Сокровища Замка Тамплиеров

Мара улыбнулась, видимо, поняв то, что она не договорила.

– Ну, что вы, – почти проворковала она. – Песантой была моя матушка, мир ее праху. Но старушка представилась почти сто лет тому назад. Вот если бы вы встретили ее… Признаю, мой дорогой муженек много натерпелся от нее. Но это уже в прошлом. Ведь так, Фолет?

Старичок с готовностью закивал головой.

– Но что это я все о себе, – спохватилась Мара. – Чем сегодня порадуете вы нас? Мой муж мне тоже много о вас рассказывал. И особенно восхищался тем, как вы танцуете фламенко. Только ради этого я и пришла сегодня, скажу откровенно. Чтобы посмотреть на вас.

– И вы не напрасно потратили свое время, – сказал Артур, который все это время молча слушал их разговор. – Я сам каждый раз восхищаюсь Ульяной.

Мара с улыбкой взглянула на него. Заметив этот взгляд, Фолет нахмурился, подтверждая, что слова Мары о его ревности не так уж далеки от истины. И поспешил заявить:

– Мара, мы злоупотребляем вниманием нашей хозяйки. Столько гостей, а она одна. Не хочешь ли выпить со мной стаканчик красного вина?

– Охотно, – согласилась Мара. – Если твоей ноге от этого станет лучше.

И она отошла с Фолетом к столу, на прощание приветливо кивнув Ульяне.

Когда они были уже далеко и не могли их услышать, Артур, задумчиво глядя им вслед, спросил Ульяну:

– Послушай, а сколько ей лет? Ты что-нибудь поняла? Если ее матушка, по ее словам, умерла сто лет тому назад… Наверное, она оговорилась.

– А на сколько она выглядит, по-твоему? – спросила Ульяна, сама сильно заинтересованная.

– Иногда мне казалось, что ей можно дать не больше двадцати пяти, – ответил Артур. – А иногда – что ей лет сто по меньшей мере.

– Вот и мне тоже, – призналась Ульяна. – Что я могу тебе сказать, мой милый? Настоящая женщина не имеет возраста. Ей всегда столько, на сколько ее оценивает мужчина.

– В таком случае, ты у меня будешь вечно юной, – заявил Артур.

Но развить тему ему не дали новые гости, которые уже подходили к ним. Однако Ульяна успела подарить мужу благодарную улыбку. И получить в ответ взгляд, полный любви и обожания.

Глава 6.

Солнце уже склонилось к зубчатым башням замка, когда прибыли последние гости и началось настоящее веселье.

Все уже выпили достаточно вина, чтобы суметь преодолеть стеснение, вынуждающего быть церемонным и скованным. То тут, то там звучали переборы гитары, раздавались хлопки и гортанные выкрики, и какая-нибудь из местных красавиц выходила в середину образовавшегося круга и начинала танцевать. Иногда в круг становился мужчина. Чаще всего это был танец качуча, который можно исполнять в одиночку, причем как женщинам, так и мужчинам. Ульяне он был знаком по балету «Хромой бес», который она как-то посмотрела в Париже в театре «Опера де Пари».

В тот вечер исполнявшая качучу прима-балерина выходила на сцену в баскском национальном костюме из розового атласа, с черными кружевными воланами и облегающей бедра и расширяющейся книзу юбке. На ее корсаже сверкала алмазная пряжка, а черные подобранные волосы украшали большой гребень и алая роза. В руках она держала кастаньеты, страстным звучанием которых сопровождала каждый свой шаг на сцене. Порой, подняв руки и склонив голову, она прогибалась назад так, что ее плечи почти касались сцены.

Это было очаровательное зрелище, которое не оставило Ульяну равнодушной. Но в сравнении с тем, что она видела сейчас, оно казалось жалкой подделкой, имитацией истинной страсти и настоящего народного испанского танца. Достаточно было услышать стук кастаньет, увидеть трепетание пальцев, услышать гортанный вскрик или хлопки, которыми местные танцоры или танцовщицы сопровождали свои движения, то глухие, то звонкие, чтобы понять разницу между сценической махо и реальной. И если в Париже Ульяна была очарована танцем качуча, то сейчас, наблюдая его во дворе своего замка, просто потрясена.

Артур, также смотревший с Ульяной «Хромого беса», был согласен с ней.

– Мне кажется, что любая из местных танцовщиц с легкостью затмила бы приму-балерину из «Опера де Пари», – восхищенно сказал он Ульяне после очередного танца. – Мы напрасно потратили наши деньги в Париже.

– Смотри не влюбись в одну их местных красавиц, – предостерегла его Ульяна. – Пусть я и не испанка, но ревнива не меньше, чем Фолет.

– Рядом с Марой все они блекнут, – сохраняя серьезный вид, ответил Артур. – А она сегодня не танцует. Так что ты можешь не беспокоиться.

Но он ошибся. Фолету удалось убедить жену в своей травме, но ему оказалось не под силу удержать ее, когда гитаристы заиграли прелюдию к пасодобле, музыку, под которую матадор выходит на арену. Коррида – любимое развлечение испанцев, и она намного больше, чем простое развлечение. Гитара не играла, а вызывала на схватку с разъяренным быком смельчака, готового рискнуть жизнью ради того, чтобы заслужить поцелуй своей возлюбленной.

