Мохнатое чудо

Потом выяснилось, что в двух домах ещё живут пожилые люди, не пожелавшие, несмотря ни на какие невзгоды, покидать родные места. Русские печи, по сложившейся в здешних местах традиции, они протапливали рано утром. Потому и не было видно дыма – стоял полдень.

От них узнали, что деревня имеет звонкое название Бубоницы, и во все стороны от неё простираются леса. Походили по лесам рядом с деревней и увидели, что тут живут медведи, а также другие звери и птицы, населяющие леса Валдая. К деревне ещё тянулись провода на старых деревянных столбах, стоял и работал такой же старый трансформатор, и это было очень важно: современная жизнь и научная работа без электричества просто невозможны.

Деревня Бубоницы и её окрестности оказались как раз тем местом, которое мы так долго искали. Здесь можно было организовать биологическую станцию и начать изучение жизни медведей в неохраняемых лесах, а также продолжить работу с медвежатами-сиротами.

Для жилья подобрали и отремонтировали один из оставшихся домов, поселились в нём и начали работу. Собирали сведения о жизни отдельных растений и животных по заданию Заповедника. Московский профессор Александр Михайлович Степанов приехал в Бубоницы с группой специалистов и установил, что леса, поля и озёра в здешних местах чисты от всяких загрязнителей, которые встречаются вблизи городов.

А ещё недалеко от деревни Бубоницы располагалась очень старая деревня Чистое, ещё пятьсот лет назад бывшая богатой усадьбой бояр Челищевых. Деревню в то время украшал деревянный Покровский храм. Конечно, со временем он разрушился, но на его месте построили красивую кирпичную церковь, которая сохранилась до наших дней. Рядом с деревней, в низине, лежало озеро с таким же названием. В озере Чистом была удивительно светлая, прозрачная вода. Чистая природа, чистая вода, само название озера и старинного погоста явились причиной, определившей название Биостанции – «Чистый лес».

К утру пурга стихла. Небо очистилось. Из-за леса вышло солнце, которое после хмурой метели казалось особенно ярким. Вокруг лежали искристые, ослепительно-белые, с голубоватыми тенями, сугробы.

Светлому дню обрадовались птицы, давно прижившиеся в деревне. По-зимнему коротко тенькали синицы, деловито чирикали воробьи, по шершавому стволу сосны вверх-вниз сновал поползень. На рябине ещё висели ягоды, и на дереве расселась на кормёжку стайка красногрудых снегирей. На телеграфный столб около дома села сорока и самозабвенно и громко стрекотала— то ли радуясь светлому утру, то ли беспокоясь из-за близкого присутствия людей. На сосне около дома кормилась шишками белка. От вылущенных ею семян медленно падали на снег легкие крылышки, вращаясь в легком танце, мелькая серебристыми блестками в лучах утреннего солнца.

Для расчистки заваленной снегом дороги пришлось заводить старенький трактор-бульдозер. Долго возились с застывшей на морозе машиной: грели её паяльной лампой, обливали мотор горячей водой. Наконец трактор завёлся, выпустив в ясное небо чёрную тучу едкого дыма. Снег выпал глубокий, и, чтобы расчистить дорогу для машины, пришлось два раза проезжать на тракторе до главной дороги.

Охотовед уехал, а на станции начались новые хлопоты: поступивших медвежат нужно было определить на жительство…

Жизнь на Биостанции начиналась непросто. В декабре, под самый Новый год, в старом доме, когда-то построенном лесником из добротной сосны, разобрали огромную, занимавшую пол избы русскую печь. На её месте решили сложить современную печку— с плитой, обогревателем и сушилкой. За работу взялись научные сотрудники Заповедника, едва имевшие представление о печном деле. Главным печником стал я сам. Решил сложить печь с сушилкой, обогревателем и со сводами, чтобы можно было при надобности и хлеб испечь. На улице стоял мороз, и глину для раствора месили в большом чугунном котле, под которым беспрестанно горел костер. Кирпичи и раствор для строительства печки подавали через окно, которое постоянно оставалось открытым. От этого по избе гуляли сквозняки, и было холодно. От мороза глиняный раствор, на котором клали кирпичи, мог замёрзнуть, и тогда все труды по строительству печки окажутся напрасными: как только печь нагреется, раствор растает и как кисель вытечет из-под кирпичей. Если после этого печь не развалится, то топить её все равно станет невозможно— из всех щелей повалит дым. Поэтому, работали быстро – и днём, и ночью. Когда, наконец, закончи ли работу и растопили печь, все ликовали! Печка весело потрескивала дровами, из трубы вился сизый дым, на плите засвистел на разные голоса закипающий чайник. Прогревшаяся печь начала сохнуть, от неё повалил пар, от которого в избе повис густой туман, но это уже не могло испортить нам хорошего настроения.

