Санктуарий

То, как я говорю с ней, заставляет ее опешить – и наши взгляды встречаются. Сара все эти годы была мне подругой. Женщиной, которой я доверяла мои надежды и страхи. Она лгала мне – нам всем?

– Это неправда! Я тебе покажу.

Она ведет меня наверх. Покосившееся окошко на потоке впускает свет, что освещает стены. Они полностью завешаны всякой всячиной: семейные фотографии, старая карта пролива Лонг-Айленд, бледные акварели, зарисовки растений, деревянные маски, узорчатые керамические плитки. Полосы выцветшей ткани завязаны на балясинах, словно свадебные украшения. У самой площадки что-то щекочет мне щеку – и я отвожу алые ленты, свисающие с ивовой плетенки в форме обруча.

На второй двери слева – красивая табличка с именем Харпер. Я замираю, когда Сара перед ней останавливается. Я сейчас окажусь лицом к лицу с убийцей сына? У меня бешено колотится сердце, и мне вспоминается Сарин пузырек с фальшивым утешением. «Успокой сердце».

Тэд Болт намекнул, что Сара дала мне его намеренно, чтобы меня одурманить. Она и правда могла? Сара знает, что сделала ее дочь?

Женщина, которую я считала подругой, стучит в дверь и окликает дочь. Ответа нет.

– Видишь? – говорит она, распахивая дверь.

Это звучит яростно – почти обвиняюще. Словно она пытается доказать что-то не только мне, но и себе.

Комната Харпер – это полная противоположность остальному дому. Ее голые стены покрашены белой как мел краской, окно завешано несколькими слоями белого тюля, который колышется на ветру. Тут стоит двуспальная кровать: я зажмуриваюсь, стараясь не думать, лежала ли здесь Харпер с Дэном. Майкл был категорически против того, чтобы дети занимались «чем-то таким» в нашем доме.

Полки наполовину заставлены книгами, а наполовину – средствами по уходу за кожей (из тех, что можно купить в магазине, а не мамины зелья) и девичьими мелочами: щетка для волос, контурные карандаши для век, сережки, массивные серебряные кольца… Письменный стол выглядит аккуратно: компьютер, стакан с ручками и все. Книжная полка и кровать увиты гирляндами китайских фонариков. Мои глаза впиваются во все это, ища подсказки. Есть здесь что-то, что прошепчет: «Я собственность ведьмы. Я собственность убийцы?»

– Ничего, – говорит Сара. – Видишь? Совсем ничего. Никаких артефактов. Никаких гримуаров.

Она распахивает дверцы гардероба с такой силой, что они стукаются о стену. Содержимое такое же темное, насколько вся комната светлая. Сара лихорадочно открывает ящики, вытаскивая охапку стрингов и увеличивающих грудь лифчиков, словно это какие-то доказательства.

– Просто одежда. Обычная девичьи вещи.

Она плюхается на кровать, словно все силы ее вдруг покинули, и вытирает лицо. Когда она поворачивается ко мне, я вижу, что она плачет.

– Думаешь, я не знала бы, Эби? Моя родная дочь! Я для нее только и мечтала об этом.

– Почему ты так уверена?

– Из-за обряда. Ритуала Определения.

– Значит, он дал сбой.

Я смотрю на съежившуюся на краю матраса Сару. В нормальных обстоятельствах вид настолько расстроенной подруги меня больно ранил бы, но сейчас моих слез хватает только на моего сына и на меня саму.

Сара мотает головой.

– Он никогда не дает сбоя.

14

Сара

Устами Эбигейл говорит ее горе. Конечно же. Не могла же она поверить этой надуманной истории про полицию, улики и колдовство!

Я – единственная ведьма в Санктуарии. Эбигейл это знает. Тэд Болт это знает. Все это знают. И все знают, что это – мое горе.

Так что я подробно рассказываю ей об Определении Харпер. Я после него была сама не своя, и выстояла только благодаря подругам: Бриджит, Джулии и Эбигейл. Но я никогда не рассказывала им всего. Это было бы нарушением прав Харпер: ведь это она попросила, чтобы на обряде никто не присутствовал.

В ведьмовских семьях этот обряд – большой праздник. Представьте себе христианскую конфирмацию, иудейский бар-мицва, шестнадцатилетие и студенческий бал вместе взятые. Родные ведьмы и неодаренные члены ковена съезжаются со всех концов страны, чтобы одарить ее своей любовью и благословениями.

Мое собственное Определение стало одним из самых счастливых дней моей жизни. Его провели через несколько недель после моего тринадцатого дня рождения на поле, принадлежавшем моей бабушке, неподалеку от их с дедушкой дома. Там был ручей и заросли орешника: хорошее место для магии.

