябрьской революций. Несмотря на промышленный подъём, русский капитализм не сумел выполнить свою историческую миссию в развитии производительных сил: создать адекватную материально-техническую базу, провести индустриализацию народного хозяйства, включая и земледелие, преобразовать полностью сельское хозяйство на капиталистический лад, освободить его от феодальных пережитков и значительного удельного веса натурального хозяйства. Не нужно много цифр, чтобы показать тот громадный скачок, который сделал, как известно, в экономике, образовании и здравоохранении СССР в сравнении с высшими показателями старой России. К 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции (1987 г.) СССР по сравнению с дооктябрьской Россией (1913 г.) перешёл с 5-го на 2-е место в мире; с 4-го на 1-е место в Европе по объёму промышленности, увеличив его в 205 раз (а в рамках РСФСР – в 199 раз), по машиностроению соответственно с 4-го на 2-е и с 3-го на 1-е место и т. д.

Таким образом, экономика России не только не «потерялась»: она многократно увеличилась количественно и поднялась качественно (новые отрасли, кадры, научное обеспечение и др.), хотя нуждалась в постоянном совершенствовании, но не по образцам дооктябрьской России, а по требованиям современного научно-технического прогресса и по образцам тех стран, где получались его более высокие достижения.

2. Были ли экономический кризис и «застой» в конце советского периода и в чём причина гибели советской экономической системы? В опубликованных работах Проблемной группы этот вопрос постоянно рассматривается начиная с 1992 г. Всякий экономический кризис выражается в падении объема производства или, как теперь говорят, в спаде производства. Поскольку известны кризисы разных видов, которые имеют разное происхождение и неодинаковый характер, необходимо, во-первых, выяснение тех особенностей, которые отличают данное кризисное явление не как эпизодическое, однократное, вызванное чрезвычайными, не зависящими от самой экономики, от производства и воспроизводства обстоятельствами (стихийное бедствие, война и т. п.), а как периодически повторяющееся и в этом смысле закономерное явление. Если руководствоваться этими признаками и ограничениями, то в послевоенный период в СССР не было экономического кризиса вплоть до 1990 г. Среднегодовые темпы роста ВНП (по системе национальных счетов), валового общественного продукта и национального дохода (по балансовому методу, без учёта услуг непроизводственной сферы) и реальных доходов на душу населения (по методу советской статистики) хотя и снижались, но имели положительное значение с 1961–1965 гг. по 1986–1990 гг. включительно. Худшие показатели во всём этом периоде приходятся на годы «перестройки» (последняя 12-я пятилетка – 1986–1990 гг.), но и здесь в среднем годовой ВНП составлял +2,4 %, хотя последний – 1990 г. дал –2 %.[35 - Статистический справочник «Народное хозяйство СССР. 1990».] Таким образом, о спаде производства, а следовательно, и об экономическом кризисе в этом смысле говорить нет оснований. Снижение темпов роста, если это – рост, не означает не только экономического кризиса (спада производства), но и пресловутого «застоя», под которым, строго говоря (если это не журналистско-популистская острота), можно было бы понимать нулевое состояние роста (т. е. его отсутствие без факта спада объёма производства). Можно ли всерьёз без политизации говорить о «застое» экономики только СССР, если в 1980-е гг. производительность труда выросла в нём на 35 %, в Испании – на 34 %, в США – на 31 %. По логике этих оценок и США находились в эти годы в состоянии застоя. Но кризис, начавшийся в 1990 г. в СССР, стал действительно всеобщим экономическим кризисом, который по масштабам спада производства превзошел масштабы Великой депрессии в США 1930-х гг. и не преодолён до конца до сих пор, спустя 17 лет (а если мерить по 2013 г., то почти четверть века), поскольку не достигнут полностью уровень 1989 г. по главным сферам материального производства. Однако этот спад – не обычный классический циклический периодический кризис перепроизводства товаров. Он вызван не внутренними воспроизводственными причинами и противоречиями между производством и потреблением, когда возникает избыток предложения товаров при суженном спросе на них. Спад производства (почти вдвое) возник и увеличивался бешеными темпами при громадном неудовлетворённом спросе, при астрономической инфляции. Это свидетельствует об особом характере экономического кризиса в СССР и России в 1990-х гг. Мы имеем здесь дело с так называемым трансформационным кризисом (по Я. Корнаи – трансформационным спадом), импульсом которого явились неэкономические, идеологические, политические факторы, приведшие через правовые акты и вооружённое насилие к разрушению сложившейся экономической системы и тем самым опосредованно вызвавшие хаос в общественном производстве. Непосредственными причинами такого состояния явились: а) демонтаж централизованного планового управления народным хозяйством, включая систему материально-технического снабжения при отсутствии рыночного механизма хозяйственных связей между предприятиями – производителями и потребителями; б) отказ от системы международных кооперационных связей между государственными органами и предприятиями стран СЭВ, включенных в единую интеграционную программу; в) распад СССР, повлекший разрушение единого народнохозяйственного комплекса производства, обмена, распределения и потребления на территории всей страны. Таким образом, противоречия и кризис политической системы во главе с руководящим ядром – КПСС привели к всеобщему трансформационному кризису, к гибели советской (назовём её так) модели экономической системы социализма.