Позже я пристроил к печке камин. Небольшой, шириной около полуметра, он загадочно гудел ярким живым пламенем, как бы напоминая новым жильцам о тех временах, когда огонь костра был главным святилищем, определявшим саму возможность выживания человека в дикой природе.

На биостанции началась работа. Но в самой середине зимы случилась беда: сгорел старенький трансформатор. Семь долгих месяцев в деревне не было света. Но работа ученых на Биостанции привлекла внимание людей. Торопецкие специалисты не только установили новый трансформатор, но и провели к деревне новую электрическую линию на прочных бетонных столбах, заменили в деревне все старые деревянные столбы на новые и натянули новые провода. С тех самых пор с электричеством в Бубоницах проблем не было.

III. Первые сироты

Пять лет ушло на то, чтобы ознакомиться с прилежащими к биостанции территориями. Одновременно с этим мы изучали жизнь медведей в окрестных лесах и проводили работу по программе заповедника, которую составили специально для биостанции.

Первые медвежата-сироты появились неожиданно. В начале января, в самые рождественские морозы, хрупкую тишину утра нарушил рёв мощного мотора. Загребая по рыхлому снегу всеми четырьмя колесами, на пригорок выползла тяжелая машина. Из высокой кабины выпрыгнул человек. На нём был только свитер, а куртку он как-то странно держал впереди себя на вытянутых руках. Быстро зашёл в избу и сразу сказал, что принёс медвежат, и их нужно как-то спасти.

Обычно медвежата рождаются в середине января, но в редких случаях потомство у медведицы может появиться и в первых числах января и даже в конце декабря. Поэтому, я предполагал увидеть обычных новорожденных медвежат. Когда развернули куртку, то мы ахнули— на куртке лежали три живых комочка с красными носиками, такими же лапками и ещё кровоточащими пупочными канатиками. По всему было видно, что они только что родились. Особенно сокрушалась моя жена: таких маленьких медвежат у нас еще не было.

Детёнышей быстро уложили в корзиночку на тёплые пеленки и поста вили на печку. Вот когда пригодилась сушилка: она не нагревалась сильно и долго сохраняла ровное тепло.

Охотник, который привёз медвежат, нервно разводил руками, беспокоился за дальнейшую судьбу оказавшихся в беде детёнышей, просил сделать для них что-нибудь. Говорил, что не думали, не гадали охотники, что сотворят такую беду: убьют медведицу-мать, попавшую в беду по воле человека. Медведя вчера вечером согнали с берлоги лесорубы, когда валили лес в далёкой делянке. А сегодня, когда охотники добыли этого медведя, то оказалось, что это медведица и у неё родились медвежата. Клялся, что никогда больше в своей жизни не пойдёт охотиться на медведей зимой, когда эти звери лежат в берлоге.

Машина пошла назад, завывая мотором на подъёмах и гулко громы хая на ухабах железным кузовом. В деревне вновь наступила морозная тишина, изредка нарушаемая едва слышным лаем собак из ближайших селений.

Из рассказа человека, который привёз медвежат, попять удалось немного. Чтобы восстановить истинную картину происшедшего, мне пришлось съездить и на делянку к лесникам, и в город к охотникам.

