Пластиглаз (сборник)

Бабушка что-то говорит. Подняв руку, трясёт пушистую ветку. Бабушка улыбается.

Он лежит в коляске и улыбается сразу всем – небу, бабушке, сирени и гремучим цветным лошадкам на резинке…

Позже он прочитал, что воспоминания детства не могут быть такими ранними.

Но он помнит.

* * *

Дача.

Из тарелки с манной кашей сыто смотрит жёлтый глаз масла. Над входом в кухню колышется тюль.

Тикают ходики на стене – одна гирька свисает почти до полу. Синие обои и деревянный, в овальных разводах сучков, потолок. Зеленоватая муха, похожая на обточенную волной крошку бутылочного стекла – он находил такие среди серой гальки на море – стучит крепкой головой в стекло и сердито жужжит.

Лето.

Ещё живой отец машет ему рукой – окно выходит в сад. На отце выгоревшая футболка и кепка с нерусской надписью «Tallinn».

* * *

За кирпичной стеной беседки – заросли крапивы.

– Не бойся, она не кусачая! – смеётся Ленка. Поправляет застёжку на сандалике.

Шепчет ему на ухо:

– Хочешь, г л у п о с т и тебе покажу?

Он молча кивает. В животе ёкает.

Ленка закусывает губу и оглядывается. Задирает подол цветастого платья, прижимает его подбородком к груди и стягивает с себя трусы.

– Вот.

Он присаживается на корточки, чтобы лучше разглядеть.

«Это не г л у п о с т и», – по-взрослому думает он. «Это – п е р с и к».

По Ленкиной руке ползёт крохотная рыжая божья коровка.

* * *

Длинные пики гладиолусов обёрнуты газетой.

Утро. Солнце. Чуть влажный после ночного дождя асфальт. Золотая стружка березовых листьев – повсюду.

Из динамиков у школы – хриплая музыка.

За спиной коричневый скрипучий ранец.

Мама гладит его по голове. Целует в макушку.

Ему стыдно за это перед всеми.

Он проводит рукой по волосам и отпихивает маму.

* * *

– Хуй сосёшь – губой трясёшь? – кричит ему в лицо Князев.

Класс смеётся.

Анна Сергеевна заболела, нет урока.

Князев – толстый, крутолобый, раз за разом повторяет вопрос-дразнилку.

В раскрытом пенале лежит циркуль «козья ножка». Без карандаша. Матово-тёмный, со светлым жалом острия.

Взять его и ударить Князева в глаз или щёку он не решается.

* * *

В нелепой болоньевой куртке и вязаном «петушке» он стоит у метро в чужом районе.

«Суки! – думает он. – Суки, всех порву. Тока тронь, суки…» Темно. По-мартовски сыро. Двери вестибюля мотает ветер. Когда они распахиваются, оттуда тянет опилками и влажным теплом. «Как в цирке», – думает он.

В руке шелестит целлофан букета.

Ему страшно. Он впервые в этом районе.

В кармане отвёртка.

«Только тронь, суки» – твердит он своё заклинание поздним прохожим.

Она не приехала.

* * *

Второй взвод, увязая сапогами в рыжей грязи, забегает на печально известную Ебун-гору.

С обеих сторон разбитой тропы, почти касаясь мокрых голов, свисают тяжелые лапы елей.

Дождь, хлеставший еще минуту назад, неожиданно прекращается. Взвод забегает на гору уже в четвёртый раз.

Хрип перекошенных ртов. Мат сержанта Зарубина. Пятна лиц. Белки глаз. Мельтешение рук. Чавканье сапог.

Виновник сегодняшней беготни, он на полном ходу летит лицом в грязь. Не переворачиваясь, поджимает ноги к животу. Кто-то пробегает по его спине. Лежать хорошо – темно и прохладно. Его пытаются выдернуть за ремень, но бросают и бьют сапогом в бок. Становится совсем темно.