Коренные различия России и Запада. Идея против закона

Нам нужна великая Россия.

Мы разрушили ее собственными руками. И собственными руками нам придется ее возрождать. Потому что никто в мире нам в этом деле не помощник.

Мы победили прежде всеео духовно

Из интервью Вадима Кошинова

Виктор Кожемяко: Недавно я слушал ваши ответы на вопросы о войне по радиостанции «Голос России». Резануло обращение к вам итальянского слушателя. Это был даже не вопрос – это было утверждение, причем абсолютно категорическое: «Победителем в той тотальной войне можно считать американский доллар». На сегодня, увы, и у нас такое убеждение достаточно распространено…

Вадим Кожинов: Доллар не может победить в настоящей войне. Доллар может победить в таких войнах, которые сейчас вели США в Ираке и Югославии, когда нападающие, ничем не рискуя, пользуются своим огромным техническим превосходством, вкладывая только деньги.

Конечно, в той войне, о которой мы с вами говорим, такое было невозможно. Это, кстати, опять-таки относится к оценке вклада союзников в победу над фашизмом, о чем меня часто спрашивают. Я не могу отрицать, что вклад, конечно, был. Особенно материальный. Но что касается боевых действий, думаю, они имели очень небольшое значение.

После 1943 года немцы все время только лишь отступали на нашем фронте. А когда англо-американские огромные, трехмиллионные войска подошли к границе Германии, вдруг оказалось, что немцы смогли начать здесь контрнаступление. Под Арденнами они отогнали почти на сто километров союзнические войска. И Черчилль, всполошившись, прислал Сталину покорнейшую просьбу – организовать на Востоке мощный удар. При том что Черчилль больше всего опасался продвижения России в Европу. Но у него просто не было выхода, ведь немцы могли вышвырнуть «союзников» обратно в Великобританию. И пришлось обращаться к Сталину с поклоном. Сталин внял. Действительно, только мощный удар наших войск спас союзников от разгрома.

По-моему, уже одно это наглядно показывает, что нельзя преувеличивать союзническую роль в боевых действиях.

А вот еще один вроде бы частный, но тоже показательный факт той великой войны, зафиксированный в документах. Когда во время налета одного из подразделений американской авиации погибла четверть пилотов, вылетевших на бомбежку, оставшиеся пилоты категорически отказались воевать. Представьте себе, каковы американцы… И наивно, даже глупо говорить, что победил в такой войне доллар.

Вот сейчас, в этих беспрецедентных войнах, когда нападающие не рискуют ничем, а только тратят доллары, тут я готов согласиться. Хотя нет, и тут не соглашусь. Поскольку считаю, что победа с помощью доллара, если не сломлен человеческий дух, – это еще не победа.

Вик. К.: Мне известна ваша точка зрения, и в принципе с ней трудно не согласиться, что в Великой войне мы победили прежде всего духовно.

Вад. К.: Это было главным! Духовная мощь народа не может собраться мгновенно, поэтому на первых порах мы терпели поражение. Но потом…

Вик. К.: Однако далеко не все понимают, что это такое – духовная победа. Наверное, в чем-то будут спорить с вами. Вы же не станете отрицать, что великая война была и войной моторов?

Вад. К.: Нет, не стану. Скажем, немецкие войска, собравшие автотранспорт со всей Европы, вторгшись в нашу страну, не шли пешком, и это давало им величайшее превосходство, свободу маневра. Они в любой момент могли обогнать наших, появиться в том месте, где их никто не ожидал.

Вик. К.: Вместе с тем победа духа в ваших размышлениях предстает тоже как нечто вполне реальное. В новой своей книге, вышедшей в Воениздате, вы даже органически связали две даты – 200-летие со дня рождения Пушкина и 55-летие Победы, считая, что поэт, о котором сказано: «Пушкин – наше все», создал ту духовную основу

России, без которой нельзя представить себе всю ее последующую историю, обретшую ярчайшее проявление в событиях 1941–1945 годов. Пишете: «Если не бояться высоких слов, мы победили в 1945-м и потому, что у нас есть Пушкин!». Так и назвали эту книгу – «Великое творчество, Великая Победа».

