Ганин луг

Тот раздумывал с минуту, потом развёл руками и, глупо ухмыляясь, произнёс:

– Так она ещё не знает, что у луга новый хозяин появился. Вы теперича сами тут порядок и наводите… А я поехал – дела у меня! – с этими словами Петька Коптелов развернулся и пошёл к своему стоящему неподалёку автомобилю – уже изрядно заезженной чёрной «Волге».

5

Бабка Ганя пригрелась на солнышке и, сидя, согнув кривую спину, слегка задремала. Сквозь дрёму накатывались на неё воспоминания о далёком детстве, о военной поре, о том, что пришлось пережить в те годы.

Когда летом сорок второго немцы заняли их деревеньку, то половина жителей уже покинула насиженные места. А семья Гани эвакуироваться не успела.

Отца сразу же арестовали полицаи и куда-то увезли. Больше его Ганя так и не видела.

А сестра Людмила тоже куда-то исчезла. Позже узнали, что она, сопровождая обоз с фуражом для армии, успела отойти с нашими частями, и потом её определили куда-то на хозяйственную службу в тылу. Увиделись сёст-ры, все трое, только после войны.

Осталась Ганя с мамкой одна.

Корову фашисты сразу же отняли, и свинью тоже. Даже кур прибрали. Только и успела мать спрятать в лесу единственную уцелевшую козу Люську. Бегала потом Ганя в глухую чащобу проведывать её. Люська была привязана на длинной верёвке и выщипывала лесную травку. А на ночь её нужно было перегонять поближе к деревне и прятать в шалашик, замаскированный под копну с сеном. Ночью в лесу козу могли загрызть волки. С началом войны их развелось в округе видимо-невидимо.

Доить Люську тоже приходилось Гане, и приносила она молоко для матери тайком в маленькой крынке. Маму, как и всех оставшихся в деревне женщин, немцы часто гоняли на работы – что-то постоянно копать заставляли.

А потом мать велела перепрятать Люську на лугу. Трава некошеная выросла в рост человеческий, и спрятать там козу было проще и безопаснее. Лес вокруг постоянно прочёсывали немцы и расставляли мины – соваться туда было небезопасно.

На малолетку Ганю немцы и полицаи особого внимания не обращали: бегает себе девчонка – и пусть. Партизан рядом не было, бои шли уже далеко, все взрослые – на принудительных работах, а дети чаще всего были предоставлены сами себе, и никто за ними особо не присматривал. Вот и бегала Ганя на луг проведывать привязанную к колышку козу, переводила её на другое, новое, не выщипанное место, сдаивала. И сама молочко пила Ганя, и матери понемногу приносила.

6

– Слышь, Стас? – Сергей Александрович с недовольным видом повернулся к охраннику. – Сбегай-ка! Шугани эту старую клячу. Чтобы я её здесь больше никогда не видел!

Стас услужливо сорвался с места и бегом кинулся в сторону сидевшей старухи. Он сбежал по пологому склону и окунулся в травостой. Бежать по густой и высокой, по пояс, траве ему было непривычно и тяжело. Он рвал и мял её ногами, высоко подкидывая их и сгибая в коленях. Луговые растения оставляли на его костюме мокрые следы, пыльцу, соринки и свои семена.

Бежать до бабки было не менее двухсот метров, и скоро, запыхавшись, охранник перешёл на шаг.

Подойдя к старухе, он грубо окрикнул её:

– Эй, старая! А ну проваливай отсюда!

Бабка Ганя, сидя на своей кофточке, повернулась, подняла глаза на молодого хама и, улыбнувшись почти всеми своими уцелевшими зубами, с какой-то спокойной радостью спросила:

– Это почему же, мил человек?

Стас сделал свирепое лицо и прорычал:

– Потому что этот луг принадлежит Сергею Александровичу Гапуку. Он сегодня купил всю эту землю и не желает видеть на ней никого из посторонних. Понятно? А теперь забирай свою козу и сваливай домой. Чтобы больше тебя здесь никто не видел!

Старуха спокойно выслушала Стаса, не проявив ни малейшей эмоции. Она пристально вгляделась в незваного гостя и только сокрушённо произнесла:

– Да как же это луг может принадлежать какому-то Сергею… Гу… Гу… как там его?.. пуку какому-то? Это только при царе лугом владели помещики да купцы. А советская власть этот луг отдала народу. Трудовому! Мы тут всю жизнь траву косили. А козу здесь я пасу сызмальства. Как же ты говоришь, что теперь этот луг принадлежит кому-то одному? Он что, барин какой? Или новый помещик?

