Лишь только век

Загремят громам подобно!
Где под жаворонка пенье
Мне слезу свою подаришь.

Гроза

Небо распоясалось дождем,
На пупке-Луне порвав рубаху!
Кулачищем по кудрявым тучам бьет
Со всего могучего размаху!

Гром из глотки рвется и ревет.
Молниями танец разгоняет!
Круг лесов гудящих хоровод
Листьями с ладоней осыпает.

Я тебя, мой друг, не сторожу,
Свежую грозу ночную,
На крыльце тихонечко сижу
И волнуюсь, словно ласточка пред бурей.

Воскресение

Давнее письмо забыл я Ваше,
Терпело время меж страниц оно
И уже стало почти старше
Меня как будто самого.

Чернил поблекших строчки зря
Состарили до слез иссохшую бумагу,
Подобную листку календаря,
Запечатлевшему навек забытую присягу.

Я не любил Вас, нет, мой дивный друг.
Перемешал признанье Ваше с книжною закладкой
И промокашкой иссушил слезы,
Те, что меж строк роняли Вы украдкой.

Конечно, живы Вы почти сто лет назад.
Чуть ветрены, и молоды, и нежны.
И я немыслимо как рад
Любовь воскресть и с Верой, и с Надеждой!

Знаю

Ты – дворец и храм дерзаний,
В стекло-бетон одетый.
Ты – преисподняя творений,
Твоя ведущая – Одетта.

Она одета, не раздета.
Сердиться перед зрителем
Не должна. О Боже!
Для Африки читает чернокожей.

А на Европу – белая акула.
Совсем одна. Зубы – жемчуг.
И сводит скулы, когда,
Когда твоя Одилия победно выключит телевизор.

И ты спасен. И только Бог один
Тебе, Ротбару, плешь омочил слезами,
Но и Он молочный пруд налить не в силах,
Бог истинный.

Победа ночи. Подушку ты набил,
Содрав с Одилии перья.
Тебе опасна Одетта, зубы – жемчуг.
А лебедь – что? Он – самый верный!

Он – с тобой. Вива, Грация!
Усни?! Нет! Экран погас не для того.
Вновь: Чтоб ты остался жив!
Одилия, Одилия, Одилия!

Навстречу миру

Ты отсечешь все лишнее, и из мрамора выйдет стать!
В наш мир изменчивый, ему не изменяя,
Но лишь порой слезу роняя, в стремлении весь этот мир обнять.

Ты – скульптор, Бог! А я ж – лентяй, философ,
Теней читающий по потолку веселую игру.
Я вижу все занозы досок, цепляющие больно эти тени муз.

Но вот твой камень, данный нам веками,
Обосновался в нашей мастерской.
Неужто дышит горной он лавандой,
Но лишь затем, что не ромашкой полевой?!

Тебя здесь нет теперь. Но кто таится в нем несмело?
Гляжу, пронзая взглядом камень сквозь.
Диана в нем пленится девственно нагая,
С волшебным нашим миром врозь.

Но вот под взглядом филосо?фа лопнул камень.
Пошли по жилкам трещинки, он ранен одной силой взгляда,
И лунный свет уже Диана миру льет!

Подобно бабочке из кокона богиня тщится слабо,