Оружие Бизанца

– Это священник так называет наших представителей власти. Вместо «советы», – он говорит «совьиты»

– А какой смысл его проповеди?

– Да нет в ней никакого смысла. Этот служитель культа призывает свою паству сплотиться и помочь немцам остановить наступление Красной Армии.

– Вот тебе и братья!

– А как ты думал?! Их греко- католическая церковь управляется Папой Римским и подчиняется Ватикану. Она настраивает местный украинский народ против «москалей» – русских. Ватикану никогда не нравилось православие. Это еще нам – детям, в Кичкасе, рассказывал отец Антоний. И, вообще, они коммунистов, а заодно всех русских считают безбожниками, то есть людьми примитивными и жестокими, которых надо уничтожить.

– А как же любовь к ближнему?

– Это только на бумаге. Я помню, что вытворяли католические священники в Испании, в 1938 году. Они не только настраивали простых испанцев против воинов – интернационалистов из разных стран, но и с оружием в руках сражались в армии Франко. Священники во всех странах должны славословить светскую власть, иначе эта власть не даст им получать доходы от верующих.

– Да нет, Вилли, ты загнул. У нас в Саратове я знал священников, которые выступали против Советской власти. Они делали это не явно, а косвенными намеками, как бы порицая государственный атеизм. После того, как в России начали разрушать церкви, некоторые, глубоко верующие люди, считали, что от коммунистической власти исходит основное зло в мире.

– Йоган, а ты атеист или веруешь?

– Да как тебе сказать… Конечно, я как всякий человек в момент опасности призываю на помощь Бога, как это было в Мелитополе. Ты знаешь, и Бог мне тогда помог!

– Помог тебе не Бог, а я! Хотя я тоже призывал отца Антония и патера Густава обратиться к Богу и спасти тебя от фон Альбрехта! Священники считаются посредниками между землей и небом. Но не всем посредникам можно верить. Я с детства привык доверять только украинцу Антонию и немцу Густаву и менять их не собираюсь!

Эту дискуссию о роли религии и священников в жизни человека, мы, советские разведчики, вели уже выйдя из церкви на немецком языке. Наша горячая дискуссия обращала на себя внимание прихожан, расходящихся после проповеди. Мы не могли знать, кто был из них за немцев, а кто против.

Группа лейтенанта Паульса вернулась только к вечеру. Команду мы разместили (на школы нам везло) в местной школе. С интересом все слушали рассказ директора этой школы о том, что в 1914 – ом, в Первую Мировую войну, под Жовквой, наш русский летчик, киевлянин Нестеров протаранил австрийский самолет. Директор школы, худой мужчина с умными, карими глазами, говорил довольно сносно на немецком. Мне показалось, что рассказывал он как-то бесстрастно, точнее осторожно, не отдавая предпочтения ни русскому ни австрийскому авиаторам. Он показал нам место, где на окраине города, после столкновения в небе, самолеты упали на грешную землю. Подвиг русского летчика приободрил нас.

Как только прибывшие «львовяне» отдохнули, я собрал команду на небольшом школьном подворье. Первым я предоставил слово Паульсу, посчитав, что информация о нынешней ситуации во Львове будет намного важнее, чем история города, которую собирался рассказать Тиссен. Он хорошо подготовился и немного обиделся, что не ему первому я дал слово. Я привел Тиссену сильный довод :

– Йоган! Нас на курсах в Москве психологи учили, что недавно полученная путем наблюдений информация, ценная в своих деталях, держится в мозгу у человека 5-6 часов. Потом многие мелочи (которые могут оказаться совсем не «мелочами») забываются, когда человек уже расслабился. Доклад Пуальса я не ограничивал во времени.

Паульс начал с личных впечатлений, и это было ценно. И ему, и разведчикам его группы, Львов показался сначала хмурым, враждебным и совершенно не похожим на наши города. От военного коменданта города, к которому Паульс обратился, предъявив свое командировочное удостоверение, мой лейтенант узнал прежде всего расположение концентрационных лагерей, где наша команда могла продолжить работу по вербовке агентов.

Я дал Паульсу, на всякий случай, телефон и данные о подполковнике Бизанце, друге полковника Рокито по абверу. К счастью, ему не пришлось пользоваться этим телефоном.