Охранник слегка растерялся и не знал, что и ответить старухе. Он только хотел прогнать её с луга, исполнить приказание шефа, но он не был конченым отморозком и не желал применять силу к женщине, которая годилась ему в бабки. Стас стоял и напряжённо обдумывал, как согнать бабку с козой и вернуться к хозяину с победным докладом.

– Давай-давай, старая! Уходи подобру-поздорову. Теперь это наш луг. И тебе тут с козой делать нечего! Паси её в другом месте! – Стас говорил торопливо, уже не сердясь, а только напуская на себя страшный вид. – Давай, мамаша, уходи от греха подальше!

Бабка Ганя смотрела на Стаса своими светлыми блёкло-голубыми глазами с материнской лаской и видела его нерешительность и напуск-ную грубость.

– Как же, сынок? Мы ведь на этом лугу всю жизнь и пасли, и косили. Как же его могли продать кому-то? Кто ж право такое имеет? – спросила старуха с детской наивностью.

– Ты что, бабка, новых законов не знаешь? Ещё при Ельцине закон приняли о том, что землю можно продавать за деньги!

Стас хмурился и сердито выговаривал слова. Ему уже расхотелось спорить с этой старой женщиной.

– Как же? Неужели новая власть на такое паскудство могла пойти? Как же? Ведь не по-божески это. Земля только Господу Богу принадлежать может, чтобы народ на ней мог свободно трудиться. Неправильные законы твоя новая власть принимает, – бабка Ганя прониклась пафосом и без тени сомнения и всякой боязни продолжала разговор с охранником.

– Слушай, мамаша, ну уходи ты! И козу забирай поскорее, – Стас пытался уже по-хорошему уговорить старуху.

– Нет. Никуда я не уйду отсюда. Это мой луг! Я всю жизнь на нём коз пасу. Я здесь в войну чуть не погибла. Не уйду я никуда. Хоть стреляй в меня! И всё!

Бабка Ганя отвернулась от охранника, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Коза продолжала мирно пастись, а старуха сидела на траве и спокойно наблюдала за своей питомицей.

Помявшись в нерешительности, Стас понуро пошёл назад к шефу, ожидая ругани и оскорблений за невыполненное задание.

7

Тогда, в тот год, во время оккупации, произошёл с Ганей очень неприятный случай…

Однажды, возвращаясь с луга от Люськи, вынырнула она из травы и выскочила на дорожку, ведущую на взгорочку к деревне. А навстречу ей – невесть откуда – неожиданно попался худой, чернявый, как цыган, мужик в форме полицая и с немецкой винтовкой за спиной. Ей он был не знаком и раньше не встречался.

– Стой! – окликнул Ганю полицай. – Кто такая?

Ганя не испугалась, могла чуть что снова нырнуть в высокую луговую травищу.

– Я Ганя из Самсоновки. Местная я, – ответила девочка.

Полицай подошёл к ней поближе и внимательно оглядел.

– Ганя? Что за имя такое?

– Ганна Панкратовна я. Папа мой, Панкрат Пантелеймонович, родом из Белоруссии, а назвал меня так в честь своей мамы, бабушки моей Ганны Алесевны, – бойко, без запинки протараторила Ганя.

Полицай, видимо, почуял запах козьего молока и строго спросил:

– Где молоко пила?

Ганя не знала, что ответить, и ей неожиданно стало страшно. Она испугалась – прежде всего за козу. Вдруг полицай прознает, найдёт Люську и убьёт её?! Останутся они тогда с мамкой совсем без молока. Больше всего было страшно за Люську. Она – последняя живность в их хозяйстве.

«Не отдам Люську!» – подумала Ганя и опрометью бросилась наутёк. Нырнув в высокую траву, она побежала не напрямки, а так, как в шутку учили её, играя в войну, старшие братья, – зигзагами, из стороны в сторону.

Полицай тоже было кинулся за ней, да куда там! Проворная и юркая Ганя, петляя, как заяц, оказалась уже далеко от него, и поймать её он не смог бы никак.

Разозлившись, фашистский прихвостень снял винтовку и, прицелившись в сторону колыхающейся от Ганиного бега травы, выстрелил.