Первым не выдержал Хуанито, которого Ульяна наняла ухаживать за лошадьми, приобретя их по совету Фолета, не любившего автомобили. В своей короткой курточке, узких штанах, белых чулках и черной треуголке низкорослый и сухощавый Хуанито сейчас ничем не походил на того молчаливого человека, который проводил почти все свое время на конюшне, предпочитая лошадей обществу людей. Это был настоящий тореадор, и не только потому, что он одел костюм тореадора. Хуанито, растолкав тех, кто преграждал ему путь, почти вбежал в круг и, подняв руки, замер в напряженной позе, давая понять, что он вернется с арены только победителем или погибнет в схватке не на жизнь, а на смерть. Зрители приветствовали его восторженными криками, подбадривая громкими ритмичными хлопками.

И тогда не выдержала Мара. Стряхнув со своей талии руку Фолета, она, при каждом своем шаге словно вбивая каблуки в землю, вышла в круг и встала перед Хуанито. Если он сейчас был тореадором, то она – мулетой, красным, словно кровь, куском ткани в его руках, который первым принимает на себя смертоносные удары рогов разъяренного быка.

Они начали сходиться и расходиться, чеканя шаг, с расправленными плечами и высоко поднятой грудью. Это был не танец, а схватка. Каждое их движение имитировало действия, происходящие на арене во время корриды. Повороты были резкими и экспрессивными. Гортанные вскрики терзали слух и волновали кровь. Апогеем стал финальный удар тореадора, когда он отбросил мулету и вонзил шпагу в шею быка. Бык рухнул перед ним на колени с предсмертным хрипом. Человек победил. Гитары сыграли торжествующий гимн.

Зрители бурно ликовали. Танцоры почти падали с ног от изнеможения, как физического, так и нервного. К ним подскочил, забыв о своей хромоте, которую он весь вечер старательно выставлял напоказ, Фолет. В руку Хуанито он почти насильно вложил бутылку с вином. А ладонь Мары приложил к своим губам и нежно поцеловал. И танцор, и танцовщица благодарно улыбнулись ему. Хуанито опорожнил бутылку одним глотком. А Мара ласково погладила мужа по всклокоченным волосам на голове, жестким на вид, но мягким, почти шелковистым, на ощупь.

К ним подошла Ульяна. Она была сильно взволнована и не скрывала этого.

– Хуанито, вы меня поразили, – сказала Ульяна. – Вот уж не думала, что вы так замечательно танцуете.

– Я тоже, – признался Хуанито и с восхищением показал на Мару. – Это все она. Я даже не помню, как танцевал. Помню только ее глаза. Они словно заворожили меня и вели за собой.

– Если ты, Хуанито, хочешь сказать, что я песанта, то встань в очередь, – лукаво улыбнулась Мара. Она уже пришла в себя. И даже ее высокая грудь поднималась и опускалась не сильнее, чем обычно. – Это уже не новость. Мой дорогой муженек много лет распространяет эти слухи. И только по одной причине – чтобы отвадить от меня всех остальных мужчин.

Судя по сконфуженному виду Фолета, эти слова были не далеки от истины. Хуанито насмешливо ухмыльнулся и поскорее отошел от них, поймав на себе разгневанный взгляд Фолета.

Ульяна хотела что-то сказать, но вдруг ее пробрал озноб, и она нервно передернула плечами, словно почувствовала прикосновение к ним чьих-то липких пальцев. Весь вечер ее беспокоило это противное чувство, не дававшее ей возможности от души радоваться и смеяться. Как будто кто-то смотрел ей в спину, и она почти физически ощущала этот неприятный взгляд, несущий угрозу. А сейчас на ее лбу даже выступила испарина, которую она нервно вытерла дрожащей рукой. Она постаралась сделать это незаметно, но Мара увидела этот жест и заметила бледность, проступившую на загорелом лице Ульяны.

– Тебе не здоровится, девочка? – спросила она Ульяну тоном, очень похожим на тот, которым с ней разговаривал Фолет.

И Ульяна почти невольно призналась:

– Да, что-то мне нехорошо. Сама не пойму, что со мной.

Мара посмотрела на нее внимательнее. И спокойно сказала:

– Тебя сглазили. Причем совсем недавно. И тот, кто это сделал, вероятнее всего, еще находится здесь.

– Сглазили? – попыталась улыбнуться Ульяна. – Не может быть!

Но Мара ничего не ответила. Вместо этого она положила свои руки на голову Ульяны и сделала несколько быстрых плавных движений от лба к затылку и обратно. Сжала виски, поймала ее взгляд. И несколько мгновений не отводила своих глаз, словно пытаясь что-то рассмотреть в глубине зрачков Ульяны. Затем отпустила свои руки и отвела глаза.

– Теперь лучше? – спросила она.

– Да, – ответила Ульяна после недолгой паузы. – Намного лучше. Голова не болит. И нет озноба.

Она действительно чувствовала себя хорошо. Это произошло так внезапно, что потребовалось какое-то время, чтобы это осознать.

– Я же говорила, что это сглаз, – сказала Мара. Она выглядела усталой и словно разом постарела на очень много лет. Снятие с Ульяны порчи отняло у нее не меньше сил, чем танец. – Теперь все будет в порядке. Но постарайся не смотреть никому в глаза. И думай только о хорошем, потому что дурные мысли подобны дурной болезни. Скажи то же самое своим близким, мужу и сыну. Кто-то, мне кажется, желает вам зла. Будьте осторожны. Я не всегда смогу оказаться рядом.

Внезапно Мара покачнулась, и Фолет бережно поддержал ее под руку.

– Пойдем, дорогая, – сказал он, и в его голосе промелькнула нежность. – Ты слишком устала. Так танцевать в твоем возрасте…

– Не ревнуй, – мягко укорила его Мара. – Хуанито тебе в подметки не годится. И танцор он так себе. Не то что ты.