Оружие Бизанца

Мы поблагодарили дежурного и направились в Заречье. Пока колонна переправлялась на левый берег, мы с Тиссеном заехали в лагерь военнопленных и поинтересовались об утреннем прибытии начальника лагеря. Мы сознательно оставляли везде, где только возможно свои «следы».

Было уже около трех часов ночи. Никто не спал. Все волновались за исход операции. Наконец, со стороны Ковеля послышались глухие взрывы и, появилось далекое зарево – это сработали наши минеры. Спустя несколько минут мы услышали разрывы авиабомб, и все небо озарилось красно-коричневым пламенем, – это взорвались цистерны с бензином.

– Теперь главное, чтобы ребята не попали под свои бомбы, – заметил Тиссен.

– Как-будто мы все рассчитали, Йоган. Все должно закончиться хорошо. Нам тоже не мешает поспать.

На следующий день мы посетили лагерь военнопленных. Чтобы потянуть время в мучительном ожидании своих подрывников, мы с Тиссеном провели ряд бесед с узниками и даже пытались их вербовать.

Наступило расчетное время возвращения наших диверсионных групп, и я послал своих офицеров дежурить возле комендатуры, чтобы возвращающиеся уже не заходили туда. Нужно было исключить лишние вопросы и подозрения.

Первая группа, возглавляемая лейтенантом Розенбергом, прибыла в назначенное время. Группа лейтенанта Гумера заставила поволноваться – они появились почти ночью, уже после 23-х часов. Потерь и раненных к счастью не было. Все возвратились усталые, но довольные своими успехами.

Мы заслушали отчеты старших групп. Розенбергу ставилась задача: подрыв путей и стрелок с западной стороны станции. Оттуда прибывали эшелоны с живой силой и техникой.

Все шло по намеченному плану. Группа осмотрелась и подготовилась к минированию. Были выставлены охранные заслоны, чтобы ничто не помешало диверсии. Для временного укрытия непосредственных исполнителей был выбран канализационный колодец. Четыре входных стрелки охраняли всего трое: молодой, лет 18-19-ти немецкий солдат, полицейский и стрелочник – мужчины в возрасте до 35-ти . Они только заступили на пост в час ночи. Стрелочник и полицай осмотрели стрелки, освещая их тусклым керосиновым фонарем, и возвратились в сторожевую будку, где сидел солдат и что-то наигрывал на губной гармошке. Войдя в будку, они скрутили «козьи ножки» с махоркой и прикурили от пламени фонаря. Солдат закашлялся от едкого дыма и вышел наружу. Он уселся на скамейку и продолжал пиликать на своей гармошке. Звуки мелодий покрывали легкие, но неизбежные шорохи подрывников.

В 2-25 ночи с запада прибыл воинский эшелон. Розенберг насчитал 24-е платформы с танками и самоходками, 10 цистерн с горючим, 7 платформ с орудиями крупного калибра и 12 вагонов с солдатами и офицерами, включая 4 вагона с боеприпасами. Когда эшелон остановился, охранники проверили и заперли стрелки, после чего вернулись в свою будку.

Полицай вынул из вещмешка кусок сала и хлеб. Порезав все, он роздал бутерброды своим напарникам. Немец восторженно воскликнул «О, сало!» с удовольствием съел свою порцию, и пока полицай со стрелочником медленно доедали свои порции , он вытер рот рукавом и снова стал пиликать на гармошке.

Времени, пока охранники перекусывали, вполне хватило для установления нашими подрывниками восьми мин – по две на каждую стрелку. Взрыватель одной мины срабатывал от внешнего давления, а другая мина взрывалась через бикфордов шнур. В 02-52 подрывники подожгли шнуры из расчета три минуты для того, чтобы успеть подальше отбежать.

В это время раздался сигнал воздушной тревоги. Только, что въехавший эшелон начал выезжать со станции. Охранники выскочил из будки и быстро побежали к стрелкам. Тут сработали мины. Одновременно со взрывами появились бомбардировщики. Послышались взрывы зенитных снарядов.

Были взорваны все выходные стрелки. У пытавшихся выехать со станции эшелонов начали переворачиваться вагоны с солдатами и цистерны с бензином. Горючее загорелось, и пламя перекинулось на платформы с техникой и на вагоны с людьми. Пламя пожара служило хорошим ориентиром для наших бомбардировщиков. Выскакивающие в панике из горящих вагонов немцы попадали под осколки наших авиабомб. Наши подрывники отсиживались в укрытиях и ожидали конца организованного ими ада.