Бабушка развесила по деревьям фонари и расставила на длинном столе мои любимые блюда: пирог со сладким картофелем, макароны с сыром, шарлотка. Для взрослых было шампанское, а для нас, детей, вино из одуванчиков. Мы танцевали и бесились, а на восходе луны бабушка провела мое Определение.

Я помню свои ощущения, когда она завершила заклинания – и я вдруг увидела. Мы все увидели. Моя магия ярко засияла во мне. На несколько мгновений ты превращаешься в человека-светлячка. Магия освещает тебя изнутри и искрами сыплется с тебя, словно пыльца феи. Это быстро гаснет, но ты уже никогда не забудешь, что в тебе заключено.

Бабушка всегда повторяла мне, что ведьма должна проявлять этот свет во всем, что делает.

Когда Харпер была маленькая, я мечтала об ее Определении. То поле по-прежнему принадлежит нашей семье: я хожу туда собирать ингредиенты. Я не рассчитывала, что мама приедет из Флориды: я помнила, как на моем празднике она сидела одна и отказывалась принимать поздравления. Мне потом рассказывали, что она напилась и вела себя гадко. Но мои тетки, дядья и двоюродные братья и сестры ни за что этот день не пропустят. Как и те члены бабушкиного ковена, которые еще живы. Плюс мой собственный ковен: Бриджит, Джулия и Эбигейл со своими детьми и партнерами. Харпер тоже постоянно об этом говорила: «Когда я Определюсь», – твердила она. А я хохотала и говорила, что она родилась уже определившейся.

Но чем меньше оставалось до Определения, тем реже она об этом говорила. Поначалу я не могла этого понять. Я думала, уж не видела ли она то, что тогда происходило… может, это ее испугало, и она стала страшиться той силы, которую обретет. Я пыталась с ней об этом поговорить, вытянуть из нее, видела ли она что-то или, может, заподозрила, но она только сильнее замыкалась.

Когда я начала планировать праздник, она умоляла меня ничего не устраивать. «Я не хочу, чтобы кто-то там был». Я не могла ее понять, была уверена, что она передумает. Но ее день рождения приближался, а она была все так же тверда.

Я даже не заподозрила истинной причины ее нежелания праздновать Определение.

С тех пор прошло уже почти пять лет. Теплый сентябрьский вечер, через два месяца после того, как Харпер исполнилось тринадцать. Я уступила ее желанию: никакого праздника. Никаких свидетелей. Но я собрала пикник из ее любимых блюд. Я была уверена, что это просто нервы, вполне объяснимое волнение любого ребенка, достигшего первой важной вехи своей жизни. Когда все закончится, она будет в восторге. Но мы ни крошки не съели из того, что я приготовила.

Харпер потребовала, чтобы я не смотрела, как она переодевается в белую ритуальную рубаху. А потом, босая и серьезная, она легла на траву. Я помню ее глаза, пока я творила ритуал: широко распахнутые и мрачные.

Я выкопала вокруг нее канавку и заполнила ее водой, зачерпнутой из ручья серебряным ковшом. Я установила восковые свечи вторым, более широким, кругом и зажгла их. Вскрыла себе запястье ножом, чтобы обвести каплями крови еще больший круг на траве. Обошла по всем трем кругам против часовой стрелки, или против солнца, произнося слова заговора. Харпер лежала, окруженная водой и огнем, кровью и моим дыханием. Ее глаза следили за мной до самого конца.

Ничего не произошло.

Я думала, это ее рыдания – но это я плакала.

Упав на колени, я молила ее меня простить. Я выполнила ритуал неправильно. Сделала ошибку. Я его повторю. Все это – какое-то ужасное недоразумение. Конечно же, она ведьма. Конечно же!

Харпер обхватила меня своими худенькими ручками.

– Ты все сделала идеально, ма, – сказала она. – Но это не страшно. Не страшно.

И моя малышка утешала меня, плачущую.

– Так что, ты видишь, – говорю я Эбигейл, которая стоит надо мной в комнате Харпер – спальне обычной юной девушки, – если там и было колдовство, то этого не могла сделать моя дочь. Я понимаю, что тебе хочется найти объяснение или причину. Но это не Харпер.

По ее лицу я вижу, что ей хочется мне поверить. Но если тут замешаны полиция и свидетель, этого мало.

Мне необходимо доказать невиновность моей дочери. Любым способом.

15

Мэгги

Тайский ресторанчик, торгующий на вынос, не закрылся во время моего пятилетнего отсутствия, и мои вкусовые рецепторы сообщают, что их потрясающий пад тай ничуть не изменился.