Поколение сильных

Поколение сильных
Вадим Александрович Мальцев

Предлагаемая читателям книга "Поколение сильных" состоит из отдельных очерков и повествует о ветеранах войны, тружениках тыла, узниках и детях войны, с которыми мне, как автору, довелось побеседовать лично.

Все истории созданы на основе воспоминаний очевидцев.

Вадим Мальцев

Кузьмищево – Таруса

2022 г.

Вадим Мальцев

Поколение сильных

От автора

Среди героев этой книги нет знаменитых имён и фамилий, так как посвящена она обычным людям: труженикам тыла, узникам, детям войны и простым воинам, чьи собранные в единый кулак усилия позволили внести весомый вклад в победу Советского народа над фашизмом.

Очень сожалею, что эта идея не пришла мне в голову раньше, так как каждый новый день уносит в вечность десятки последних свидетелей той Великой эпохи, что даёт шанс различного рода толкователям выдавать кривду за правду и наоборот.

Работая над каждым очерком, я не ставил перед собой задачу изобразить абсолютную точность события и разрабатывал сюжет исходя из информации, какую удалось получить в беседе с очевидцем события, но избегал художественного вымысла, стараясь показать эпизод таким, каким он был на самом деле. Конечно, было непросто распутать обрывочные сведения, связать их в единое целое, но всё-таки эта идея осуществилась.

Следует учитывать тот факт, что все герои книги – это люди очень преклонного возраста, поэтому я старался не принимать во внимание то, что вызывало хоть какие-то сомнения, но избегал и углубленного анализа ситуаций, излишних подробностей и всего того, что, несомненно, уместно в исследовательских работах иного характера.

Как автор, выражаю свою признательность Татьяне Потаповой, подсказавшей название заголовка к одному из очерков – его я и вынес впоследствии в заглавие всей книги, а также Людмиле Удовиченко и Елене Жаровой, за помощь в работе над дизайном обложки книги.

    Вадим Мальцев
    Кузьмищево-Таруса
    2022 г.

Невозможно забыть эти страшные дни

Всего семь лет было Людмиле Георгиевне Роговой (Васильевой), когда началась война. Она родилась 7 августа 1934 года в городе Ленинграде, в доме, который и до сих пор стоит на перекрёстке улиц Прядильной (ныне – Лабутина) и Климова переулка (д. № 7).

Кажется, много ли может запомнить семилетний ребёнок, к лету 1941 года ещё не успевший даже пойти в школу? Оказывается, что достаточно. Ведь ей пришлось пережить самое страшное испытание Великой Отечественной войны – Ленинградскую блокаду.

Мама Людмилы, Мария Сергеевна Богачёва, была родом из деревни Колпиново Мосальского района Калужской области. В Ленинград она перебралась в поисках своей судьбы, здесь же и познакомилась с будущим мужем, коренным ленинградцем Георгием Петровичем Васильевым, рабочим Кировского завода. В первое время мать работала на местной прядильной фабрике, а позднее, когда родилась старшая дочь, полностью посвятила себя домашним делам. Позднее, в 1939 году, в семье появится и младшая дочь Александра.

Сложно судить о мирном довоенном времени, да не оно является целью нашего повествования. Каждый, кто ещё помнит тот период, даёт своё толкование происходившим в стране событиям, но большинство опрошенных мной ветеранов и детей войны всё же вспоминает это время как один из лучших периодов отечественной истории. Остановимся и мы на этом.

О нападении нацистской Германии на Советский Союз Людмила узнала из уличных ретрансляторов – такие в народе окрестили «колокольчиками». Она и сейчас с дрожью в голосе вспоминает тот страшный день:

«Несмотря на мой возраст, я уже тогда всё понимала. Люди сначала молча стояли, слушали голос диктора, потом засуетились, некоторые куда то побежали. Многие женщины навзрыд плакали, о чём-то причитая.

Дослушав сообщение до конца, я подумала, что очень скоро всё должно закончиться. Дело в том, что как раз незадолго до нападения Германии на Советский Союз, с короткой финской войны вернулся мой отец, матрос Балтийского флота. Поэтому я, хоть и сильно испугалась вначале, то потом очень быстро успокоилась».

Бомбёжки

Вскоре начались первые налёты вражеской авиации на Ленинград. Первоначально от бомбёжек прятались там, где придётся – вплоть до помоек. Позднее, на соседней улице, в подвале одного из домов, было организовано бомбоубежище, куда жители спешили укрыться при первом сигнале тревоги.

Однажды, в августе, в городе упал подбитый немецкий самолёт. Вокруг искорёженной адской машины тут же собралась толпа местных жителей. Подошли к месту крушения и Людмила с мамой. С ненавистью смотрели они на жалкие обломки поверженного врага. Думали ли они о том, что спустя несколько лет немцы будут трусливо удирать обратно, на запад? В тот день вряд ли. Слишком силён был на тот момент противник.

С каждым днём обстановка накалялась всё больше. Как то раз Людмила заметила на улице аэростатчиков: они «вели» по проспекту Лермонтова подвязанный на тросах дирижабль. В мирное время такая картина вызвала бы восторг у любого ребёнка, но в душе у девочке осталось место только для тревоги:

«При первых звуках сирены – главное было не зевать! Мама тут же хватала мою сестрёнку в охапку и мчалась с ней в бомбоубежище. Чем быстрее домчишься до укрытия – тем больше шансов у тебя остаться в живых. В бомбоубежище местные мастера соорудили из досок лавочки – на них мы и отсиживались. И так по несколько раз в день.

Отца мы видели не каждый день – он занимался ремонтом военной техники и часто оставался ночевать на заводе. На фронт его не взяли.