Руководитель «восточной» группы, лейтенант Гумер, рассказывал что «их» немец был не такой беспечный, как сопляк на западных стрелках. Это был бывалый солдат, имевший нашивки за ранения. В то время, когда полицай со стрелочником дулись в карты, немец через каждые 4-5 минут выходил, и сделав по 10-15 шагов в обе стороны, возвращался назад. В 2-55 подрывники рассчитали очередной выход солдата, и тихо сняли его. Они быстро заложили мины, на главных стрелках и укрылись в бетонном тоннеле. После окончания бомбежки, дождавшись, когда утихнут взрывы подорванных боеприпасов, подрывники выбрались из своих убежищ и пошли на станционные пути как бы разыскивая своих. На самом деле они решили определить хотя бы приблизительно результаты своей работы.

Еще час спустя после бомбежки повсюду все горело. Кругом валялись трупы и раненные. На наших специально вымаранных и изодранных минеров никто внимания не обращал. Некоторые подрывники сходили к зданию вокзала. Оно было частично разрушено, и кое-где горела крыша. Горели складские помещения и депо. Примыкавшие к зданию вокзала городские дома также горели.

Одновременно с работой подрывников происходили не менее важные и интересные события на месте высадки «десанта». По плану, согласованному с Центром, несколько наших самолетов должны были отвлечь внимание войск Ковельского гарнизона. Засада, организованная подполковником Штиглицом, наблюдала группу советских самолетов в районе Заречья и Озера Сомин. Прожектор высветил, как из люков самолетов посыпался «десант». Немецкие зенитки начали расстреливать, сбрасываемые чучела «парашютистов». По плану же наши ударные бомбардировщики и штурмовики зашли с противоположной стороны от района лжедесанта .

Утром наш капитан Эбергард с «плавающей точки» передал в Центр краткое сообщение: « Полностью уничтожено: 8 паровозов, 40 цистерн с горючим, 60 платформ с военной техникой, 150 крытых вагонов с людьми и боеприпасами. Убито и ранено около700 военнослужащих, повреждено: 4 паровоза, 16 платформ, 90 вагонов. Разрушено: станционное здание, складские помещения, водокачка, депо, пристанционные складские здания и строения. В Ковеле множество пожаров».

Центр поздравил нас с успешной операцией и пожелал успехов во Львове.

В ту далекую августовскую ночь 1943-го после выполнения операции и счастливого возвращения наших групп подрывников мы с Тиссеном, лежа в просторном классе сельской школы на походных матрасах, уложенных прямо на полу, долго не могли уснуть. Усталость и переживания давили не только сердце, но и мозг. Мысли переключались с одних событий на другие. Я попытался сделать несколько глубоких вдохов – не помогло. Сон не шел. Тиссену тоже не спалось – он просматривал при свете карманного фонарика газету «Львовские вести» полуторагодичной давности, случайно сохранившуюся в нашем помещении. Мне захотелось разделить с ним радость завершения, успешно проведенной операции.

– Ты тоже не можешь заснуть, Йоган? Слишком много рискованных событий произошло в последнее время. У Гитлера каждый танк, каждый солдат на счету. Мы в Ковеле этот счет укоротили. Хорошо поработали ребята. Движение эшелонов прервано минимум на 10 дней. Нам есть чем гордиться.

– Вилли, у меня тоже радостное удовлетворение от нашей работы. Но вот, не выходит из головы одна жуткая мысль: что могло бы случиться с командой, если бы немцы захватили Штрейхера?! Ведь счет шел на секунды, когда агенты СД могли опередить наших. Карл подвергся бы пыткам.

– Мне тоже не дают покоя эти мысли , но я их все время гнал , пока разворачивалась операция. Ты, конечно, прав – нам дорого обошелся бы Ковель, не подоспей вовремя наши ребята. Если бы его захватило СД, я думаю, я уверен, – он бы ничего им не выдал. И операция развивалась бы по намеченному плану, пока Штрейхер сидел в тюрьме СД. Их здание разбомбили наши, но уцелел бы Карл при таких разрушениях, вот вопрос? Но более важный вопрос, Йоган, который мне не дает покоя, – мне кажется, в своей работе мы что-то недоучли.

– Женский фактор. Такая, как Мика, могла очаровать не только «железного» Карла, но и тебя, и меня, и любого из нас. Ты только посмотри, как эта сучка, окрутила Штиглица! Начальник СД пишет сам себе доносы, арестовывает по ним немецких офицеров, выносит им смертные приговоры, ставит себе «зачетные» галочки, получает повышение, а ей платит за любовь деньгами, конфискованными у этих же офицеров.

– Они оба друг друга стоят. Ведь ты понял, что Штиглиц не возражал, когда его называли полковником? Когда в детстве я общался с немцами у нас в Кичкасе, я слышал о какой-то их национальной психической болячке, но видеть среди своих знакомых психов мне не доводилось.

– Эта болезнь называется шизофрения. Это, когда человек воображает из себя невесть что. Он может вообразить себя Наполеоном, Цезарем или папой римским. У шизиков явно просматривается мания величия, хотя они могут быть талантливыми математиками, изобретателями или учеными. Вилли, а как ты думаешь, Штиглиц расстреляет Мику?