Паульсу, кроме коменданта города, удалось пообщаться и с другими представителями оккупационных властей Лемберга. Это название немцы дали Львову в начале 1942 года, что в переводе с немецкого означало «Глиногорск». В окрестностях города было открыто множество карьеров прекрасного глинозема, из которого производились прочные кирпичи. Незадолго до Первой Мировой войны власти Австро – Венгерской империи выстроили из этого кирпича огромный фортификационный комплекс «Цитадель». Этот комплекс, находившийся в центральной части города на высоком холме, своими основными сооружениями был развернут на северо-запад, в сторону Российской империи. Но ни в первую, ни во вторую мировые войны Цитадель не использовалась как оборонительное сооружение. Фашисты нашли ему другое применение: в казематах крепости они расположили концлагерь для военнопленных со всей Европы. Паульса туда не пустили. Да и не мог нашу команду заинтересовать этот лагерь. Нам нужны были лагеря с русскоязычными узниками. Паульс разузнал, что самым большим лагерем, откуда мы могли брать «полуфабрикат» (прошу извинения у людей, прошедших ад фашистских концлагерей) для переработки его в диверсантов был Яновский трудовой лагерь. В этом лагере содержалось около 15 тысяч заключенных: украинцев , поляков , русских. Расположенный на западной окраине города, лагерь тщательно охранялся эсэсовцами, так как в нем производилась военная продукция.

Ближе к городу, между промышленным предместьем и железнодорожной веткой, по которой поезда двигались на восток, располагалось еврейское гетто, в котором содержалось до 30 тысяч заключенных. Во Львове, до сентября 1939-го, накануне войны проживало около 130 тысяч поляков, 110 тысяч евреев, и только 50 тысяч украинцев. После нападения Гитлера на Польшу и раздела ее между Германией и СССР из зоны германской оккупации в советский Львов бежало 25 тысяч поляков и 50 тысяч евреев. Сразу после оккупации города был прислан особый отряд эсэсовцев для «очистки» населения от особо опасных элементов: коммунистов, советских работников, евреев, а также польской и украинской интеллигенции. К нашему прибытию в самом Львове и области было арестовано и уничтожено порядка 100 тысяч мирного населения.

Я посмотрел на Тиссена. Лицо его мне показалось приунывшим, да и лица других офицеров слегка сникли. Мне нужно было как-то развеять их мрачные мысли, и я остановил докладчика нейтральным вопросом.

– Господин, лейтенант! Вы хорошо поработали, но я хотел бы вас спросить, – сам город, что он собой представляет? Есть ли в нем река, парки, места отдыха?

– Реки нет, но парков много. Из разговоров с офицерами львовского гарнизона я услышал кое-что интересное. Например, девиз Лемберга в сознании немцев: «Всегда верный». Архитектура города, – это монументальные здания, и некоторые говорили, что Львов похож на Вену. Особую гордость у немцев вызывает здание оперного театра, которое сравнивают с венской оперой. Воинственный тевтонский дух чувствуется у многих офицеров. Лемберг они считают крайним восточным форпостом Великой Германии в вековой борьбе со славянами. В городе великое множество частных кофеен и пивнушек. Немцы – большие любители пива, и пьют его из больших граненых кружек или из высоких тонкостенных бокалов.

– А вы пробовали их пиво? – полюбопытствовал наш врач, чем вызвал оживленный смех.

– Ну, да пробовали. Пиво вкусное!

– Ну вот, господа! Есть к чему стремиться во Львов! – заметил капитан Эбергард.

– Все попробуют пиво! Но, как командир и, как спортсмен, я вам должен заявить, что пиво расслабляет не только мышцы, но и ум! Вспомните подполковника Штиглица! Вот вам яркий представитель немецких любителей пива! Заплывший подбородок, огромный живот и красная рожа гипертоника. Как командир, я запрещаю пить пиво всем, кто по заданию будет находиться в городе. Мы закупим пару бочонков этого напитка, так и быть, но пить его будет разрешено только в расположении команды. Прошу вас не теряйте бдительности! Ироническим покашливанием ответила аудитория на мои назидания.

