Тени Мали

Не дожидаясь еще одного хамского выпада, она сдвинула круговую дверь-ограду, сплетенную из стеб-леи? злаков, и выбралась наружу. Вход в бедуинскую палатку всегда с южной стороны, а джип они припарковали с северной. Видимость была нулевой. Под гнетом яростного ветра ей пришлось встать на четвереньки. Наверное, высоко над Землей по обшивке МКС сейчас так же ползет какой-нибудь русский космонавт. Но даже в открытом космосе ему комфортнее, чем ей. В скафандре чистый кислород, в жилом модуле его ждут астронавты, вменяемые люди (хоть и американцы), с хорошим образованием, а не беглые африканские уголовники. Спустя пару минут, почти задохнувшись, она по-пластунски подползла к колесам, наполовину засыпанным песком. Ей пришлось напрячь мышцы, чтобы открыть дверь, и она забралась внутрь внедорожника. Хвала Аллаху – Господу миров! Не обращая внимания, как братья Номмо раскачивают огромный внедорожник из стороны в сторону, достала из-под сиденья спутниковую трубку и набрала номер Стайера.

– Ассаламу алейкум, господин майор! Как ваши дела?

– Мир и тебе! Ты вроде уже звонила сегодня из местечка Фьор… Тьфу… Прости меня, Аллах!

– Из коммуны Фредериксхавн, из городка Скаген.

– Да, так проще, из датского Скагена.

– Господин майор, вы не могли бы зайти в интернет и посмотреть информацию на одного человека по имени Хомахи? Омар Хомахи… Я многое узнала сама, но хочу кое-что подтвердить.

– У вас нет интернета? Я был лучшего мнения о Дании.

– На Балтике штормит. Очень сильный ветер. И на побережье перебои с электричеством.

– Я и слышу, голос странный. Тебе повезло, я как раз у компьютера. Перезвони через полчаса. Помнишь, какой у нас в Йемене тормозной интернет?

Стайер дал отбой, и она посмотрела на тактические часы. Продержаться полчаса в этой душегубке будет непросто. Воздух был переполнен пылью. По спине, животу и ногам бежали струйки пота. Хорошо бы утром отойти от шатра подальше в пустыню, если буря стихнет, конечно, раздеться и помыться сухим способом, как это делают кочевники. Не ко времени вспомнился гостиничный номер с кондиционером и ванной, где из обоих кранов щедро бежала вода. Тогда, в начале осени, у нее возникли непредвиденные сложности с одной особой миссией, и ей пришлось задержаться в Тимбукту. Впервые в жизни она пошла устраиваться на ночевку в гостиницу. Благодаря декоративным линзам, добытым поставщиком повстанцев, ее зеленые глаза стали обычными черными. Яркий, многоцветный, как это распространено среди местных женщин, хиджаб и очки в серой оправе с простыми стеклами довершали образ симпатичной, но простенькой сотрудницы гуманитарной миссии с незапоминающимся названием. Она спросила хозяина, и черный двухметровый консьерж указал на круглоголового толстяка в желтой олимпийке, читавшего у маленькой конторки. Симпатичный отельер, вопреки традициям, протянул ей руку:

– В исламе так не принято, но я самый начитанный из всех фульбе. Меня зовут Баба Файер. А ты кто?

Разговаривая с ней, он листал справочник La biblioth?que br?lеe des fr?res Lumi?re[7 - «Сгоревшая библиотека братьев Люмьер» (фр. разг.).], издававшийся в Алжире. Там обычно публиковались занимательные, но внесистемные сведения вроде таких: «Три президента Израиля родились в Белоруссии. А вот еще посмотрите на фото пистолета Beretta M1934, из которого застрелили Махатму Ганди». Она помахала перед его носом удостоверением на имя аль-Мадинат аль-Мунаварра, гражданки ЮАР. Толстяк предложил поболтать на первом этаже в баре. Ей понравилось открытое добродушное лицо (без дурацкой синей тагельмусты на башке!), и она согласилась.

В тесноватом помещении с пятью пластиковыми столами наличествовали египетское пиво и вино Merlot с криво наклеенной этикеткой, но отсутствовал сладкий бедуинский чай – только за это можно было поставить заведению жирный плюс. В свои двадцать пять смуглянка впервые сидела в кафе без вооруженного родственника, как это принято в родном суровом Йемене, да еще в компании с чужим мужчиной, пьющим пиво. Огромный черный бармен Оскар сварил ей прекрасный крепкий кофе.

На барной стойке стоял радиоприемник, настроенный на волну государственного радио из столицы Бамако.

«…В Танзании в возрасте пятидесяти семи лет умерла самка черного носорога по кличке Фауста. Это был самый старый носорог в мире. Местные жители заметили ее в кратере Нгоронгоро еще в 1965 году, когда ей было три года. Она свободно прожила в кратере пятьдесят четыре года, но последнее время из-за проблем со здоровьем провела под наблюдением танзанийских ветеринаров. К сожалению, у Фаусты не было детей. Восточный черный носорог – вид, находящийся под угрозой полного исчезновения…»

– Из какого ты города в ЮАР, Мадинат? – спросил Баба Файер, но в лицо не посмотрел.