Вот о чем нам стоило бы поговорить! Какова же она, духовная основа России, почему помогла одержать Победу в той войне и почему теперь мы терпим поражение, а главное – как снова мобилизовать духовную мощь народа…

Россия как чудо

(Из интервью Вадима Кошинова газете «Завтра»)

Корр.: Сегодня именно США претендуют на роль единственного мирового лидера. Вовсю обсуждается вопрос о невиданном американском процветании последнего десятилетия. Но этот вопрос почему-то никак не связывается с вопросом о катастрофе, которую переживает Россия. Между тем временная связь заставляет задуматься и о связи причинно-следственной: не является ли беспрецедентное усиление США следствием выброса дешевого российского сырья на мировые рынки и притока капиталов из России? И не является ли это усиление началом конца Америки?

Вадим Кожинов: Я не являюсь специалистом, компетентным в вопросах мировой экономики. Но невероятное могущество и определяющая роль США в современном мире говорят именно о том, что это государство находится накануне упадка. Хорошо известно, что доллар является дутой величиной. В известной книге А. П. Паршева приводятся данные о том, что американские корпорации выводят свои производственные мощности в «третий мир», так что производство непосредственно на территории Америки сокращается. Там остаются только финансовые операции и другие услуги, в том числе информационные. Это приводит к своего рода кризису страны, поскольку ее экономическая мощь в значительной степени оказывается зависящей от ситуации в других странах. Не думаю, что лично я доживу до заката Америки, но я вполне это допускаю.

Корр.: У меня лично складывается впечатление, что и Америка, и Запад в целом живут буквально по лагерному принципу: «Умри ты сегодня, а я – завтра». И если так, то основной задачей для России становится выживание.

В. К.: Проблема заключается в том, что люди сегодня поверили в то, будто можно что-то сделать. А это свидетельствует прежде всего о возвращении веры в нашу страну. И если Путин, на котором, как на новом человеке, сконцентрировалась эта вера, продолжит нынешний курс, пусть с какими-то косметическими поправками, то тогда ничего не выйдет, страна просто распадется. А предпосылки к этому есть. Ведь дошло сегодня до того, что Татарстан посылает своих послов в другие страны, и это по большому счету куда опаснее даже чеченской войны.

Корр.: Вы считаете опасность распада реальной?

В. К.: Без преувеличения можно сказать, что Россия – самая катастрофическая страна в мире. Она пережила несколько таких невероятных катаклизмов, когда очень многим людям, даже большинству людей казалось, что Россия кончилась. Так было и в Смутное время, так было и в 1917 году. Очень многие думают так и сейчас. Я постоянно сталкиваюсь с людьми, которые считают, что на этот раз история нашей великой державы кончена навсегда. Я, кстати, не собираюсь давать ответ, произошло это в действительности или нет. Есть такая пословица: «сколь веревочке ни виться, а конец будет». Кто знает, может быть это – действительно последний катаклизм, который страна уже не сможет пережить. В частности, приведу пример популярной книги Дж. Кьезы «Прощай, Россия», где явно проповедуется идея конца русской цивилизации, или, с другой стороны, заявления американского политолога Бжезинского, который считает, что Россия должна распасться на мелкие составные части и перестать быть той страной, какой она была в течение минимум двенадцати веков. Хочу сказать лишь, что вопрос остается открытым.

Корр.: Недавно издательство «Алгоритм» выпустило три тома ваших, Вадим Валерианович, работ, посвященных отечественной истории от древнейших времен и вплоть до 1964 года, ее взаимодействию с культурой русского народа, словесной культурой в особенности. И по прочтении этой исторической трилогии невольно возникает вопрос о единстве нашей истории, о единстве нашей культуры. Существует ли оно или же Россия движется рывками, от катастрофы к катастрофе, между которыми возникает некий объект веры, только принимаемый нами за Родину?

В. К.: В этих книгах я пытался не только обобщить новые данные, накопленные нашими историками за последние годы, но и показать принципиальное своеобразие России. Если проводить терминологическое разграничение, то страны Запада можно определить прежде всего как страны номократические (от греческого «номос» – закон и «кратос» – власть). В них власть принадлежит закону. А страны Востока – страны этократические (от греческого «этос» – обычай). Там господствуют определенные обычаи. Россия же – страна идеократическая, где главную роль играет власть идей. При этом я подчеркну сразу, что это власть не какой-либо одной идеи – господствующие идеи на территории России не раз менялись.