Паульс продолжал:

– В пивнушках мы видели штатских немцев. Не знаю по каким делам они очутились во Львове, но эти господа – любители пива, были не худыми. Кстати, в пивнушках я бы предложил располагать наших агентов, переодетых в цивильное, – пиво делает людей болтливыми. Много интересного можно услышать. Например, один немецкий полицейский жаловался гражданскому немцу, что им часто приходится усмирять драки между украинцами и поляками. Поляки люто ненавидят украинских националистов, а те платят им тем же. Немцы больше ценят украинцев, с помощью которых хотят полностью ликвидировать польское подполье. Украинских полицейских они вырядили в темно – синие мундиры с широкой сине – желтой повязкой на левом рукаве. На головных уборах у них трезубец. Полякам разрешена своя символика – четырехугольный головной убор с белым орлом. В городе имеется один центральный железнодорожный вокзал и три пригородных. Центральный за сутки может пропустить на восток с полсотни эшелонов. Мы насчитали много пунктов для переформирования воинских частей. Практически, все общественные здания, – институты, школы, поликлиники оборудованы под военные госпитали. Город насыщен войсками разного назначения. Имеются штабы воздушных армий. Вроде, я сказал все, – закончил свою речь Паульс.

Настала очередь Тиссена.

– Мой доклад будет в основном о политической истории Львова, – начал Тиссен, – после раздела Польши в конце 18-го века между тремя империями – Австро – Венгрией, Германией и Россией, Львов вошел в состав Австро – Венгрии и находился в ней до 1918 – го, то есть, до конца первой мировой войны. Западноукраинские политики обращались к мировым державам – Англии, Франции, США и Японии, входившим в комиссию по послевоенному переустройству Европы, – с тем чтобы Галицию и Львов передать Украине. Однако, было слишком много политических причин, чтобы Львов отдать вновь возрожденной Польше.

Возникновению Львова, как и многих европейских городов, способствовала география. Городская территория начиналась с центра пересечения древних торговых путей с севера на юг и с запада на восток. В X – XII столетиях эти земли входили в Киевское княжество, потом они принадлежали Звенигородскому княжеству, а позже – Галицкому. Я не буду рассказывать о распрях славянских князей, скажу только, что по преданию Галицкий князь Данила назвал город именем своего сына Льва. Чтобы противостоять набегам соседей: поляков, венгров а также крымских татар, Галицкое княжество объединилось с Волынским. К 1340 году галицкий князь Болеслав Мазур был отравлен в жестокой борьбе за власть. Воспользовавшись безвластием и распрями, польский король Казимир Великий в апреле, в пасхальную неделю вышел со своей конницей из Кракова и напал на русские земли. Он захватил оборонительные сооружения Львова, спалил знаменитый православный монастырь святого Георгия (Юрия) и сжег все замки в окрестностях города. Захватив все драгоценности, принадлежавшие русской короне, он с добычей вернулся в Краков. Так как со стороны галичан никакого сопротивления оказано не было, в конце июня 1340 года Казимир снова вернулся на русские земли с целью их присоединения к Польше. Ему быстро удалось завоевать Перемышльские земли вдоль реки Сян и овладеть большинством замков на них. Осенью того же года он занял Львов и поставил своего градоначальника в нем, а сам вернулся в Краков. И только через пять лет русские князья Дашко из Перемышля и Данило из Острога сделали попытку освободиться от поляков с помощью крымских татар. Они не только освободили свои земли, но и захватили часть польских земель, в том числе часть Краковского воеводства на правом берегу Вислы. Однако, поляки в 1349 году снова вернули себе Львов, и галичане вынуждены были покориться Казимиру. Они присягнули ему и стали его подданными.

Уже с 1356 года Львовом управлял магистрат, состоящий из консулов. Управление осуществлялось на основе немецкого Магдебургского права, по которому Львов был самостоятельным городом, – государством, по типу западноевропейских городов, входивших в состав Священной Римской империи. Король Казимир расширил земли, принадлежащие Львову, выделив общественные пастбища, а жителей города освободил от власти воевод, старост и судей, – с условием регулярной выплаты львовянами налогов в королевскую казну. Потом польский король обратился к папе римскому Урбану за разрешением основать Львовское архиепископство. С этого времени львовские православные церкви начали обращаться в католические костелы, в которых служба велась на латыни. Во Львове уже к этому времени было много армян и евреев, бежавших от турецких завоевателей. Армяне построили во Львове свой собор, а евреи синагогу. Если немцы их не разрушили, мы сможем увидеть творения восточной архитектуры.

