Посмотри в лицо смерти

– Не знаешь? – удивилась Оля-большая. – У нас каждый мелкий о них слышал. Дивные люди ещё в старину под землю ушли. Так и живут с тех пор в горе. Но у них есть замаскированные лазы наружу. Некоторые наши сельчане с ними сталкивались в лесу. Мой дедушка, например. Он рассказывал, что дивные люди небольшого росточка, ловкие. Неизвестно, откуда появляются и неизвестно, куда исчезают. Вот ужас, правда?

Алёнка усмехнулась:

– Ага, я аж уписалась. Страшилки не рассказывай. Про снежного человека тоже много болтают, но никто его до сих пор не поймал.

Оля-большая выпучила голубенькие глазки:

– А слыхала про золотую жилу Василька?

– Откуда же.

– Тоже рассказывают, что где-то рядом с Тюрлюком есть богатейшее месторождение золота. Его до революции один парень открыл. Там целый триллер был. Тот парень – Василёк – безумно любил одну девушку – дочку своего начальника, а начальник поставил ему условие: мол, найдёшь за три дня золотую жилу – отдам дочку за тебя замуж.

– Обычное дело. И что дальше?

– Жилу-то парень нашёл, но опоздал, и дочка начальника в отчаянии наложила на себя руки. Она тоже его безумно любила.

– Печально. И чем закончился триллер?

– Никто не знает, куда потом делся Василёк. С тех пор многие искали ту золотую жилу, но всё зря. Зато многих в лесу находили мёртвыми. Говорят, призрак Василька сторожит жилу. Найдёшь её – умрёшь.

Алёнка презрительно пустила струю табачного дыма в Олю-большую:

– Сказки. Легенды и мифы Древней Греции.

– Сказки?! – возмутилась Оля-большая. – В прошлом году в Ларкином ущелье туристы наткнулись на скелет! Рядом с костями лежали кирка, заступ, молоток, лом. Всё ржавое-ржавое.

Алёнка улыбнулась улыбкой, которая могла бы показаться милой, если бы не была такой насмешливой:

– Может, всех золотоискателей не призрак, а дивные люди заколбасили? Вдруг и нам осталось жить только два понедельника?

Оля-большая содрогнулась:

– Мама дорогая! Тебе мало ужасов? А про Ивана слыхала? Едва приехал мужик – бац и уже труп!

Пашка вставил, мрачно ухмыляясь:

– Между прочим, возможно, Ивана убили. У него полголовы было разбито, – папке Жираф сказал – но дождь смыл следы. Помните, какой тогда прошёл страшенный ливень?

Оля-большая не унималась:

– А Толянова жена Дотнара? Взяла да и бросилась со скалы. Утром нашли в кошмарном виде. С половиной волос. Тоже странный случай. Неуж сама? А может, её толкнул кто?

Илларион заметил:

– Я с этой Дотнарой однажды разговаривал. Мы тогда сюда только приехали. Как бы симпатичная женщина.

– Ты мне про это не говорил, – удивилась Алёнка.

– А зачем? Просто потрепались в магазине.

– О чём трепались-то?

– Да ни о чём. Обычное любопытство. Кто мы, откуда, зачем в Тюрлюк приехали. Болтовня в очереди.

Илларион умолк. Потушив сигарету в кружке с горелым кофе, Алёнка погладила обеими руками свой большой живот.

– А вы не допускаете, люди, что в вашем таёжном углу объявился серийный убийца?

Первая среда

Наутро Витас совершенно не помнил, как он вчера покинул арт-студию Кости Ядерного, мутировавшую в помойку. Слишком много было пива, курева и разговоров. Оля-маленькая довела его до дома сквозь союз дождя и ночи. Благо, идти было недалеко. Свалившись на кровать, Витас уснул так быстро, словно раскусил ампулу с цианистым калием, но пробуждение оказалось крайне тяжёлым. За ночь болезнь одержала новые победы. Слизистая была воспалена, кашель, по телу гуляла слабость, зато голова, будто отлитая из чугуна, весила центнер. Витас изнемогал под этой непомерной тяжестью. Дисгармония организма. И речи не было о том, чтобы встать. Посмотрев с сострадаем на несчастного Витаса, Оля-маленькая велела ему оставаться в постели, а сама сбегала к родителям за народным средством от простуды.