Достаточно назвать, например, идею «Третьего Рима», или идею «Православие. Самодержавие. Народность», или, например, идею коммунизма. С одной стороны, это как раз проявляется в исторических катастрофах. То, что Россия – идеократическая страна, обусловлено массой самых разнообразных моментов. Прежде всего, если угодно, географических. Об этом, между прочим, редко задумываются, хотя это совершенно очевидно. Особенно если учесть, что первоначальным центром нашей государственности был вовсе не Киев, как многие считают, а Ладога, расположенная севернее нынешнего Новгорода Великого, за 60-й параллелью, – так вот, на этих широтах нигде никакой цивилизации не возникло, а было первобытное общество, озабоченное лишь собственным выживанием. Могут, правда, назвать скандинавские страны, но это будет неправильным, и любой человек, знакомый с географическими условиями Скандинавии, скажет, что это совершенно другая и климатическая, и геополитическая зона, поскольку она окружена незамерзающим морем. Достаточно сказать, что на 60-й параллели у нас зимняя температура на 15–20 градусов ниже, чем на аналогичной широте в Норвегии, Швеции и Шотландии. Можно привести и другой пример: зима в южной части Скандинавии, где сосредоточено 90 % населения этих стран и основной хозяйственный комплекс, гораздо короче и мягче, нежели в кубанской степи, расположенной почти на две тысячи километров южнее. Это – различие океанического и континентального климата.

Корр.: Помнится, Лев Николаевич Гумилев проводил границу между Россией и Европой по нулевой изотерме января…

В. К.: Да, и, кроме того, практически нигде в мире нет такого перепада температур в течение года. Скажем, в Европе он составляет в среднем 20 °C, а у нас доходит до 50° и более.

То же можно сказать и о водных путях. Водные пути играют огромную роль в развитии цивилизации. Они гораздо дешевле, чем сухопутные, и по ним можно перевозить очень тяжелые грузы. Западная цивилизация потому так динамично развивалась с самого начала, что там были прекрасные водные пути, незамерзающие или почти незамерзающие реки – Рейн замерзает на какой-то месяц, – и (что еще более существенно) незамерзающие моря и Атлантический океан. То же самое характерно, кстати, для Америки, где реки вообще не замерзают. Это не просто климатическое преимущество – это преимущество геополитическое. Оно имеет отношение и к военным условиям, и к торговым, и к каким хотите. Я хочу повторить, что на территории, где возникла Россия, не должно было быть великой державы. Но она состоялась.

Возникновение России было бы невозможным без сверхусилий наших предков, объединенных общей идеей, без волевого начала, связанного, причем довольно загадочно, с этой идеей. Кстати, в книгах я такой вопрос даже не ставил: какая именно идея, какое духовное начало побудили наших отдаленных предков примерно тысячу двести лет назад создать в районе Ладоги, на 60-й параллели, первые формы отечественной государственности? Здесь можно о многом догадываться, размышлять, но пока я не готов ответить на данный вопрос. Что же касается последующего развития русского государства, целый ряд обстоятельств постоянно поддерживал в нем то, что я называю идейным началом. Во-первых, это чрезвычайное многообразие России и ее принципиальная многонациональность. Достаточно сравнить наших поморов с кубанскими казаками – в сущности, почти разные народы…

Корр.: Говорящие между тем на одном языке и прекрасно понимающие речь друг друга, чего нет, например, в Германии, где люди практически не понимают диалектов других земель.