После смерти польского короля Казимира все последующие польские короли продолжали насаждать в Галиции католицизм. Во Львове обосновались многие католические ордена: иезуитов, доминиканцев, кармелитов, бернардинцев и других. Русским во Львове приходилось туго не только из-за притеснений православной веры. Родной язык вытеснялся чужими языками – польским, немецким, латинским. В магистратуре Львова было много богатых немецких торговцев, основавших во Львове свои фактории – магазины, склады, миссии и ремесленные цеха. Русский первопечатник Иван Федоров свою просветительскую деятельность начинал во Львове, где он напечатал свою книгу «Апостол» на русском языке.

В 1572 году произошло объединение Польского королевства с Великим княжеством Литовским. Такие исконно русские земли как Волынь, Подолье, Киевское и Черниговские княжества вошли в состав Польши. И хотя, русский и украинские языки на этих землях сохранились, польские короли принуждали народ принять католичество. Особенно давление усилилось при короле Сигизмунде III, воспитаннике иезуитов и бывшим почетным членом их ордена. В 1590 году четыре православных епископа – Луцкий, Львовский, Пинский и Холмский подписали грамоту о согласии принять унию, то есть – объединение православия и католичества. Суть грамоты состояла в том, что эти епископы согласны были признать власть Папы Римского, при условии, что тот навеки сохранит незыблимыми церемонии и священнодействия православной Церкви по греческому обряду. Епископы так же потребовали от польского короля для себя определенных прав. Все это готовилось в тайне, но в июне 1595 году тайна раскрылась. Покровитель Православия в Польше – князь Константин Острожский выведал у Брестского епископа Ипатия Потия и митрополита Минского Михаила Рогозы о завершении подготовки акта подписания унии в Бресте. Князь обратился ко всем православным Польши с резким посланием, в котором обвинял православных епископов в отступничестве и предательстве православной Церкви Христовой. Его поддержал Львовский православный епископ Гедеон Балабан, обвинивший инициаторов унии в нарушении правил и обычаев православной веры. Они обвинялись в принятии проекта унии без согласия и разрешения всех Патриархов, в отсутствии духовного собора и одобрения всеми православными верующими. О созыве такого собора польского короля просили князь Константин Острожский и колеблющийся инициатор унии Ипатий Потий. Однако, король Сигизмунд III, опасаясь что его православные подданные не согласятся даже обсуждать унию не разрешил быть собору и объявил своим указом про объединение в Речи Посполитой всех православных с Римской Церковью. Сигизмунд был талантливым политиком и одновременно он обратился к папе римскому с тайным посланием созвать в Польше съезд «русских униатов» и православных «схизматиков» (отступников веры). Сигизмунд привел папе веские политические доводы: первое – схизматики могут передавать туркам правительственные тайны, и второе – в случае соединения православных Польши с Римом, к Унии может присоединится Великое Княжество Московское, где миллионы христианских душ заражены «греческой схизмой».

Как историк, – продолжал свой доклад Тиссен, – хочу напомнить, что в те годы сильное турецкое войско султана Сулеймана высадилось в Европе и, захватывая христианские земли, присоединяло их к Оттоманской империи. После получения папой послания Сигизмунда, на аудиенции у Папы Климентия VIII, в присутствии католических кардиналов, епископы Брестский Ипатий Потий и Луцкий Кирилл Терлецкий подали прошение об объединении Православной Церкви с Римской. При этом они стояли на коленях и целовали папскую туфлю в знак покорности. Из-за страха перед турками папа Климентий согласился со всеми оговорками, правами и обрядами православных в составе Римской церкви. Православные священники имели право на брак, чего не дозволялось католическим священникам, а митрополит Киевский имел право назначать епископов в своей области. Униатам разрешалось проводить восточные обряды, если они не противоречили учению католической веры. В честь такого важного исторического события Папа Римский отчеканил медаль, на одной стороне которой был изображен его портрет, а на другой – папа, сидящий на троне, благословлял, стоявшего на коленях униатского посла. Внизу была выбита надпись на латыни: «Ruthenus receptis – 1596», что означало – принятие русинов.

Осенью 1596 года в Брест приехали православные и католические иерархи. По существу там состоялось два Собора: униатский и православный. Униатский возглавляли один митрополит, пять епископов и три архимандрита. Всеми ими руководили три католических епископа – папские послы и три королевских посла. Православный Собор был более представительным, – в его составе находились: протоиерей Константинопольского Патриарха, протоиерей Александрийского Патриарха, митрополит Белградский, епископ Львовский и Галицкий Гедеон Балабан, епископ Перемышльский, греческие Афонские архимандриты, десять белорусских архимандритов, полтора десятка протопопов и наместников, и пара сотен пресвиторов. Круг мирян на православном Соборе в Бресте возглавлял киевский воевода, сенатор Польши, – князь Консантин Острожский. Практически на этом Соборе был представлен весь православный европейский мир.

