Занимательная механика

– Я заявлений делать не буду, – подумав, протянул шеф. – Но на успех рассчитываю.

И многозначительно покосился на Волкова.

О «добрых» отношениях хозяина кабинета с Генеральным прокурором складывали легенды. Друг друга они не то чтобы недолюбливали – на дух не выносили, и Федор понял, что шеф не прочь умыть врага. Один треплет языком, другой находит убийцу. Политика.

Однако заверять шефа в том, что приложит все силы, Очкарик не стал. Выдержал взгляд, коротко кивнул в ответ и повернулся к подавшему голос Сидорову:

– Грушин рассказал, как охраняли Гусейна?

– В общих чертах.

– Это еще одна проблема, – вздохнул генерал. – Убийца прошел через хорошо отлаженную систему защиты.

– Даже в самой надежной системе можно найти слабые места.

– Но для этого нужна долгая и кропотливая работа, – бросил хозяин кабинета. – То есть преступление задумывалось давно, тщательно готовилось и, наконец, свершилось. Все бы ничего, да вот момент выбран неподходящий. Не выгодно сейчас никому убийство Арифа, не выгодно.

Он знал больше, чем говорил, но резоны свои не раскрывал: для подчиненных достаточно слова. Если повторил: не выгодно, значит, так оно и есть.

– Может, потому и выбран такой момент? – Волков почесал кончик носа. – Сейчас никому не выгодно, явных подозреваемых нет, заказчик спит спокойно.

– Может быть, – согласился шеф. – Однако найти убийцу мы должны обязательно. Уж больно он интересен…

Естественно, интересен! Большим людям стало неуютно при мысли, что некий молодец способен под носом у телохранителей вогнать им в задницу отравленный колышек. Пуля, автокатастрофа, бомба – от подобной ерунды они спасаться научились, но виртуозное убийство вызывает страх. И панику. И желание обезопасить себя от умельца.

– Я все понял, – кивнул Очкарик. – Постараюсь.

Разговор подходил к концу, и следовало продемонстрировать начальству здоровый рабочий энтузиазм.

– Копай, Федор, нам нужен результат.

* * *

– А-а-а…

Характерные стоны, вырывающиеся из окна на четвертом этаже, привлекали внимание всех, кто оказался во дворе. Пара дворников, позабыв об обязательном ритуале ежедневного подметания, оживленно обменивалась впечатлениями, периодически указывая пальцами на распахнутое окно. Прилично одетый мужчина, вышедший из подъезда к припаркованному во дворе «Бентли», с улыбкой покачал головой. Кто-то с грохотом захлопнул раму на втором этаже, подчеркнув свое раздражение. Без сомнений, ближайшую пару дней жители респектабельного дома посвятят обсуждению нахального поведения соседей. Возможно, их представитель позвонит хозяину квартиры и выскажет мнение жильцов, среди которых случайных людей не наблюдалось – сплошь богатые и уважаемые.

Но это – потом. Но это – возможно. Но это, на самом деле, ничуть не волновало увлеченных друг другом любовников. О каких соседях, пусть даже известных, уважаемых и богатых, можно думать, когда одежда разбросана по полу, вперемешку с одеялом, покрывалом и подушками? Когда мятая простыня съехала, а разгоряченные тела залиты лучами летнего солнца? О чем может думать мужчина, когда его руки скользят по бархатистой женской коже, по изогнутой спине, по упругой груди? Когда ладони натыкаются на твердые соски, и это прикосновение током пронзает тело? О чем может думать женщина, когда оглушающие волны накатывают столь часто, что непонятно, что они приносят: удовольствие или боль? Когда пылает огнем каждая клеточка, каждая частичка тела, когда хочется, чтобы ласки поскорее закончились упоительным взрывом, и мечтаешь, чтобы они продолжались бесконечно?

Стоны становились все сильнее, а слушатели продолжали смеяться и поглядывать на часы.

Они нечасто занимались любовью, хотя считали друг друга идеальными партнерами. Они угадывали желания; когда нужно, становились нежными и податливыми, когда нужно – сильными и агрессивными. Возможно, редкость их встреч объяснялась сознательным выбором: они боялись надоесть друг другу, привыкнуть, перестать получать от близости тот максимум удовольствий, к которому привыкли. Боялись потерять мостик, который связывал их души, помимо всего остального. Тем более все остальное было весьма и весьма зыбким: одна общая тайна, пара общих врагов и никаких общих интересов.

Им даже не о чем было поговорить, кроме как о деле, и поэтому после того, как осталась позади бурная вспышка, дыхание успокоилось, а довольный Гончар перевернулся на спину и закрыл глаза, Проказа положила голову ему на грудь и негромко произнесла:

– Я не доверяю Испанке.

– Ты просто ее не любишь, – улыбнулся Гончар, не открывая глаз.

– Она не леденец, чтобы я ее любила, – буркнула Проказа. – К тому же я не люблю Неваду. Но ему я доверяю, а Испанке – нет.

– Доверяешь Крусу? – удивился Гончар.

Заявление подруги стало для него полной неожиданностью.

– В нашем деле, – уточнила Проказа. – Тебя Невада не предаст.

– Верно.

– А Испанка…

– Испанка тоже, – уверенно отрезал Гончар.