Он пытался ее проверить, будучи, скорее всего, осведомителем французской секретной службы DGSE либо стукачом местного Министерства безопасности. Его добродушие и открытость – бутафорское прикрытие, как и ее очки от фальшивой близорукости.

– Из Претории.

– А! Мой однокурсник живет в Претории! Я был однажды у него в гостях… А в каком районе ты живешь, Мадинат?

Она сделала вид, что не услышала вопрос, наклонила голову, отпила крохотный глоток кофе и тут же спросила сама:

– И как вам наша Претория? Вы жили, конечно, у друга? Или все-таки в отеле?

– У друга в Саннисайде… Знаешь такой район?

– О! Саннисайд – небезопасный район. – Мадинат вздохнула свободнее, поскольку про Саннисайд как раз запомнила, когда летом готовилась к особым мероприятиям и читала материалы и о ЮАР в целом, и о мегаполисе, где якобы родилась и выросла. – Там же на юго-востоке очень плотная застройка, – сказала «южноафриканка» и пожала плечами, как бы извиняясь за недостатки родного города, – и люди вынуждены жить буквально друг на друге…

– Да, точно! – Баба обрадовался. – Опасный район, там одни нигерийцы! Нас с другом чуть не зарезали… Дважды!

– А я живу в южном пригороде, где намного спокойнее.

– А! – снова воскликнул Баба. – Значит, там белые живут?

– Да, это район богатых белых, но я из смешанной франко-арабской семьи с достатком ниже среднего.

– А! Знаешь, Мадинат, я все мечтаю покататься на горных лыжах в ЮАР в этом самом… месте… Ну, как его, напомни, плиз?

– Наверное, вы говорите о горнолыжном курорте, который находится в Драконовых горах, в провинции Квазулу-Натал, рядом с Лесото, не так ли?

– Точно! – обрадовался Баба и поднял вторую кружку пива. – Тиффинделл Ski Resort! Надо будет позвонить туда в следующем июне. Мадинат, а правда ли, что у вас похищали англичанина, игравшего Шерлока Холмса?

– Да, было дело, актера Камбербэтча, но очень давно.

– Писали, он даже заплакал, когда черные парни доставали его из багажника после освобождения.

– Ну, белые у нас в ЮАР теперь частенько плачут.

Пора было переключать не в меру любопытного отельера на местную проблематику. И она рассказала, что приехала на север Мали по делам женщин и детей, страдающих от посттравматического стрессового расстройства.

– Мы мониторим синдром в различных конфликтных зонах, – разъясняла она, с любопытством глядя, как Баба Файер лакомится холодным пивом. – Этот синдром мы называем поствоенным, или ПТСР.

– У нас тут постоянно заварушки, но я никогда не слышал про ПТСР… – вежливо произнес толстяк, слизывая белую пену с губ. – И что это?

– Проблемы со сном, раздражительность, частые пугающие мысли…

– А! Тогда ПТСР есть у большинства людей в Сахаре, – он улыбнулся и откупорил еще одну бутылочку, – а может, даже у всех.

– По данным нашего университета, худшие страны для женщин – Южный Судан, Ливия и, к сожалению, ваше Мали.

– Мадинат, я тут прочитал, к примеру, в Пакистане одна христианка, мама четырех детей, попила воду в деревне из священного колодца. И местные мусульманки обвинили ее в том, что она осквернила воду. Ее оправдали, но целых восемь лет бедолага ждала смертного приговора в камере.

– Хвала Аллаху, что оправдали.

– Это да, но разве в каком-нибудь Пакистане женщины живут лучше, чем в нашем Мали? У нас такого мрака нет… Правда, и воды нет.

– Исследования нашего университета были проведены в ста шестидесяти семи странах. Учитывались критерии доступа к банковским счетам, наличие достаточных рабочих мест и безопасность…

Она хорошо подготовилась к особым заданиям, говорила весомо и доказательно. Запросто могла бы засыпать цифрами любого усомнившегося в ее гуманитарных компетенциях.

– Какие еще банковские счета? – удивился Баба Файер. – У нас на тысячу километров нет ни одного банка.

– Наши координаторы платят мне и другим сотрудникам миссии только за мониторинг населения. Обработка социологических опросов, анализ и выводы целиком на их совести.

– Ясно, Мадинат, – толстяк кивнул круглой головой и потерял интерес к ее странным занятиям, связанным с ПТСР. Теперь можно было потрясти его самого.

Еще в детстве Баба Файер пристрастился к чтению, что не совсем обычно для мальчиков фульбе. Вожди племени скинулись и отправили его на учебу во Францию. В студенчестве он промышлял перепродажей легких наркотиков в порту Марселя, тем не менее учился хорошо, умудрился уберечься от совсем уж скверных историй и, получив диплом инженера, занялся бурением скважин на большой глубине в Египте. Скопил денег, вернулся на родину в Тимбукту с мощной буровой установкой для глубоководных скважин и тремя немецкими пожарными машинами.

– И поэтому тебя называют Файер? – догадалась она.

– А, да! В детстве отец подарил мне игрушечную пожарную машину, с тех пор и повелось.