Врача вызывали?

– Молодец! – похвалил Валера.

– Лорка хотела в киношку с тобой сходить. Так я предложил свою компанию.

Валера посмотрел на друга кинжальным взглядом и сказал:

– И что она?

– А что она? Согласилась… – ответил Поручик.

У Валеры кончились слова, что было для него совершенно нехарактерно. Наконец, он возмущённо воскликнул:

– Ну, брат, ты даёшь! На минуту нельзя отойти! Рвут от жилетки рукава! Ну и как ты мне после этого в глаза смотреть будешь?

– Пошли, уже перерыв закончился, – заметил Поручик.

– Погоди, погоди! Перерыв закончится, когда я тебе скажу, понял? Говори, что дальше было!? – Валера разошёлся не на шутку.

– А ничего не было, – невозмутимо сказал Поручик. – Посмотрели «Сеньор Робинзон». Классное кино, кстати. Вернулись в общагу… И всё…

– Всё? – недоверчиво переспросил Валера.

Поручик закурил вторую сигарету, внимательно посмотрел на друга и спросил:

– А чего ты разошёлся? Она что, жена тебе, что ли? Между прочим, мне Лорка всегда нравилась. Но я думал, у тебя с ней серьёзно. Даже думать себе о ней не позволял… а теперь…

– У меня с ней очень даже серьёзно! – почти закричал Валера. – Ты даже не представляешь, насколько серьёзно! Как ты мог? Ну, как мог?

– Что ты говоришь? – полным сарказма голосом спросил Поручик. – Скажи спасибо, что я её с твоей тётушкой из провинции не познакомил!

Валера взорвался и осыпал Поручика градом ударов. Но добрый друг был кандидатом в мастера спорта по боксу в полутя-жёлом весе. Легко уйдя с линии атаки, пробил короткий правый в солнышко, и Бродяга быстро успокоился, прислонившись к прохладной кафельной стене. Любовь и ревность быстро отошли на второй план. Сейчас важнее было просто дышать. Поручик вытер рассечённую губу, сплюнул кровью и сказал:

– Что за колхозная привычка бить по лицу? Сколько раз говорил тебе – не эффективно! По печени надо бить!

На досуге он делился с Бродягой накопленными знаниями и сейчас, по привычке, вошёл в роль тренера.

– В следующий раз буду по печени, – огрызнулся Валера.

– Ладно, не кипятись… Я пошутил, – успокоил Поручик.

– Ты не ходил с ней в кино? – в голосе Валеры слышалась смесь недоверия и надежды.

– Не ходил и не предлагал. Да не смотри на меня, как удав на кролика! Это я так… Чисто в воспитательных целях.

Валера облегчённо вздохнул и больше вопросов не задавал. А вечером купил букет замечательно красивых роз, чем удивил Лауру до беспредела. До сих пор он ничего, кроме вина, пусть и хорошего, ей никогда не дарил. Которое, кстати, тут же самостоятельно выпивал. И хотя Лаура ни о чём не догадывалась, был с ней предельно обходителен и нежен. От такого недостатка, как совесть, Валера избавиться так и не смог.

…Когда поздней ночью Бродяга вернулся в комнату, Поручик лежал и читал свою настольную книгу, бестселлер всех времён и народов: «Постановка нокаутирующего удара». Оторвавшись от чтения, он посмотрел на сияющее счастьем лицо друга и спросил:

– А теперь скажи, только честно – оно тебе было надо?

Валера задумался:

– Нет, пожалуй. Но как я мог это узнать, не попробовав… – И с умным видом добавил: – Omne ignotum pro magnifico (всё неведомое кажется нам великолепным, лат.).

– Демагог, – проворчал Поручик, выключил светильник и отвернулся к стенке.