В. К.: Да, русский язык, русское слово и являются своего рода телом этой общей идеи. У нас невозможно единство обычаев или законов. Я бы мог дать еще ряд обоснований своего вывода о том, что Россия – страна идеократическая, что на комплексе идей у нас держится все остальное: все государственные институты, вся хозяйственная жизнь. Они для нас или одухотворены некоей идеей, или мертвы и подлежат безусловному уничтожению. Надо специально отметить, что идеократичность – гораздо менее надежный и гораздо более рискованный принцип, нежели власть законов или обычаев. Но в то же время я берусь утверждать, что именно эта идеократичность обеспечила самые великие победы России, ее, как выразился не любивший Россию К. Маркс, «мировые успехи». В частности, победу над Наполеоном, который покорил до этого всю континентальную Европу, и даже победу над Третьим рейхом, который тоже вобрал в себя всю энергию Европы, и тем не менее мы его тоже разбили. Именно это обусловило то воодушевление, с которым десятки миллионов людей на фронте и в тылу воевали и работали для Победы. И я даже не знаю, чей подвиг был выше: солдат, которые были способны собственной грудью закрыть вражеские дзоты, или мальчиков, которые работали по 12 часов, подставив ящики под ноги, чтобы дотянуться до станка.

Масса людей почему-то считает, что история – это нечто, совершающееся далеко за пределами их частной жизни. А ведь такое понимание неверно. История совершается именно в нашей частной жизни, проходит через нее. Надо это увидеть, надо открыть на это глаза. В чем сложность идеократического пути России? В том, что система законов или система обычаев существует вне и помимо конкретного человека, более того – она ставит его развитие самые жесткие рамки. А власть идеи невозможна без ее принятия (или непринятия) каждым человеком.

Поэтому Россия всегда очень долго собирается. Никуда не деться от того факта, что в первые месяцы войны 1941 года миллионы советских солдат оказались в плену, а наша армия, если учесть немецкий поворот на юг, на Украину, отступала по 16 км в день. Наполеон, кстати, наступал еще быстрее, но он не делал остановок на пути к Москве. Это означает только одно: поскольку после такого почти бегства произошел абсолютный разгром и Наполеона, и Гитлера, то стране необходимо какое-то время, чтобы идея – в данном случае идея защиты Отечества – овладела большинством русских людей.

Корр.: Вы сказали о том, что на месте России по всем законам природы и человеческого общества ничего не должно было быть. Но тогда получается, что наша история – не только цепь подвигов и катастроф, но и какое-то до сей поры длящееся чудо. То есть все мы здесь, в России, живем внутри этого чуда. И ваша концепция идеократии как основы русского мира поразительным образом перекликается с высказанной почти тысячу лет назад митрополитом Иларионом в «Слове о законе и благодати» мыслью о благодатной, чудесной, а вовсе не законной природе Руси-России.

В. К.: Конечно, Иларион говорил не столько о Руси, сколько о христианстве, причем в один из острейших периодов его истории, разделения на православие и католицизм, но отметить его как мыслителя, впервые поставившего проблему именно в этой плоскости, совершенно необходимо.

Корр.: В этом отношении характерна та постоянная направленность Запада против России, о которой говорится в вашей первой книге, посвященной отечественной истории с древнейших времен вплоть до XVI века. И особенный интерес вызывает ваша трактовка Куликовской битвы как отражения попытки Запада руками «прирученного» крымского темника Мамая и его интернационального войска разгромить нарождавшееся Московское православное государство. Наличие единого координирующего центра действий Запада, в том числе и против России, в то время – римского папства, доказано вами почти с математической точностью. Да никто эту роль в целом и не отрицает. Точно так же очевидно, что Реформация была связана с переходом роли подобного центра от курии католической церкви к каким-то иным силам. Но структура подобного уровня, единожды появившись, не исчезает бесследно, точно так же, как не пропала бесследно разгромленная Западом Византийская империя, идеи которой – через людей, которые сюда приезжали, через русских, которые постоянно общались с ромеями – восстановились в идее Московского царства.

В. К.: Это, несомненно, так, и по данному поводу мне даже не нужно говорить какие-то свои слова, потому что, если взять русскую философию в лице ее наиболее глубоких представителей – и Тютчева, и Данилевского, и Константина Леонтьева, – в ней всегда шла речь о противостоянии Западу. Оно началось еще с XI века, когда в 1018 году объединенное польско-германско-венгерское войско, сумевшее привлечь на свою сторону печенегов, захватило Киев. И когда мы говорим о Куликовской битве, то достаточно одного-единственного доказательства: как могло получиться, что Мамай действовал заодно с литовским князем Ягайло, который готовился к переходу в католицизм и находился под влиянием католических патеров? Правда, как известно, Ягайло не дошел до поля битвы и, как я думаю, «по вине» тех православных литовцев в его войске, которые сочувствовали Москве, а не Мамаю. Кроме того, в составе войска Дмитрия Донского было много литовцев – в частности, знаменитый Боброк. Ведь невозможно себе представить, что без посредства римского папства Мамай мог договориться с совершенно чуждым ему князем Ягайло через тысячекилометровые расстояния? Совершенно ясно, что здесь была координация усилий, которая подтверждается и другими случаями, задокументированными совершенно точно.