А произошло следующее. В дальней лесной делянке работали лесорубы. Выли бензиновые пилы, падали, тяжко охая, спиленные деревья, с них срезали сучки, а стволы цепляли за трос. Трелёвочный трактор этим тросом затаскивал стволы деревьев к себе на специальный щит и с громким рёвом тащил тяжёлый груз на погрузочную площадку.

Здесь стволы деревьев грузили на лесовозную машину, увозившую заготовленный лес с лесосеки в город.

Вой моторов и грохот от погрузки древесины разносились далеко окрест. Ближе к вечеру, когда уже подходило время закапчивать работу, вальщик срезал огромную сосну, со свистом упавшую в молодую поросль густых ёлочек. От неё во все стороны облаком полетел лёгкий перемороженный снег. И вдруг рабочему показалось, что в этом облаке снега мелькнуло что-то чёрное. Вальщик не поленился пойти к тому месту и увидел, что из-под самой макушки упавшей сосны выходит след медведя! На его крики подошли другие рабочие, осмотрели медвежью берлогу. Под корнями старого, полусгнившего пия была выкопана аккуратная ямка, на дне которой оказалось гнездо, выстланное травой вперемежку со мхом и листьями. Когда лесники приехали домой, то рассказали охотникам, что выгнали из берлоги медведя.

Ранним утром следующего дня охотники приехали на делянку. Осмотрели берлогу и решили, что тут лежал небольшой, но уже взрослый мед ведь, который старательно утеплил на зиму свою берлогу: все дырки по бокам заткнул пучками травы, перемешанной с землёй. У охотников было разрешение для охоты на медведя. Решили они пойти по его следу и посмотреть, куда ушел медведь. Обычно, если взрослого медведя спугнет с берлоги человек, то он уходит далеко, лезет в самую чащу, путает след. Боится медведь людей, знает, что по следу его могут найти.

Встали охотники на лыжи, зарядили ружья, разделились на две группы и пошли с двух сторон проложенного медведем следа так, чтобы только можно было его видеть. Они знали: если идти прямо по проложенному следу, то можно спугнуть медведя. Зверь обычно ложится так, чтобы смотреть на свой след, и как увидит человека, так сразу бросится наутек.

Оказалось, что медведь ушёл недалеко, всего на километр, и лежал в зарослях орешника, прямо на виду. Здесь его и убили. Когда медведя перевернули, то увидели трёх маленьких медвежат. Тут охотники поняли, что убили медведицу, которая родила детёнышей, и догадались, как всё произошло.

Медведица сделала себе удобную и тёплую берлогу, так как готовилась стать матерью и заранее позаботилась, чтобы в берлоге не было сквозняков. А потом случилось так, что незадолго до того времени, как она должна родить медвежат, рядом с её берлогой начали рубить лес. Сначала рубили в дальнем конце, но с каждым днем лесорубы приближались к берлоге. Вскоре начали валить лес рядом. Несмотря на это, медведица крепко лежала в своём логове, терпеливо переносила ужасный для её тонкого слуха грохот лесозаготовки, так как чувствовала, что очень скоро у неё должны появиться дети. Она знала, что нужно потерпеть ещё немного, – наступит ночь, а вместе с ней и тишина. Так продолжалось уже много дней. Знала она и то, что придёт новый день, и вместе с ним может вернуться в лес грохочущее беспокойство. Но где-то теплилась надежда, что скоро всё это пройдёт мимо неё, успокоится, и наступит прежняя, чуткая тишина зимнего леса с тихим, едва слышным, спокойным шорохом снегопада.

Но когда прямо на её берлогу грохнулось дерево— она не выдержала, выскочила и убежала. Бежала напрямую, подальше от страшных существ, которые уже несколько дней подряд резали, корёжили и разрывали сто летний лес на части. А потом подобрались к самой её берлоге и ударили так, что земля вздрогнула, подпрыгнула, сотрясая и берлогу, и саму медведицу. Бежала до тех пор, пока не почувствовала ломящую тяжесть в животе. Села там, где застала её эта беда, выкатала ямку в снегу и к утру родила на свет трёх маленьких, жалких в своей беспомощности существ. Родила чуть раньше положенного срока. А утром, едва рассвело, тут же в снежной ямке и застигла её смерть от горячей нули охотников.