Казинца 99

Лидия Павловна Сологуб совсем недавно работает в мединституте. Она перевелась из универа, и ей всё здесь в новинку, всё замечательно и жутко интересно. Студенты здесь изначально вроде ничем особенно не отличаются от сверстников. Но по прошествии многих лет упорной учёбы и практических занятий, постоянно погружаясь в человеческие страдания, безусловно, выходят из этой Alma mater святыми людьми и превращаются в мудрых и добрых докторов. (Альма-матер, лат. alma mater, буквально – кормящая мать), старинное студенческое название университета дающего духовную пищу.) Так или примерно так рассуждала Лидия Павловна. И вот теперь она будет лично причастна к благородному, можно сказать, священному делу. До мединститута Лида Павловна тоже преподавала, но больше занималась наукой. Милая женщина лет сорока пяти с детским доверчивым лицом, добросовестная и ответственная до безобразия. Несмотря на большой трудовой стаж – почти двадцать лет, студенты за глаза зовут её Лидочка. Она изо всех сил старается быть с ними строгой, однако в силу воспитания и особенностей характера ей это слабо удаётся. А ещё Лидии Павловне дали группу. Теперь она – куратор. Что-то вроде классного руководителя. Лидочка пробовала отказаться, робко заметив, что кроме детей и мужа никого никогда не курировала. Но декан даже слушать её не стал. «Всё всегда случается в первый раз, – веско сказал он. – Познакомитесь поближе со студентами, с их бытом». Лидочка поняла, что это вопрос решённый, и покорно согласилась.

И вот она в составе комиссии, или «сборной кураторов», как пошутил доцент Сухой, должна посетить общежитие студентов-медиков номер 2, что на Казинца 99. В целях экономии времени преподаватели после непродолжительного совещания единогласно решили, что каждый посетит только свою группу. А заодно проверит общее санитарно-гигиеническое состояние комнат, в которых живут подопечные. Лидия Павловна на своём веку повидала немало разных студентов. И наглых, и странных, и глупых, и вундеркиндов. В конце концов, сама когда-то была студенткой. В общежитии, правда, никогда не жила и немного волновалась, справится ли с возложенной на неё ответственной миссией, сумеет ли оправдать высокое доверие. Но её успокоили, сказав: проверяем общежитие элементарно – на наличие чистоты и отсутствия пьянства. «Кураторский час – лишний повод выйти из дома и немного проветриться», – объяснил Панкратов, зам. декана. И спокойная, ни сном ни духом не подозревающая о грозящей ей опасности, Лидочка смело направилась навстречу невероятным испытаниям, которые готовила ей суровая жизнь.

Выйдя из лифта, огляделась и спокойно шагнула в блок, где жили студенты санитарно-гигиенического факультета. На первой двери была написано большими печатными буквами: Кох-но, Слуцкий, Зеленцов, Дробышевский. «Мои сорванцы», – тепло, по-матерински подумала Лидия Павловна. Постучала, услышала какие-то звуки – что-то среднее между «Кого там чёрт несёт?» и «Добро пожаловать!» – и осторожно открыла дверь. К своему удивлению, Лидочка обнаружила перед собой тяжёлый брезентовый занавес. С большим трудом пробравшись сквозь него, она очутилась в огромной палатке. Под невысоким потолком тускло маячил туристический фонарь. Натыкаясь на тяжёлые камни медицинских книг, матрасы и рюкзаки, пустые бутылки, она медленно, но упорно, подобно первопроходцам в джунглях Амазонки, продвигалась вперёд. Неожиданно Лидия Павловна поняла, что заблудилась. Со всех сторон её окружала грубая ткань брезента. Выхода не было…

Вдруг стены заходили ходуном, раздалось низкое, глухое рычание, и Лидия Павловна пожалела о своём опрометчивом решении навестить это зловещее место в одиночку, без охраны. Она слышала, что ребята серьёзно увлекаются туризмом, но даже не подозревала, что настолько… Если бы сейчас откуда-то вдруг вышел бурый медведь средних размеров, она бы, конечно, удивилась, но не очень. «Боже, – думала она, – никогда бы не поверила, что можно заблудиться в одной комнате». В конце концов, утратив последнюю надежду на то, что самостоятельно найдёт выход, она закричала. Сначала тихо, а потом увереннее и громче: «Зеленцов, Кохно-о, Слуцкий, Дробышевский!» Вдруг кто-то осторожно взял её за локоть. Это оказалось для неё большой неожиданностью и явилось последней соломинкой. Остатки самообладания мгновенно улетучились, подобно неосторожно разлитому спирту, и Лидочка впала в элементарную панику. Она ужасно испугалась и закричала. «А-а-а!» Вопль получился натуральный и довольно дикий, несмотря на то что она никогда специально не тренировалась. Самка неандертальца могла гордиться далёкими потомками и не беспокоиться о том, что столь важный навык утерян навсегда. Правда, в конце вопля Лидочка, сорвавшись на визг, ломанула, не разбирая дороги, как испуганная антилопа, слегка подраненная стрелой древнего охотника. В ней было, как минимум, восемьдесят килограмм чистого веса, и она с лёгкостью завалила к чёртовой бабушке проклятый лабиринт.