– Думаю, что да. Зачем ему свидетели его темных делишек? Но меня другое интересует, – Гитлер шизофреник или маньяк? Он же вообразил, что может завоевать весь мир и всюду насадить свой «новый немецкий порядок».

– Наверное, он скорее, маньяк. А может то и другое. Но в первую очередь он фашист. Для него уничтожить несколько миллионов людей – раз плюнуть.

– А ты вспомни, Йоган, как тебя чуть не арестовал фон Альбрехт. У него ведь тоже была мания величия, он хотел подчинить себе все абвер группы юга Украины. Альбрехт шизик или маньяк ? Как ты считаешь?

– Хрен его знает. Этот псих, попортил нам тогда крови и тебе и мне. Тоже ведь могла повернуться судьба команды не тем боком, не поспей ты вовремя в Мелитополь. Вилли, мы так с тобой за разговорами и не уснем.

– Хорошо, помолчим и попытаемся уснуть. Завтра, как всегда, тревожный день.

Заканчивалась последняя декада августа. Мы продолжали, готовить агентов из местного концлагеря. Тиссен высказал опасение, что начальника Ковельского СД, – подполковника Штиглица, вдруг осенит проницательность, и он направит за нами погоню, осознав, кто ему подсунул ложный десант и взорвал станцию. Эту мысль Йоган высказал, когда мы делали утреннюю гимнастику.

– Йоганн ! Связываться с нами он не захочет. Даже, если будет установлено, что вся команда – это советские разведчики. Его же немедленно расстреляют, как идиота и непрофессионала. Ведь Штиглиц проворонил крупную диверсию врага. Это тебе не шуточки, – сорвать снабжение фронта ресурсами больше, чем на неделю. Это, фактически, срыв контрнаступления вермахта!

– Я как- то, Вилли, не подумал об этих тонкостях. Порой, с твоим беспощадным анализом, Вилли, ты мне кажешься таким циничным, особенно учитывая, какую форму мы носим!

– Но нам и дальше должно помогать праведное чувство мести фашистам. Ведь, какие бы мы не были «дикие безбожники» в их глазах, – это они, тевтоны, пришли с войной на нашу землю, а не мы к ним! Никакой пощады! Мстить до полного уничтожения!

– Да кто же против! Если посмотреть, что они сделали с нашим народом, так мне кажется, понятие фашизм надо судить и уничтожить на корню, чтобы у других Гитлеров и Муссолини не было даже мысли начинать войну!

– Во – во, и я о том же! Обязательно должен быть суд! А пока подскажи мне, когда мы должны встретится в Жовкве с группой, которая поехала на разведку во Львов?

– Нам надо до 12-00 выехать, чтобы к 15-00 быть в Жовкве.

– Тогда, получается, у команды есть утром полтора – два часа свободного времени.

– Ну, да. А к чему это ты клонишь, Вилли?

– Йоган, ты хороший историк, и ты должен будешь просветить нам всем историческое лицо Львова. Я вот получил образование на Украине, но не могу понять, – чей же это город, – украинский, польский или австрийский. Я хотел бы уяснить, как нашим солдатам и офицерам, как себя вести с местным населением? На каком основном языке разговаривают гражданские, какие коренные национальности? Как они относятся к немцам? Какого мнения о советской власти, – ведь с сентября 1939-го Галиция входила в состав СССР.

– Вилли, ты сразу поставил столько вопросов! Я так сразу не готов на них осветить. Давай дождемся наших из Львова, – я что-то расскажу, – они добавят, – и тогда картина будет более полной.

– Все, конечно, мы не узнаем, но предложение твое правильное. Тогда лекция переносится в Жовкву, и у нас будет больше времени на сборы.

ИСТОРИЯ УНИАТСКОГО ЛЬВОВА

Команда прибыла в Жовкву. В ожидании группы лейтенанта Паульса из Львова, офицеры команды посетили городской католический собор, строительство которого началось в 17-ом веке еще при гетмане Жовкевском. Собор был величественным и его громада, возносившаяся ввысь над старинными крепостными стенами, как бы увековечивала власть папы римского на западных украинских землях. На богослужении присутствовало человек пятьдесят местных жителей. Тиссен слабо понимал западный украинский диалект и все переспрашивал меня, о чем говорит священник.

– Кто такие «москали», Вилли?

– Йоган, ты же историк! Это трансформированное название жителей Московского княжества. Раньше, при крепостной России, когда служба в царской армии была 25 лет, забрать в «москали», означало пребывание в солдатах полжизни. А теперь все русские стали для них «москалями».

– Без поллитры хрен поймешь. И это наши братья, славяне?

В принципе, братья. Они же в 1939 – ом проголосовали за присоединение Галиции к Советской Украине.

– А, что такое «совьиты»?