Положили охотники медвежат в тёплую куртку, и самый быстрый из них побежал назад к машине. Биостанция была недалеко, на неё и при везли новорожденных детёнышей. Вот и вся история о том, как у людей могут появляться медвежата-сироты.

Когда медвежат только привезли, они коротко мяукали, как котята, тоненькими голосками. В тёплых пелёночках, на печке, они быстро успокоились и заснули. Теперь нужно было внимательно следить за темпера турой в «гнезде»: нельзя было допустить, чтобы она опустилась ниже 30° по Цельсию, но ещё опаснее для малюток было перегреть их до температуры выше 40°.

Как только медвежата проснулись и заворочались в корзинке, мы их осмотрели, взвесили и каждому дали пососать из сосочки немножко свежего коровьего молока— всего по нескольку капелек. Вес этих зверушек оказался самым маленьким из всех медвежат, которые когда-либо попадали на биостанцию: самочка весила 462 грамма, а самцы – 465 и 468 граммов. Детёныши могли высосать молочка и больше, но нужно было, чтобы их организм привык к новой пище, иначе у них могли заболеть животики. У медведицы молоко густое, жирное, в нем есть все нужные витамины и соли. Коровье молоко имеет совсем иной состав, но постепенно медвежата привыкают к нему и вырастают нормальными зверями. Это мы знали хорошо.

У новорожденных медвежат желудочек совсем маленький, и их нужно кормить часто, каждые два часа. Мы с женой по очереди несли беспокойное дежурство. Конечно, кроме медвежат, у нас было много своих, обычных для деревенской жизни дел, да ещё нужно было ходить в лес для специальных наблюдений за жизнью отдельных лесных птиц и зверей. Но всё обошлось благополучно: через месяц у медвежат открылись маленькие, как чёрные бусинки, глазки. Теперь они получали молока вволю, пока сами не отказывались от соски. Кормили их через три часа, и только днем. С двенадцати часов ночи и до восьми утра они отдыхали.

К двум месяцам медвежата заметно окрепли, начали ходить и играть. К трёхмесячному возрасту их кормили уже через четыре часа и вынесли из дома в сарай. Ночью медвежата сидели в специальном, утеплённом с боков ящике. Днем в сарае открывали двери, в хорошую погоду выпуска ли их из ящика, и они часами резвились на солнышке.

К весне я выстроил в лесу небольшой вольер, поставил в нём деревянную будку, где медвежата могли отдыхать и укрываться от непогоды, и мы поместили их туда.

В эту пору в лесу ещё лежал снег. В каждый погожий день я выводил медвежат на прогулку в лес. Нужно было видеть, с каким упорством они двигались за мной! Если на пути им попадались проталины, которые ран ней весной бывают насквозь пропитаны водой, то они звонко шлёпали лапками по лужам так, что вокруг только брызги летели. По снегу они упрямо лезли вперёд, старались идти вслед за человеком, проваливались в глубокие лунки от моих следов, карабкались вверх, скользили, вновь лезли и спешили вперёд. У медвежат проявилась реакция следования. Это особое чувство, заставляющее детёнышей непременно держаться ближе к медведице после того, как они выйдут вслед за матерью из берлоги. Теперь у них на глазах по снежной поляне двигался большой, ярко выделяющийся своей серой курткой человек. Тот самый, запах который был им хорошо знаком. А вокруг, лежал огромный, залитый солнцем лесной мир! Ветер гулял по лесу, шумел в нависших к самой земле еловых лапах, свистел на разные голоса в переплетениях тонких веточек. С разных сторон доносились неведомые медвежатам голоса обрадовавшихся весне птиц. Лес, как волшебный великан дышал, охал, скрипел сухими ветками, свистел разбойничьим посвистом.

Медвежатам было страшно, и они изо всех сил старались держаться ближе к знакомому им человеку. Как только я удалялся от них, беспокойство охватывало всё существо детёнышей, и они, отчаянно преодолевая все встречающиеся на пути препятствия, устремлялись вперёд! Успокаивались только тогда, когда оказывались совсем рядом с моими ногами.