В изданной на латыни соборной униатской грамоте, участников православного собора – Львовского и Перемышльского епископов, а так же вместе с ними и других православных священников предали анафеме и лишили их сана. Мирянам, которые будут общаться с ними, пригрозили проклятием.

В том же месяце октябре 1596 года было провозглашено решение православного Собора, которое состояло из трех основных требований: первое отлучить епископов – отступников от архирейских кафедр; второе – не допустить соглашения унии с Римом без ведома Патриархов и всей Восточной Церкви; третье – придерживаться старого юлианского календаря, вместо григорианского, вводимого папой.

Постановления двух Соборов были представлены королю Сигизмунду. Польский король утвердил решение только униатского Собора. Это означало, что православные в Речи Посполитой оказались вне закона. Решение польского короля насильственно разделяло религиозную и общественно-политическую жизнь русских мирян западных от восточных. Противопоставлялись православное сознание западных украинцев и белорусов восточным славянам Московской митрополии. Раскол в религиозном сознании народа способствовал разжиганию религиозной и национальной розни, гражданским войнам, бесправию людей. Католики и униаты унижали православных. Насильственно закрывались православные храмы. Поэтому неслучайно, всего через полвека Речь Посполитая практически перестала существовать из-за гражданских войн.

Богдан Хмельницкий со своими казаками и при помощи крымских татар оторвал огромные земли Украины от Польши. А дальше была Переясловская Рада, о которой вам говорили в школе. Какая связь изложенной истории с нынешним моментом? А такая: Ватикан одобрил поход Гитлера на Восток. На пряжках поясных ремней немецких солдат, – посмотрите на ваших пряжках, там есть надпись: «С нами Бог», то есть поход против большевистской, атеистической России одобрен Богом! Но все вы знаете высказывание Карла Маркса: «Религия – опиум для народа». Опиум приводит к помутнению сознания человека, а в мутное сознание можно вбить любую программу, даже человеконенавистническую. Фашизм страшен не только своей антигуманизмом, но и тем, что слабые своим религиозным сознанием, фанатичные души в течение нескольких поколений натравливаются, как дикие звери на людей противостоящих фашистской идеологии. Это говорю вам я, историк изучавший не один год влияние мировых религий на национальное самосознание человека. Вывод – униаты нам не друзья. Польские католики, антифашисты, нам ближе, чем украинские униаты. На это обращал внимание и Центр. Кстати, немцы, как и англичане и многие европейцы, считаются протестантами. Они не католики. Не буду вам рассказывать о различиях в их религиозных догмах – это другая тема.

Доклад Тиссена команда выслушала с не меньшим интересом, чем отчет Паульса. Во Львов не было нужды торопиться, и я решил дополнить доклад Тиссена по религиозным вопросам, вспомнив свой испанский опыт.

– Что религия опиум, – я убедился в Испании в 1937 году. Мне было только двадцать семь, как и многим из вас. Я тогда сражался с франкистскими летчиками. Хочу вам сказать, что большинство испанских католических священников, особенно из Мадрида и Барселоны не разделяли социалистические идеи простого народа. Они люто ненавидели Долорес Ибаррури – вождя компартии Испании. Они требовали расправы над правительством Народного фронта и поддерживали крупных землевладельцев и промышленников. Все просто объясняется: священники, как идеологи правящего эксплуататорского класса были, заинтересованы в покорности своей паствы хозяевам жизни – капиталистам и помещикам. В своих проповедях они призывали народ к смирению и с помощью религиозных прописных истин эксплуатировали сознание простого народа, уводя его от жизненных реалий. «Бог милостив и справедлив», – говорили они, – Бог накажет ваших угнетателей, но не надо кровопролития! Не надо идти «брат на брата» во имя власти! Вся власть от Бога, и ей надо подчиняться!» Во время нашей революции к тому же призывали наши попы. Среди религиозных испанцев, воевавших против Франко, находились такие, которые поверив ихним попам, переходили на сторону фашистов и предавали интересы народного фронта.

Тут от слушателей последовал вопрос унтер – офицера Краузе.

– Командир! Где в Испании вы воевали, и как вы выжили?