Выбраться из-под груды тяжеленного брезента и ещё каких-то неизвестных Лидии Павловне предметов не представлялось возможным. Убедившись, что воздуха достаточно, она приняла мудрое решение: не бороться напрасно с пыльным брезентом, а успокоиться и без нервов подождать, пока её раскопают. И действительно, снаружи доносились чьи-то обеспокоенные голоса и велись бурные спасательные работы. Через пять минут, а может, и меньше, она стояла посреди пустой комнаты на жалких развалинах аттракциона страха. А перед ней стояли Толик Кох-но и Валера Слуцкий, с трудом сдерживая смех и стараясь не смотреть в глаза дорогой преподавательнице. Сологуб хотела отругать парней построже, но не смогла. Чисто по-женски, проявив мгновенную слабость и педагогическую близорукость, она неосторожно улыбнулась. Студенты поняли, что гроза прошла стороной, тут же взорвались смехом и буквально упали на брезент. Немного успокоившись, перебивая друг друга, они объяснили кураторше, что выбросили четыре кровати и разбили палаточный городок внутри комнаты по той простой причине, что это создаёт романтическое настроение турпохода. Лидочка сначала вошла в положение, проявила чуткость и понимание студенческой души, но потом неожиданно вспомнила о возложенной на неё миссии строгого куратора. Она тотчас приняла официальную стойку и на руинах туристической стоянки первобытного студента торжественно поклялась, что если ребята продолжат жить в этой чудовищной палатке-западне, то непременно добьётся их отчисления. Потом с чувством выполненного долга и кристально чистой совестью, слегка пошатываясь, вышла в коридор. «Ах, да, я же забыла проверить санитарное состояние комнаты», – вдруг подумала Лидочка. Но войти второй раз в ту же комнату было выше её сил. Она приняла единственно правильное разумное решение: сделать это в следующий раз. В глубине души, однако, знала, что больше никогда не войдёт в студенческое общежитие вообще и в это – в частности. Следующая комната была меньше, на три человека. «Тут я не заблужусь», – с надеждой подумала она и, собравшись с духом, вежливо, но настойчиво постучала. «Туристы», движимые исключительно добрыми побуждениями, хором закричали:

– Не ходите туда, там Борщ!

Так обычно кричат, предупреждая о смертельной опасности. К примеру, человек занёс ногу и почти наступил на спящую змею или хочет отпить из кружки, в которой находится серная кислота. Но, ещё не оправившись от шока и плохо соображая, Лидия Павловна опрометчиво открыла дверь и вошла в комнату. То, что предстало перед её взором, поражало воображение и могло привести в состояние лёгкого ступора человека и менее впечатлительного, чем Лидочка. Она стояла на пороге, широко открыв глаза и рот. На подоконнике беспорядочно валялись учебники, засохший огрызок бутерброда, пустая консервная банка, наполненная окурками, старые грязные носки, рваные газеты, фонендоскоп и ещё несколько абсолютно несовместимых между собой, а также с жизнью нормального человека предметов. В углу стояли высокие резиновые сапоги и две самодельные удочки. Потолок был окрашен в ядовито-фиолетовый цвет и явно символизировал ночное небо. Большие звезды, с кривыми лучами, вырезанными из фольги, подтверждали эту рабочую гипотезу.

