Записка на фантике

Записка на фантике
В Р М

Жить, когда хочется умереть. Умирать, когда хочется жить. И лучше не любить.

– Целую ручки. Которыми ты пишешь…

– Я пишу не ручками… Исключительно перьями…

– Перья… Крылья… Самое хрупкое у ангелов… и у демонов…

А я однажды уже сделал тебе больно…

– Когда ушёл?…

– Нет. Когда вернулся. После того, как ушёл…

Дом выходит окнами в Трассу. Ночными часами мы смотрим друг на друга. Трасса врёт, что ей нет до меня дела. Врёт, что безразлична к обозлённым на все машинам, пользующим её тело, беспомощное грязной наготой раскинутых по сторонам кюветов. Врёт обречённой недвижностью вороньих фонарей, что, как висельники с выклеванными глазными яблоками, скрипуче покачиваются на промозглом ветру. Мы смотрим друг на друга, пока меня вдруг не начинает неотвратимо тянуть продавить лицом секущую прохладу окна и ступить толстой подошвой моего армейского ботинка на её шероховатое тёплое полотно. Кукольный взмах руками ? и только габаритные огни исчезающего в собственном вое многотонника. И глухие удары о моё тело колёс летящих по своим делам следом. Они мчатся здесь уже много-много дней. Или лет? Неужели они не знают, что у этой дороги нет начал и концов, есть только круг? Мёртвая петля на шее города-иллюзии. И вечный, непрекращающийся шум, от которого не укрыться, и ночные, вырывающие мясистые клочья тумана из темноты, гортанные вопли клаксонов…

…Ждать было так нестерпимо, что нельзя уже было жить.

…Иногда в комнате-гараже начинало что-то происходить. Лёгкое движение лёгких пылинок. Смешок неизвестно когда закатившейся под комод ноты. Я знал, что она уже здесь. Я что-то делал. Готовил ужин, слушая объедки теленовостей. Писал реферат к завтрашней групповой. Ремонтировал свой старенький байк. Я замечал её краем глаза, видел её в старом кресле, подобравшую колени под подбородок, у стола на кухне, опершуюся щекой на длинную кисть, в уголке торшера, бесшумно гладящую листья маранты… У нас была игра ? я не мог повернуться и посмотреть на неё ? она тут же исчезала. Сначала мне это не нравилось. Я обижался. Но потом понял, что так даже лучше ? я мог допридумывать детали: складку, заколку…

Гася о стекло окурок, я надолго, надсадно закашливался, словно бросившийся с гранитной набережной в свинец поздней осени, которого спасли. В этом Городе не было воздуха. Они консервировали его – закатывали в стеклянные банки, которые потом хранили на захламлённых балконах, на кухонных полках, в каморках, тёмных и тесных. У них даже были специальные приспособления и много-много металлических крышек для закатывания, с резиновыми прокладочками, чтобы воздух дольше хранился. И ещё у них не было лиц. Когда я возвращался из университета в позднем вагоне подземки, они плотно покачивались вокруг меня, но я мог видеть только их спины. Они даже входили спиной. Однажды, в автобусе, я захотел разглядеть водителя в зеркальце над лобовым стеклом. Наши взгляды встретились: на меня равнодушно-подозрительно смотрел неряшливо стриженый пожилой затылок.

Мне сказали, что я должен идти учиться защищать этот Город. Мне сказали, в этом городе будешь жить ты. Я пошёл.

В рюкзаке книга. Книга из пустой библиотеки, где она лежала раскрытая под абажуром непогашенной лампы – приподнявшийся, набухший от отчаянья строк лист так и не смогли перевернуть… Ты сочиняла её в гулком ночном трамвае, забытая на подрагивающем холодном сиденье. На парапете продувной набережной, сторожимая чайкой, хрипло пытающейся перекричать хруст ломающихся от тесноты гранита обречённых льдин. Это твоя книга. Я дарю её тебе. Это последнее, что у меня есть.

…Как выглядит мой лоб в оптику прицела? Волоски родинки над левой бровью, которые так любила целовать мама, будя меня по утрам в школу… Почти исчезнувший шрам, полученный в драке с залётными пацанами на заднем дворе школы… Первая вертикаль морщинки…

…Очень долго летит пуля. Я думал, это происходит быстрее. Давай пока поговорим ? не уходи. Как мало мы с тобой говорили, пока я был жив. Я больше не вернусь в ту комнату. Теперь моя очередь приходить к тебе. В комнату, где, может быть, ты всегда жила. Готовить тебе пахнущий пустыней кофе и садиться у твоих ног смотреть, как ты им дышишь, жмурясь, словно большой сибирский кот, что живёт на спинке твоего дивана. Очень хочется пить. А где-то совсем рядом капает кран: кап.. кап… Только лужица красная.