При первой возможности многих детей из города эвакуировали. Кого отправили в Среднюю Азию, кого ещё дальше. Наши родители не захотели с нами расставаться. Отец сказал: «Потерпите, скоро всё закончится». На том и порешили.

В первых числах сентября 1941 года пришёл приказ эвакуировать завод вместе с рабочими и их семьями в Челябинск. Тут уж родителям ничего не оставалось, как собирать вещи. Прибыли мы на железнодорожный вокзал, расселись по вагонам, но не успели тронуться в путь, как пришло известие, что немцы перекрыли железнодорожную магистраль. Пришлось всем возвращаться обратно».

Никто из оставшихся не представлял, через какие испытания им всем придётся пройти…

Голод

После того, как немецкая авиация и артиллерия разбомбили Бадаевские склады, в городе начался голод.

«Как только мы увидели, что склады загорелись, туда сразу поехал мой дядя Миша, – делится воспоминаниями Людмила Георгиевна, – брать было уже нечего, но поискав, он нашёл «сладкую землю». Это был жжёный сахар. Во время пожара часть сахара расплавилась и напитала верхний слой почвы. Дядя Миша набрал целый рюкзак такой земли и привёз домой. С такими «сладостями» мы потом пили чай, а точнее – обычный кипяток.

Очень скоро в городе исчезли все собаки, а чуть позже – и кошки. Мария, сестра моего отца, держала овчарку. Так как кормить её было нечем, а рука не поднималась зарезать, она решила обменять собаку на хлеб, хотя прекрасно догадывалась, какая участь ожидает её дальше».

В первое время дядя Миша сильно выручал семью – иногда он отправлялся на окраины города, где можно было хоть что-то найти. В окрестностях в первое время попадались трупы лошадей, убитых при бомбёжке, иногда получалось раздобыть мороженые капустные листья. Один раз он вернулся домой с полным рюкзаком конины, но такое «изобилие» быстро подошло к концу, так как желающих отведать такого угощения было предостаточно.

«Хлеб нам выдавали по карточкам. Чёрный и липкий на ощупь, он почти не содержал муки. В него добавляли всё, что угодно, вплоть до опилок. 125 грамм в день было положено иждивенцам, а для тех, кто продолжал трудиться, норма была немного побольше – 250 грамм».

Правда норму постоянно урезали, и очень скоро многие начали умирать от голода. В довершение всего, в ноябре ударили сильные морозы и теперь, выйдя на улицу, часто можно было увидеть лежащего на земле покойника.

«Рядом с домом была булочная, – продолжает Людмила Георгиевна, – ежедневно, в шесть часов утра, мама отправлялась туда, чтобы выстоять очередь за хлебом, а мы с сестрёнкой сидели дома, ждали когда она нам принесёт угощение. Возвращалась она только через несколько часов и сразу раздавала причитающуюся каждому пайку. Шурочка свой кусок съест быстро и тут же начинает плакать – нормы не хватало даже трёхлетнему ребёнку. А я заберусь под одеяло, отщипываю по крошке, продлеваю себе удовольствие. Мама за такие шалости меня сильно ругала, тут же заставляла есть хлеб быстрее, чтобы не дразнить сестрёнку».

Вода, канализация, электричество – обо всех благах цивилизации теперь можно было позабыть. В качестве светильников жители использовали «коптилки» – их делали из найденных на улице гильз.

Мама с тёткой всегда оставляли детей дома, когда выходили в город, на поиски хоть какого-нибудь пропитания. Если им везло, то они выменивали какую-нибудь вещь на плитку подсолнечного жмыха. Он считался деликатесом, так что когда эту плитку приносили домой, начинался настоящий праздник. Несколько раз мама приносила детям стакан непонятной жидкости, которую называла «соевое молоко».

От плохой еды у всех в семье начали отекать ноги – началась водянка, дёсны кровоточили, а зубы начали шататься и выпадать. Знающие люди сказали, что это цинга.

В январе 1942 года, мама раздобыла где то миску ржаной муки. На печке-буржуйке из неё сварили клейстер и Людмила с сестрёнкой «наелись» так, что даже начали петь песни.

Иногда мама приносила «холодец». Варили его из столярного плиточного клея. Был он тёмно-коричневого цвета, просто отвратительный на вкус. Но как девочкам хотелось, чтобы этой гадости было хоть немного больше! Однажды удалось отведать даже жареной картошки. Где-то достали одну гнилую картофелину, да и поджарили её с кожурой на олифе. На вкус – ужасно, но так хотелось добавки…

Смерть и холод

«В декабре 1941 года слёг папа – работа на заводе отняла последние силы. А в начале января 1942 года он умер от голода. Следом за ним, через неделю, умер и дядя Миша.

От отца остались хлебные карточки. Их полагалось сдавать, но этого не сделали, решив обменять их на гроб, так как хотелось похоронить папу по-человечески. Положили его в гроб, положили на санки и отвезли на кладбище. Как раз там работал экскаватор – рыл длинную траншею, куда и укладывали мертвецов, рядами друг на друга. Мы поставили гроб на край общей могилы, но рабочие сказали, что он займёт слишком много места. Пришлось отца вытаскивать и класть в ряд со всеми. Досталось ему место в нижнем ряду, а поверх могильщики уложили ещё несколько рядов мёртвых тел. Гроб мы забрали с собой – потом его обменяли на хлеб.

Покойников было много и их редко успевали похоронить сразу. Обычно, покойников складывали в общей кухне коммунальной квартиры. Потом мертвецов вывозили на детских санках во двор, где укладывали штабелями. Там они лежали до марта – только тогда их и вывезли».