Ватан

Ватан
Вадим Сагидуллин

Три слайда о Туркменистане. Моей тюрьме и загадочном райском уголке. Кому не доводилось жить в утопии стоит там побывать.

Ватан

Вадим Сагидуллин

© Вадим Сагидуллин, 2021

ISBN 978-5-0055-1915-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дворцы и руины

Хряк! Очередная поливалка погибла под ножом газонокосилки. Пора попениться в джакузи. Благодаря тому, что отец любил читать инструкции, работа газонокосильщика превратилась в санаторно-курортное лечение. 40 минут кошу, 20 – косилка остывает. Где 40 – там и полчаса, где 20 – всё понятно. Загнав раскалённую машину в тень, я бодро направился к морю.

Впрочем, в этом чтении инструкции было рациональное зерно. Машина, в отличие от человека, требует уважения и заботы. Под конец моего отдыха привезли новую газонокосилку, которая ездила сама. Да так шустро, что приходилось сперва приноравливаться. Поскольку меня ждала, увы, школа, чудо-аппарат пришлось передать другому работнику. Сижу дома, смотрю телек. Хотя у нас, как у всех уважающих себя людей в стране, была тарелка, иногда я засматривался на местные чудеса. Заслушивался песнями под дутар. То самое, изумительное своей заунывностью: «Одна палка, два струна, я хозяин вся страна-а-а-а-а-а-а-а-а-кха-кха-кха-а-а-а…» В конце было чувство, что бакши умирал под тяжестью неизбывной тоски. Прямо, как в клятве, приносимой вождю на нескольких языках. «Лэт май бриз стоп!» (по-туркменски я не запомнил). Только дыхание не останавливалось, как будто, а продолжало летать где-то, покинув певца, живя своей жизнью: «а-а-а-а…».

На этот раз шла занятная театральная постановка. Про Туркменбаши, конечно. В сцене, которую я застал, мальчик среди руин от землетрясения горестно зовёт маму. Ответа нет. Тут к нему сверху на верёвке спускается проводной телефон, мальчик поднимает трубку. Всё – на туркменском, потому только догадываюсь, что бог на другом конце провода говорит: «Маму ты теперь увидишь нескоро, но в качестве компенсации у тебя будет своя не очень большая, но очень богатая страна, свой собственный народ, и всё, на что хватит твоей фантазии. Ты будешь великим вождём (Бейик Сердар).» Сирота кладет трубку и в ужасе оглядывается вокруг, пока телефон так же медленно поднимается наверх в луче света.

– Знаешь, что случилось после того, как ты ушёл с работы? – Отец зашёл в зал.

– С кого-то сняли за поливалки?

– Какие поливалки. Эти обезьяны спалили третью газонокосилку подряд!

– Жалко. – Я расстроился, вспомнив классный аппарат.

– Не то слово. Им скажут косить – они и косят без перерывов. Всё ссут. Хоть бы один чурбан слово начальнику сказал. Как учёба?

– Ничего.

И всё-таки дело не в 20 минутах. Ведь какое море! Лучшего места нет на побережье. И этот пляж, эти камни с удивительными промоинами, широкая полоса красивейшего песка, на котором лежат разные ракушки, это море – всё в моём распоряжении. По правую руку в море уходит пристань, к которой можно подогнать круизный лайнер. Или паром из Баку при желании. Там я был всего раз – прыгун с меня никакой, люблю плавать. У самого джакузи чуть не вляпался в следы человеческой жизнедеятельности. Какая сволочь! Наслаждаться естественным гидромассажем под запах дерьма не хочется, в несколько диких прыжков я улетаю с любимых причудливых камней. Останавливаюсь посередине пляжа, быстро скидываю одежду, придавив тапками от ветра, и на скорости врезаюсь в волны. Гребу наобум, как сумасшедший, до полного изнеможения. Потом наслаждаюсь неземным светом открытого, немного беспокойного моря. До самого горизонта – только волны, ни следа человека или прочей живности.