– Наша эскадрилья располагалась на аэродроме под Барселоной, а на боевые задания мы летали на Мадрид и Малагу. Советские летчики много сбили немецких и итальянских самолетов. Сбивали и нас. Но уже тогда Гитлер ставил в пример немецким ассам сталинских соколов. После победы фашиста Франко над народным фронтом, остаткам интербригад пришлось уходить через Пиренейские горы во Францию. Во французском лагере я со своими советскими военными специалистами пробыл восемь месяцев. От недоедания и болезней многие поумирали. Нам удалось переправить в советское посольство в Париже сообщение о нашем местонахождении. Через какое-то время в наш лагерь прибыла советско – французская комиссия. Так, как у интербригадовцев документов не было, – всех, кто говорил на русском языке переправили в Советский Союз.

– Как удалось доставить сообщение в наше посольство?

– Об этом в другой раз. А сейчас давайте поблагодарим наших докладчиков и будем собираться в дорогу. После собрания мы решали с Тиссеном каким образом команде надо добираться до Львова. Так как Жовква находилась, практически, в часе езды от Львова, то решили, что я с Паульсом, офицером связи лейтенантом Функом и водителем выеду раньше и выясню у коменданта города, куда он определит нашу команду. Я попросил Тиссена уже во Львове просветить членов команды на счет протестантизма и лютеранства. В детстве я посещал лютеранскую церковь немцев – меннонитов, находившуюся в нашем поселке Кичкасс. Об этом я рассказывал Тиссену. Только на курсах подготовки к разведывательной работы я узнал, что немцы – меннониты – это одна из ветвей западно – европейского протестантизма. Они проповедуют смирение, отказ от насилия и верят во «второе пришествие» Христа. Очень много меннонитов в США и Канаде, хотя зародилась эта ветвь протестантизма в XVI в Нидерландах. Якоб Кооп, владелец александровских заводов сельхозтехники и благодетель нашей семьи, проживавшей в Кичкассе, думаю, был одним из руководителей местной общины меннонитов. В 1916г. он вместе с общиной уехал в Соединенные Штаты. Мне кажется, что Кооп, с его коммерческим талантом, был инициатором продажи многовековых дубов, произроставших на острове Хортица, Александровскому управлению российских железных дорог. Община меннонитов получила тогда кругленькую сумму. Им немка Екатерина Вторая отдала в вечное владение уникальные земли запорожских казаков. В частных разговорах с немецкими военнослужащими я никак не мог взять в толк, почему так рьяно – от солдата до генерала, немцы считали «завоеванные» земли на Востоке своими и вождевленно стремились ими владеть после окончания «победоносной войны». Почему, черт возьми, в начале войны мы – рядовые владельцы общей «социалистической» земельной собственности так плохо защищали эту как-бы свою собственность ?! Ответ на этот жгучий вопрос я не смог получить и через полвека после войны, когда в парламентах России и Украины шла ожесточенная борьба вокруг земельного вопроса: отдавать ли землю в частные руки и кому?! Если бы в империи, созданной Петром, были здравые законы, регулирующие продажу и наследование земли, если бы эти законы выполнялись, – никаких разрушительных революций в стране могло и не быть. Увы я, как и многие россияне, наверное, идеалист: разве наше просвещенное правящее меньшинство согласится рискнуть когда-нибудь и выделить из бескрайних российских территорий наделы по десять соток и продать их за символическую сумму своим обнищавшим гражданам? Задав себе этот вопрос, мне кажется я нашел ответ – почему хорошо вооруженная, состоявшая из профессиональных военных Белая гвардия проиграла Красной. В рядах белогвардейцев было слишком мало собственников земли – им нечего было защищать, а красные были сплошь безземельными. Революционные ленинские лозунги были, хотя и беззаконными, но обладали мощной взрывной энергией: «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим !». Людям за даром обещали дорогостоящую собственность.

Не спалось.Ход моих мыслей остановил Тиссен.

–Слушай, Вилли, а как на самом деле ты выбрался из Испании? У меня там погиб брат. «Без вести пропавший при выполнении интернационального долга». Такую справку семья получила из наркомата обороны.

–Все, кто вернулся оттуда, давали подписку о неразглашении. Крайне запутанная история. Ни ты, ни я, никто из нашей команды не может знать, что будет с нами через день. Я тебе расскажу. Но только тебе, Йоганн!