Корр.: Вы имеете в виду разгром Византии?

В. К.: Да, в частности и разгром Византии. Надо сказать, что огромные архивы Ватикана до сих пор далеко не разобраны. Наш замечательный историк, профессор Московского университета Сергей Павлович Карпов, который там подолгу работал, пишет о том, что неизвестных материалов хватит для нескольких поколений ученых. И я совершенно убежден, что рано или поздно все-таки обнаружатся документы, которые со стопроцентной точностью подтвердят, что поход Мамая и поход Ягайло были частями единого плана – неосуществленного, к счастью для нас. Что же касается западного комплекса по отношению к России, то он заключается в том, что Запад четко понимает свое превосходство, в частности даже военное, над нами, но так и не смог ни завоевать, ни принизить Россию, в то время как все другие континенты – я имею в виду Африку, Америку, большую часть Азии южнее России – Запад покорил без особых сложностей, иногда силами очень небольших отрядов. Но там приходилось перебираться через моря и океаны, а здесь не было ни моря, ни какого-нибудь горного хребта – казалось бы, иди и прибирай к рукам, но ничего не вышло. И это порождает у Запада, с одной стороны, если хотите, какую-то неудовлетворенность собой, а с другой стороны – страх.

С какой-то точки зрения тяжба Запада с Россией – это продолжение его тяжбы с Византией. Причем тогда дело обстояло для Запада еще более неприятным образом, потому что Византия, вплоть до своего падения конечно, превосходила Запад и как цивилизация, и как культура. И я склонен думать, что, может быть, католические страны испытывали перед Константинополем болезненное чувство собственной неполноценности, которое все же отсутствует по отношению к России.

Корр.: Возможно, проблема заключается еще и в том, что варварские королевства Европы создавались – пусть даже формально, но форма в те времена значила для людей гораздо больше, чем сегодня, – на основе акта римского императора, который единственно воплощал в себе принцип верховной власти. И узурпация императорской власти Карлом Великим совместно с патриархом Рима рассматривалась именно как узурпация, в том числе другими православными патриархиями, что в конце концов и привело к обособлению католичества.

В. К.: Да, императорство Карла Великого было первой попыткой Запада выйти из-под власти Византийской империи. Дальше все это приобрело с западной стороны абсолютно ожесточенные формы. Я привожу в своей книге поразительный факт, когда человек, которого все мы привыкли считать великим гуманистом, Франческо Петрарка, буквально требует уничтожить этих «проклятых гречишек». Хотя, между прочим, если бы Византия не сохранила античную культуру, никакого Петрарки бы не было.

Корр.: Европейский гуманизм закономерно привел к гитлеровским «лагерям смерти», к теориям расового превосходства и т. д. И когда вы пишете о России в двадцатом веке, то даете замечательное стихотворение Юрия Кузнецова, которое стоит здесь привести полностью.

Петрарка

И вот непривычная, но уже нескончаемая вереница подневольного люда того и другого пола омрачает этот прекраснейший город скифскими чертами лица и беспорядочным разбродом, словно мутный поток чистейшую реку; не будь они своим покупателям милее, чем мне, не радуй они их глаз больше, чем мой, не теснилось бы бесславное племя по здешним узким переулкам, не печалило бы неприятными встречами приезжих, привыкших к лучшим картинам, но в глубине своей Скифии вместе с худою и бледною Нуждой среди каменистого поля, где ее (Нужду) поместил Назон, зубами и ногтями рвало бы скудные растения. Впрочем, об этом довольно.

Петрарка. Из письма Гвидо Сетте архиепископу Генуи. 1367 год, Венеция.