– Ничего, прорвёмся! Будешь каждый час пить тёплый чай с сушёной малиной, – строго сказала Оля-маленькая, подавая Витасу чашку. – К обеду будешь как новый. В общем, пока лежи, выздоравливай. Я побегу обратно к мамке, помогу ей пельмени лепить. Учти, ты таких пельменей ещё не пробовал!

Она исчезла. Витас допил чай и смежил веки. В мозгу неуправляемо крутились призрачные лица. Несокрушимый могильщик Градобык. Пашка со своими повадками пустоголового нахала. Грибник-пьянчуга Толян. Две разнокалиберные Оли. Славик с пузом и зрачками навыкате. Алёнка тоже с пузом, прямолинейная, как атака быка на корриде. Илларион с не очень связной речью. Пастушья дочь Занзигулька. Даже кошка Лиз?шка, присасывающаяся к голой коже.

Снаружи доносился мягкий плеск речной зыби, навевающий мысли о каникулах. Иногда его перебивало коровье мычание, козье меканье, свиное хрюканье или собачье гавканье. Наперегонки кукарекали петухи: «И, и, и, и-и-и! И, и, и, и-и-и!» Мерно тикал круглый будильник на комоде. Убаюканный этими звуками Витас снова погрузился в сон, который на время изъял его из бытия в небытие.

Проснувшись во второй раз, Витас приоткрыл глаза и был ослеплён лучистой улыбкой яркого солнца.

– Как ты? – тоном сестры милосердия спросила Оля-маленькая, появляясь из солнечного света.

Витас пошевелился. Он был весь в поту, но горло почти не болело, голова стала на порядок легче. Очень хотелось есть. Видимо, кризис миновал.

– Лучше.

– Тогда вставай. Родители ждут на обед.

Приходской священник отец Пётр жил в двухэтажном доме под синей крышей, прятавшемся за церковью. Когда ребята оказались в трапезной, там сидели сам отец Пётр и Пашка. Слышно было, как Таисия Фёдоровна хлопотала на кухне.

– Добро пожаловать. Гость в дом – бог в дом, – приветствовал вошедших отец Пётр. Он говорил странным голосом – высоким, ломким, навевающем мысли о чём-то хрупком, как жизнь новорождённого. Рослый, но тщедушный, в слишком широкой чёрной, словно китайская тушь, рясе из льна, отец Пётр походил на картонную фигуру знаменитости, рядом с которой фотографируются туристы. За его очками угадывалось знание, копившееся ещё со времён египетского рабства и вавилонского пленения. Старательно ухоженная редкая бородёнка. Недавняя плешь отражала свет лампы, включенной, несмотря на дневное время. Впалую грудь скрашивал тяжёлый крест на серебряной цепи, который священник старательно натирал каждое утро бархатной тряпочкой.

– Здравствуйте, – скованно отозвался Витас. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Не знал правил общения с лицом духовного звания. Может быть, попам положено руку целовать, как делали мушкетёры своим дамам сердца?

– Знакомься, папулечка. Это Витас, мой однокурсник и друг, – засмеялась Оля-маленькая, стирая неловкость, и Витасу: – Садись, студент, что ты мнёшься. Мамулечка, тебе помочь? Мы умираем с голода.

Попадья издала утвердительный возглас, и Оля-маленькая ускользнула в кухню. Витас занял место возле Пашки, который сердечно потряс ему руку. Осмотрелся. Иконы, полотняные полотенца, предметы из меди и бронзы, чистая скатерть на столе. Ароматы спокойствия, благодушия и ладана. Резкий контраст с замызганной бабушкиной избой резал глаз.

– Ну как вам наши палестины, молодой человек? – задал вопрос отец Пётр, благожелательно смотря на Витаса. Тот пожал плечами и промямлил в ответ что-то невразумительное.

Священник, напротив, оживился:

– Вы ещё не были в нашей церкви? Между прочим, это памятник архитектуры – образец деревянного храмового строительства с элементами древнерусского зодчества. Она была возведена в конце позапрошлого века.

– Петя, оставь юношу в покое, – оборвала мужа дородная попадья, внося в трапезную большой круглый поднос с горой дымящихся пельменей. – Лучше ешьте, пока горячие. Скоро вторая закладка подоспеет.

Витас раньше не видел таких пельменей – размером и формой напоминавших пирожки.