Взгляд назад – далеко от моря слева чуть виднеются домишки – посёлок местных крутых, вроде. Пристань и дворец отсюда тоже совсем не кажутся огромными. Забавная игрушка с вертолётной площадкой наверху, идущим сквозь все этажи искусственным дурацким деревом и огромным кривым несуразным бассейном, половина которого – внутри, другая – снаружи. Вблизи эта конструкция мне казалась очень неуютной, обшарпанной и неуклюжей. Возможно потому, что всё было в процессе стройки-перестройки, отделки, подключения-переподключения. И каждый начальник при возможности старался урвать хоть кусок мрамора, а каждый работяга в отсутствие нормального туалета – нагадить за камнем. Гигантская территория вокруг вся носила такие же отпечатки бесхозяйственности. Не знаю, сколько песка и земли сюда перевезли, сколько пальм, ливанских кедров, итальянских сосен, всяких стлаников и прочего в эту землю воткнули, но проплешины в газоне и свежезасохшие деревца заметно даже отсюда.

А вот справа – прекрасный дикий пляж. Песок там другой, местный, ракушки попроще, ближе к берегу подходит чахлая неубиваемая растительность. И лежат, балдеют морские котики. Кто скажет, что Каспий – не море, а это – каспийская нерпа, пусть попьёт с моё горько-солёной воды. Как-то я выпил ради бравады полбутылки залпом, виду не подав, оставив в недоумении шутников.

Пора назад – поработать немного, и обед. Выхожу на пустынный пляж, быстро отжимаюсь и одеваюсь, досохну в процессе. Иду и краем глаза вижу – над песком низко птица летит. Резко вглядываюсь – бежит ящерица, на двух ногах, аж их не видно. Догонять – а она и правда, как птица, мигом исчезла в кустиках. Уж чего, а живности чудной тут полно. Дворец построен на пути миграции птиц. Увидев внизу зелёный оазис, они спускаются, напьются пресной воды, наедятся ящериц, жаб, рыб. Среди теннисных кортов и беседок бродят колпицы, всякие кулики, цапли. В своё время можно увидеть пеликанов и розовых фламинго. А это, вроде, ибис. Интересно, может вообще он здесь быть? Разных чаек, бакланов, качкалдаков здесь почти нет, и так в заливе надоели. На диком пляже зубастые и вонючие загорают котики, одного из которых мне даже посчастливилось поймать за задние ласты. Непонятно только, кто из нас больше напугался.

Когда приезжает Сердар, работников вывозят с глаз долой. Не горю желанием с ним повидаться, а море здешнее люблю, так что хоть бы не приезжал. В последний визит навтыкали сосен наскоро. Сколько потом посохло. Убытков тут никто не считает, видимо, и деревьев не жалко. Надо – привезут ещё из-за границы. Людей не жалко подавно. Однажды я удостоился высокой чести встречать Супермурата. Школы Красноводска при полном параде вывезли куда-то в пустыню к трассе. С шариками и флажками. Там бросили на несколько часов без воды. В какой-то момент промчался кортеж, хулиганы помахали за спинами учителей разными фигурами, крича вместо «Халк! Ватан! Туркменбаши!» матюки. Все прониклись. Если вдруг соскучусь – портрет великого всегда можно найти поблизости. Вот он помоложе, ещё весь седой, а вот сейчас – черноволосый. Да что искать, есть у кого манаты?

Сказать, что Сердара ненавидят – ничего не сказать. Но то не про меня. Я даже не гражданин. А между тем я – единственный полноправный владелец этого и окрестных пляжей. И редкий залётный работяга-оборванец, отошедший по нужде, сильно меня не отвлекает. Сам Туркменбаши в год всего раз-другой заедет. На дворец так-то мне наплевать.

Море – моё всё. Оно со мной на дворцовом пляже. Оно – у отеля, где я тоже кошу траву, поливаю или сажаю оленьи рожки. И в десяти минутах ходу от моей квартиры. Море я вижу из окна своей комнаты. Вижу во сне. И на древнем письменном столе передо мной стоит найденная в ящике круглая картина, там парусник несётся по волнам. Подпирает картину небольшой кусок белого мрамора, как белая снеговая вершина.

Там, на родине, я часто смотрел на такие вершины и мечтал… о море. Здесь я тоскую по родине. Тоскую по любви, в которой ничего не понимаю, но, кажется, мне её мучительно не хватает. Может быть, оттого я часто стою перед зеркалом умывальника подолгу и жду, когда прекратит течь кровь из носа. Мне бывает одиноко и тоскливо, но совсем не хочется, чтобы кто-то знал об этом. И обречены на провал жалкие попытки поделиться своим беспредельным счастьем, когда я вижу море, плыву в этих волнах или под ними вместе с медузами. Когда я один на километры в обе стороны стою на побережье. Единоличный обладатель этой части вселенной, этих пенных ворот в другие миры, никому из нас не ведомые. Я принадлежу им также, как они мне.