Комнату из угла в угол пересекала гирлянда из мелких костей кисти и стопы натурального человеческого скелета вперемешку с разноцветными лампочками. «Ребята к Новому году готовятся», – догадалась Лидочка, поражаясь собственному хладнокровию. Небольшой стол занимали телевизор, баян и два странных железных мяча, впоследствии оказавшиеся ядрами для толкания. «Именно так я представляла себе первозданный хаос», – подумала кураторша и ещё раз огляделась. В комнате никого не было, и Сологуб уже хотела покинуть это гиблое место. Но тут газеты на одной из кроватей зашевелились и упали на пол. Она вздрогнула от неожиданности и увидела громадного лысого мужчину. Из одежды на нём были только мешковатые семейные трусы зелёного цвета в крупный жёлтый горошек. При желании их можно было использовать как камуфляж для танка или небольшого спортивного самолёта.

Это был легендарный Шура Борщёв. Свободное от учёбы время он целиком и полностью посвящал толканию ядра и добился в этом деле заметных успехов, чего было нельзя сказать о его учёбе. Но так как Шура защищал честь института на спортивном поприще, то вопрос сдачи сессии на стипендию не беспокоил его абсолютно. В те времена в Союзе не было культуризма, и людей с такими габаритами можно было встретить очень редко, поэтому Борщ производил неизгладимое впечатление на неподготовленную к таким жёстким испытаниям публику. Тело богатыря покрыто ржавым волосом, настолько густым, что когда он снимал рубашку, казалось, что под ней оранжевый мохеровый свитер. В результате у него было две клички: если Шура одет – Кинг-Конг, а без одежды – Шерстяной. Ах, да… имела место быть и третья, менее оригинальная: естественно, Борщ. Шура довольно сильно заикался, особенно когда выпивал, что резко усиливало сходство с представителями семейства приматов. Но к шуткам и подколкам товарищей он относился спокойно, как сытый удав, и никогда ни на кого не обижался. Кинг-Конг был миролюбив и доверчив, как дитя малое, что сильно контрастировало с внешним грозным обликом.

– Это Борщёв, вы только не волнуйтесь… Он добрый, когда трезвый, – успокоил Валерка, который добровольно взял на себя роль экскурсовода. Шура не учился у Лидии Павловны, но, естественно, знал её в лицо, поэтому, ловко завернувшись до пояса в простыню, дружелюбно сказал:

– П-пп-рох-ходите, п-п-пожалуйста, с-садитесь.

Лидия Павловна беспомощно оглядела комнату в поисках стула. Слуцкий, проследив за её взглядом, догадливо объяснил:

– Стульев нет, Борщ садится на них и забывает, что ему нельзя шевелиться. Ну, одно неловкое движение, и стул идёт на дрова. Не напасёшься на него.

Шура виновато развёл огромными, как сковороды, ладонями. Хотел объяснить что-то, но от волнения стал заикаться больше обычного, махнул рукой и стал смотреть в окно, полностью утратив интерес к происходящему. Погрузившись в молчание, он терпеливо ожидал ухода непрошеной гостьи. Чтобы как-то заполнить неловкую паузу, Сологуб спросила на свою голову:

– А кто это у вас на баяне играет?

Шура тут же очнулся, к удивлению наставницы живо схватил баян, скинув при этом ядра. Они упали на пол и с угрожающим грохотом покатились на Лидочку. Неожиданно для себя она прямо в сапожках резво вскочила на кровать и ловко избежала столкновения.

Убедившись, что ядра остановились и опасность миновала, грустно подумала: «Какая же я дура! Надо было к девочкам идти, вряд ли они встречали бы меня ядрами». Борщёв тем временем начал исполнять, и следует отметить, довольно неплохо, «Сердце красавицы склонно к измене». В результате простыня упала, обнажив мохнатые слоновьи ноги с давно не стрижеными, загнутыми книзу жёлтыми ногтями. Но ядротолкатель то ли не заметил этого факта, то ли не придал ему особого значения и самозабвенно продолжал музицировать. Сологуб стояла на шаткой кровати с открытым ртом, стараясь сохранить равновесие и не повредиться в рассудке. «Чистый цирк! Аттракцион «медведь с гармошкой», – думалось ей. Слуцкий подавал Борщёву интенсивные знаки руками и громко шептал: «Подыми занавес, Шаляпин!» Но старания суфлёра не принесли сколько-нибудь заметного результата. Очевидно, на Борща снизошло вдохновение, и он твёрдо решил исполнить партию до конца. Тогда Валерка подскочил и самостоятельно обернул простынёй богатырское тело. «Слава богу, хоть трусы не упали», – проворчал он.