За лето медвежата выросли. Их пометили ушными метками и перестали подкармливать. До глубокой осени, по вечерам, их можно было видеть на ближайшем к Биостанции овсяном поле. Перед самыми первыми заморозками медвежата исчезли. Видимо, они заранее почувствовали приближение холодов и ушли в лес, на зимовку.

IV. Деревня

Шли годы. На Биостанции были построены лаборатория, жилой дом, большой вольер для содержания медвежат-сирот, лесные избушки. Мы продолжали изучать жизнь медведей и выяснили, что в тех лесах, где на медведей охотятся, они живут совсем не так, как в Заповеднике. В лесах Заповедника не было людей, и медведи вели спокойную жизнь, регулярно появляясь в разных местах заповедного леса. Когда у них начинались свадьбы, самки придирчиво выбирали себе женихов и старались отыскать по запаху уже знакомого им медведя. Обычно им оказывался самый сильный, могучий самец. Как только самка с самцом объединялись, они находили укромное место и жили там вместе несколько дней. От такой пары рождались медвежата с крепким здоровьем. В тех местах, где на медведей проводилась охота, они держались подальше от города и больших сёл, не выходили на ягодники, на которых люди собирали ягоды. А когда осенью на медведей начиналась охота, звери и вовсе уходили в самые дремучие леса. И свадьбы у медведей проходи ли здесь по-другому. Присутствие в лесах людей беспокоило их. Самка переходила с одного места на другое, за ней шёл самец, и они оставляли много следов в разных местах. На их след нередко выходили другие самцы, и тогда за одной самкой могло следовать сразу несколько женихов. Конечно, в этом случае самый сильный шёл за самкой первым. Но если других самцов рядом не было, то самка оставалась с тем, кого находила. Иногда это был вовсе не самый сильный и опытный самец. Известно, что охотники стараются добыть крупного медведя, и постепенно в лесах становится все меньше больших медведей. Вот и приходится самке иногда брать себе в супруги первого попавшегося самца. Нередко от такой пары родятся медвежата со слабым здоровьем, и часть из них не выживает. В дикой природе выживают только самые сильные.

Близкое знакомство с оставшимися жителями деревни открыло удивительный мир их бытия. Жили они в домах, которые много лет тому назад построили с помощью соседей. Сначала заготавливали брёвна, рубили сруб, потом собирались мастера из всей деревни «на толоку» и ста вили дом. После этого в доме делали двери, окна, «сбивали» из сырой глины русскую печь и начинали жить.

Летом женщины в свободное от колхозной работы время заготавливали, мочили, мяли и трепали лён, отбеливали его на солнце. Долгими зим ними вечерами чесали куделю, пряли льняные нитки, да ткали на деревянных станках-кроснах холсты. Из холстов одежду шили и рабочую, и праздничную. Полотенца и выходные рубахи искусно расшивали цветным орнаментом. В военное лихолетье вручную поднимали пашню и за тридцать километров, из города, через лес, носили на себе зерно на посев.

До войны в деревне было тридцать дворов, большое стадо скота. В войну многие мужчины погибли. Осиротела деревня. Кто из мужчин остался – работали в лесу и на колхозной работе. Потом появился в деревне электрический свет, а вместе с ним надежда на лучшее будущее. Навсегда ушла в прошлое лучина, оставив в памяти насущную заботу о заготовке берёзовых гонков и воспоминания о дыме, висевшем вечерами в избе сизой пеленой и разъедавшем до красноты глаза.

Но жителей в деревне с каждым годом оставалось всё меньше. А потом и те, кто остался, стали уезжать в ближайшие сёла и в город. Добротные дома разобрали и вывезли. Так и опустели Бубоницы.

Верными родным местам до конца дней своих остались только Мария Фёдоровна и Василий Степанович Степановы. Были они родственниками, что характерно для многих старых деревень России, носили одинаковую фамилию и жили в крайних домах на разных концах деревни, как бы охраняя то, что от неё осталось. Это были удивительные люди, сохранившие в себе черты особого колорита истинно русской лесной деревни. Марию, красивую и весёлую девицу, привёз в Бубоницы Серафим Степа нов. Привёз из другой деревни, что вызвало недовольство родни – не примято было брать в жёны девиц из чужих деревень. Но выдержал Серафим все нападки родни, и прожили они в мире и согласии с Марией всю жизнь.

По традиции, сложившейся в тверских деревнях с незапамятных времён, все в округе называли Марию Федоровну Серафеихой, по имени её мужа. К старости одолели её хвори— сказалась трудная крестьянская жизнь, непосильная работа от зари до зари. Но никогда Серафеиха не пожаловалась на свою жизнь. С глубоким уважением она относилась к хлебу, воде и соли. Её искренне радовала всякая, даже самая малая своя или чужая удача. В разговоре, в движениях её сквозила спокойная добро та, желание оказать посильную помощь всем, кто находился с ней рядом. При этом она оставалась открытой и гордой крестьянкой, до конца пре данной своей деревне и своей земле. Схоронили Серафеиху на погосте, у полуразрушенной церкви в деревне Чистое, рядом с мужем.

Василий Степанович, которого все местные уважительно называли по отчеству, – Степанычем, – был на все руки мастер: и пахарь, и плотник, и кузнец. Всю жизнь, от самого рождения, он прожил в Бубоницах. Это был высокий и крепкий старик с чистыми глазами, в уголках которых всегда сидела добрая лукавинка. Было ему далеко за восемьдесят лет, в работе он был быстрым и расчётливым, сохранил ясный ум и крепкую память. Энергия кипела в нём ключом. Он успевал переделать все работы по дому, косил сено, колол дрова, копался в огороде и раз в неделю ходил в ближайшую деревню к автолавке за хлебом. Приезд людей в Бубоницы его несказанно обрадовал. Он тут же вызвался помогать нам в обустройстве жилья и ремонте дома. А по вечерам рассказывал интересные истории из своей жизни и в течение целого года не пересказал ни одной из них дважды. Тут было чему удивляться.

Особым удовольствием для Степаныча было засыпать с комлей рыболовный бредень. Комлями здесь называли два выдолбленных и связанных вместе осиновых бревна. Получалась устойчивая, тяжелая лодка, на которой плавали по озеру. На каждом озере были свои комли. Не очень удобные, зато их никто не мог забрать. Степаныч клал на корму гладкую доску, выкладывал на нее, в определенном порядке старенький бредень, брал весло, разгонял неповоротливые комли, и бредень сам по себе ссы пался в воду. Делал он это старательно и очень умело. Бредень вытаскивали и Степаныч светло радовался, если попадалась щука. Рыбы ловил ровно столько, чтобы хватило на стол. И никогда не сетовал на плохой улов. При этом всякая рыба была у него только хорошая!

Ранней весной Степаныч непременно приносил из леса первые, только что пробившиеся из-под снега цветки печёночницы и ветреницы. Заходил в дом, здоровался, аккуратно, нежно клал на стол первоцветы и широко, открыто улыбался, по-детски радуясь тому, что в лес пришла весна. Цветы в дом он приносил и летом. Это были лесные колокольчики-гравилат, ромашки, васильки и многие другие, но никогда не рвал их много, считая это грехом. В еде всегда был скромным. Тонко понимал юмор и сам мог пошутить так, что после первого смеха нередко приходи лось задуматься о сказанных им словах. Природу любил самозабвенно, знал все грибные места, а на красивый закат, нередко повисавший за деревенской околицей, мог долго смотреть. И тогда его неподвижная, длинная фигура чётко вырисовывалась на горящем бордовым пламенем вечернем небосклоне.

Вырастил Степаныч со своей хозяйкой пятерых детей и сам дожил до глубокой старости. Последние два года прожил у старшего сына в сосед нем селе. Однажды вечером попросил истопить ему баню. После бани, как принято на деревне, посидел за вечерним семейным столом. А утром умер. Жизнь его была сложной, но чистой для себя и для людей, и смерть оказалась лёгкой. Похоронить себя завещал в деревне Чистое, на погосте, рядом со своей женой.

V. Судьба сиротская