Тут в комнату влетела маленькая Белка. Подруга Валерки, ведомая то ли обострённой женской интуицией, то ли приобретённым опытом, находила его, как правило, в течение двух с половиной минут в любой географической точке. Окинув взглядом присутствующих, моментально оценила создавшуюся ситуацию, подскочила к Борщу и, сильно ударив узкой ладошкой по музыкальному инструменту, тонко и пронзительно закричала: «Всё! Концерт закончен!» Шура покорно поставил баян на стол, подтянул простыню и снова виновато развёл руками. «В секции восемь комнат, – отрешенно рассуждала Сологуб, стараясь не сбиться с мысли. – Ещё одна такая комната, и можно вызывать психбригаду».

Валера помог Лидочке слезть с кровати, одновременно высказывая собственные впечатления. «Какой типаж! – восхищался он. – Его бы в Голливуд – монстров играть. Без проб и репетиций – с руками оторвали б. Вы представляете, Лидия Павловна, он на свидание с баяном ходит! Все с гитарой, а он – с баяном! Круто, а? Хотя лично я думаю, ему надо ходить с большим африканским барабаном» Лидочка слушала в пол-уха. Она уже приняла судьбоносное решение, что на сегодня достаточно и ни в какие комнаты она заходить больше не будет. Пусть декан поступает с ней, как хочет, вплоть до увольнения и предания гражданской казни. Лидия Павловна должна сохранить своё психическое здоровье. Ради детей, ради семьи… Кураторша неожиданно почувствовала себя очень усталой, разбитой и опустошённой. Руки тряслись мелкой противной дрожью. Забыв попрощаться, она вышла из логова Кинг-Конга и направилась к выходу из блока. И тут, как назло, её усталый взгляд упёрся в солидную бронзовую табличку «Гинекологическая смотровая». Сологуб вздрогнула и остановилась как вкопанная. «Зачем смотровая на мужской половине?» – подумала она. – Наверное, я брежу». Эта мысль напрягла её по-настоящему и заставила всерьёз подумать о визите к психиатру.

– Это ребята для смеха повесили, не обращайте внимания, – успокоил её Слуцкий.

Сологуб тихо, но отчётливо выругалась, немало удивив как Валеру, так и себя лично. Потом нервным дрожащим голосом воскликнула: «Снять немедленно!» Лидочка обернулась, однако никого рядом не обнаружила. Только монотонно капала вода из крана в соседней кухне, журчал лесным ручейком неисправный унитаз да громыхнул и затих уходящий лифт. Валера беззвучно испарился, бросив наставницу на произвол жестокой и насмешливой судьбы. Тогда Лидочка попыталась оторвать табличку собственными силами. Но проклятая была прикручена насмерть. Наставница выпрямила спину, выпятила подбородок и выкатила грудь четвёртого размера. «Смотровая! Для смеха! Я вам сейчас посмотрю! Я вам посмеюсь!» – мысленно негодовала она. Боевой дух со стоянки первобытных студентов снизошёл на нее, она жаждала крови или, на худой конец, элементарного возмездия. В чём оно будет выражаться, было загадкой для неё самой. Неотреагированные эмоции рвались наружу, грозя полностью сорвать и без того неустойчивую крышу. Лидочка вдруг неожиданно осознала, что всю жизнь сдерживалась и вела себя культурно вопреки своей легко возбудимой и темпераментной натуре. Но теперь довольно! Агрессивная волна охватила всё её существо и несла в бой. Зов предков – великая сила! Шелуха цивилизации слетает с человека в критический момент легко, как пух одуванчика при первом порыве ветра. Неизвестно откуда появившаяся холодная ярость и металлический взгляд серых пронзительных глаз однозначно предупреждали: «Уйди с дороги, не то зашибу!» Хозяйской твердой рукой Лидия Павловна требовательно постучала в дверь «Смотровой». Зловещая тишина была ей ответом. Она пнула дверь ногой, потом второй и, разойдясь не на шутку, стала молотить обеими руками и ногами. Тут её окликнул доцент Сухой: