Убить бога

В этот момент уже обезумевший от ярости Андрей волком прыгнул вперед навстречу врагу. Где-то в вышине послышался мерный гул – к Воробьевым от «Лужи» приближался вертолет. Пришелец дернул рукой, и, словно поймав комара в воздухе, бросил «вертушку» на землю. Машина стремительно пронеслась прямо над головой Андрюхи, едва не задев его рубящими воздух лопастями, и, рухнув метрах в пятидесяти, взорвалась, поднимая к небу густые клубы черного дыма. Соломатина оглушило взрывной волной, он споткнулся и нелепо растянулся прямо под ногами пришельца.

Загдир же, казалось, мало интересовался происходящим. Заметив под своими ногами лежащую в траве красивую железную авторучку, он поднял её. Это была ручка Николая Ивановича. Он поднял ее, полюбовался и вставил в нагрудный карман пиджака. Слегка «зарябил» и тут же принял образ профессора. И вот уже новоиспеченный «Николай Иванович» вырвал из клумбы тот самый злополучный кол и наотмашь ударил по голове начавшего было подниматься с земли Соломатина.

– Андрей!!! – эхом разнесся по скверу девичий крик. Это была Машка.

Она бежала к Андрею… Что могла сделать эта маленькая хрупкая девчонка? Слезы блестели на её щеках, а белое с золотом платье делало ее похожей на добрую сказочную фею.

Загдир молча посмотрел на девушку, и какая-то тупая усталость вдруг навалилась на него. Он отвернулся, чертыхнулся на своем темном языке и побрел в сторону реку.

Новейший прибор, датчик связанного разума, молчал, оставляя «проводника» в неведении, что делать дальше…

Глава 6

Пришелец шел не спеша, не обращая внимания на визжащих, бегающих людей. Он подошел к обрыву смотровой площадки и с интересом посмотрел на панораму Москвы. Сколько лет его не было…

Впервые он прилетел сюда в далеком 1547 году. Тогда в июне он стоял здесь с русским царем Иваном IV Грозным, наблюдая, как горит Москва – это был великий московский пожар. Царь Иван считал себя виновным в происходящем бедствии, а Загдир не стал его переубеждать. Какая разница, что думал этот человек, решил тогда «проводник». Дело было сделано, и вернуть ничего было нельзя. Народные бунты, начавшиеся сразу после огромного пожара 21 июня, требовали расправы над царской родней. По Москве поползли слухи, будто город спалили колдовством, а виной всему была ближайшая царская родня – Глинские. Однако, как только опасность миновала, царь приказал схватить главных зачинщиков и казнить.

Второй раз Зак сжег Москву в 1812 году. В то время была война, и все списали на французов. Руководство, которому напрямую подчинялся «проводник», считало, что если нет возможности точно определить источник «связанного разума», значит, нужно бы освободить это «опасное место» от людей. Пускай живут где-нибудь еще. Здесь же уже второй раз сработал датчик превышения фона «связи». Но оба раза везло. Спалив столицу лишь частично и запросив у шефа повторное сканирование, сигнал пропадал. То ли тогда помогли полумеры, то ли это были случайные непродолжительные флуктуации фона, неизвестно. Однако, отправившись домой и вдоволь наслушавшись споров и различных мнений насчет правильности своих действий, Зак неизменно получил непродолжительный отпуск и благодарность лично от начальника «Инспекции» за хороший результат. Результат всегда был решающим и исчерпывающим ответом любым недоброжелателям. Цивилизация мира Уджа-гаара была прагматична.

Сегодня все обстояло иначе. Великим научным сообществом темного мира был синтезирован новый невиданный доселе прибор как вершина технического воплощения, мощи и разума бесчисленного множества вселенных империи – «Крудак ди 8 Спаситель». В эпицентре его действия концентрация энергии достигала 8-ки по 10-бальной шкале контроля событий.

«Вот и посмотрим, че будет», – прошептал, умышленно кривя губами, Зак и, вежливо пропустив мимо себя какую-то визжащую толстую тетку, пошагал вниз по склону.

Он шел, не оглядываясь и не обращая внимания на суетившихся, кричащих людей. Зак не признавал страдание как сущность, в его мире не принято было обращать внимание на эмоциональную окраску событий. У «них» это было все равно, что подглядывать в замочную скважину – некрасиво. Согласно этикету воспитанный и порядочный «инопланетянин» не должен показывать, что видит ваши эмоции и чувства – они считались запретной и очень личной, интимной частью жизни каждого достойного гражданина империи Уджа.

Здесь же, в этом никчемном мире, было принято выставлять все напоказ, дико орать, размахивать руками, заставлять друг друга улыбаться. Чувства землян не были неприкосновенной собственностью, а были разменной монетой для политиков, проходимцев и негодяев всех мастей.

Зак был в курсе многих вещей, какие происходят на земле, и знания эти ему не нравились. Отвратительные, дикие, ущербные создания, считающие себя если не центром мироздания, то уж его лучшей частью точно, вершиной эволюции. Свое благосостояние они отождествляют не с чем иным, как с вселенским «добром». Ни грамма иронии, тупые никчемные фанатики собственных представлений о мире.

Пришелец, погруженный в свои мысли, незаметно для себя миновал лесистую часть заказника и вывалился на залитую солнцем набережную. Яркий солнечный свет ударил в глаза.

– Здравствуйте, Николай Иванович, – донеслось откуда-то сбоку, – вы же должны были быть там… – сдавленно, почти шепотом продолжил какой-то незнакомый юнец, указывая пальцем туда, где еще недавно красовалась высотка МГУ.

– Прочь с дороги, тупой ублюдок, – спокойно резюмировал Зак, вырванный из своих размышлений. Он догадался, что мальчонка узнал в нем профессора, но вступать в разговор не хотелось. У него на родине считалось нормой называть все своими именами, и это не было оскорблением, а то, что дикие обитатели этой планеты погрязли в лицемерии, не его дело.

Мальчонка ошеломленно открыл рот и отступил в сторону, пропуская профессора. Инопланетянин же, отвесив небольшой поклон в благодарность, не заставил себя ждать и двинулся к воде. Москва-река была как всегда спокойна и чиста. «Чистая» в понимании инопланетянина значило «постоянно обновляемая». Не нетронутая, как считалось в этих ущербных местах, а именно вечно обновляемая и непрерывно рождающая сама себя стихия. Это всегда успокаивало и повергало в смиренный трепет чувства пришельца. Каждый раз, приходя в этот мир, Зак шел к реке, его манила темная бегущая вода. Тянула и манила к себе…

Не спеша, наслаждаясь каждым мгновением, томно закатив глаза, пришелец погрузился в мутную бегущую материю. Квадриллионы атомов воды кружили и перемешивались с другими в бесчисленные дециллионы, создавали вигинтиллионы стаек и журчали, обтекая тело «профессора». Он чувствовал все их, он мог контролировать их движение, но не делал этого.

В эти минуты он становился самой рекой, своенравной и великой сущностью, чувствовал своим обнаженным телом каждый изгиб берега, каждую ложбинку на дне, каждую плывущую щепку и травинку. Где-то в глубоких недрах земли зарождалась его жизнь, собирались и ждали своего часа мельчайшие крупинки воды. Они прорывались через толщу земли и устремлялись вдаль, туда, откуда и пришли – в бесконечность. Сознание пришельца разлилось нескончаемой чередой блужданий и пузырьков.

Река была словно огромный живой организм, сообщающийся со всем мирозданием каждой своей клеточкой. Зак доверил ей себя, как дитя доверяет себя своей матери. Слился с ней. Добежал с ней до самого устья, к морю, где восторг внезапного расширения пространства пронзил и наполнил каждую клеточку его тела ликованием. Моря и океаны хлынули в открытую душу и заполнили её своим спокойствием и величием. Потом он поднимался к облакам, где парил в вышине над землей, упиваясь легкостью и свободой. И потом долго, будто сложив крылья, безмятежно падал вниз туманом и дождем.

Зак недвижно стоял на дне реки, в самой середине её русла, лицом к потоку. Глаза его были закрыты, руки раскинуты, голова плетью упала назад. Казалось, он превратился в зацепившуюся за дно корягу. В этот момент что-то маленькое, холодное и скользкое коснулось его щеки. Милое, безобидное создание, трепеща хвостиком, чтобы удержаться на месте, хлопало рядом своими крохотными губками. Оно с интересом смотрело на пришельца широко открытыми, доверчивыми глазами. Зак вышел из оцепенения и почувствовал безграничную нежность. Жизнь в её неповторимых красках пробивалась наружу. Она была рядом, ждала его там, на берегу, была вчера и хотела быть завтра. Нужно было возвращаться на работу. Чуть дрогнув телом, «профессор» не спеша двинулся вверх. Ему не нужно было нащупывать дно, он знал каждый камешек и бугорок, он чувствовал весь мир, не касаясь его, и потому шел уверенно, ступая легко и мягко.

Когда голова «профессора» показалась из воды, на берегу встрепенулась сидевшая поджав под себя ноги девчушка. Лицо её было красным и заплаканным. Это была Мария Рукавишникова. Она бежала изо всех сил, стараясь успеть за пришельцем, падала, сбивая до крови коленки о сучья и корни деревьев, но прибежала сюда лишь когда тот уже был под водой. Знакомый парень из соседнего потока рассказал ей, что видел, как её преподаватель Николай Иванович, видимо, сойдя с ума от произошедшего, зашел в Москву-реку и «утопился». На фоне всего ужаса сегодняшнего утра это не казалось чем-то слишком уж странным. Машка не стала ничего объяснять, села на берег и заплакала. Так она просидела часа два с небольшим. Она ждала… Нет, это не была надежда, что все можно исправить. Просто больше она не знала, что делать. Этот ужасный тип, что вселился в тело профессора, был единственной ниточкой, и та буквально канула в воду, будто насмехаясь над обезумевшим сознанием девчонки.

Загдир тихо поднялся на берег, смотря куда-то внутрь себя и не обращая внимания ни на что вокруг. С его синего пиджака свисали водоросли и текла вода. Пройдя всего несколько шагов, он остановился у ног Маши, почти наткнувшись на неё, и поднял глаза. Он стоял, постепенно превращаясь в большую лужу, и молча разглядывал девушку. Она тоже смотрела на него, не решаясь пошевелиться. Слова застряли, запутавшись друг о друга внутри её трепещущего сердца. Заплаканный взгляд был беззащитен и распахнут. Глаза уже высохли от слез, но мука обреченности и вины отражалась на её милом личике.

Люди не умеют плакать вечно, не умеют страдать. Даже боль у них имеет свои границы. Она не может быть больше, чем человек может вынести. Загдир знал это еще со школы, случайно наткнувшись в библиотеке на отчеты исследователей расы землян. Но еще он знал, что эти дикари умеют помнить и могут пронести через всю свою жизнь обет верности и наказать обидчика. Такое странное переплетение качеств еще тогда вызывало у Зака смешанные чувства. Как будто недоделанная работа или неправильно собранный механизм. Конструктор, что собрали вслепую.

Её большие зеленые глаза. Где-то он уже видел их… Да, точно. «Да, эта девчонка, словно та рыбка в реке», – вдруг подумал Зак. Маленькое хрупкое живое существо. Она была прелестна в своей уязвимости и бессилии. Инопланетянин поднял ладонь и коснулся её губ. Маленькое милое существо не испытывало страха. Дикарка была целиком в его власти… На что она надеялась? Это было занятно.

– Привет, житель земли. Как дела? – нарушив тишину, спросил Зак, выговаривая слова сообразно с местными правилами общения.

Глава 7

Мгновение спустя Мария резким хлестким движением рубанула обратной стороной ладони по руке пришельца, отбрасывая от себя ненавистные щупальца этого мерзкого существа.

– Кто ты такой, тварь? – Маруся кипела ненавистью. Её тело охватила дрожь, мир вокруг перестал для нее существовать. Сейчас были только он и она. Она вскочила на ноги, и, изо всех сил толкнув двумя руками в грудь пришельца, ударила его носком изящного фиолетового ботинка между ног.

– Как тебе живется в нашем теле, ублюдок? – крикнула она в бешенстве. Однако нужного эффекта это не произвело. Загдир немного качнулся, скорее от неожиданности, чем от удара, и шумно втянул ноздрями воздух. Казалось, ему было даже приятно.

– Бестолковое земное животное, у нас есть малость времени, так что потрудитесь изложить Ваше дело ко мне, – слегка, даже как бы по-великосветски и совершенно спокойно проговорил Зак.

За спиной у Марии кто-то кашлянул, пробуя голос, и тихо так спросил:

– А че это вы тут делаете? – это был тот самый рыжий паренек с соседнего потока, знакомый Маше. Его звали Леша Прохоров, он был худощав, имел смешное веснушчатое лицо и взъерошенные волосы, а закатанные по локоть рукава дополняли слегка нелепый внешний вид. Сходство с известным персонажем старого кинематографа сделало свое дело, и эта фраза прилепилась к нему по жизни.

Маруся повернула голову назад, пытаясь при этом осознать, что мир вокруг продолжает жить своей жизнью, заботами и делами. Жизнь в её сути не обращает внимания на потери и боль, она легко перешагивает через упавших и беззаботно шлепает в розовую, наполненную надеждами и наивными мечтами даль.

В этот момент инопланетянин стремительным движением схватил парнишку двумя руками, словно бревно, и, отшагнув назад, стал раскручивать его, словно спортивный снаряд. Лешка судорожно заорал:

– Вы что, Николай Ива…но…вич? Отпустите!

Но “Николай Иванович” только еще быстрее закрутил беднягу и картинно, как на спортивных состязаниях, швырнул Леху в реку, сделал еще один оборот, как будто не может сразу остановиться, и, приставив ладонь козырьком над глазами, посмотрел ему вслед. Леша пулей пронесся метров двадцать прямо над водой и, закувыркавшись с большим количеством брызг, наконец, приводнился.

– Низко пошел, к дождю наверно, – скривив лицо, усмехнулся Зак, – ну так о чем Вы, милая, говорили?

К счастью, Леха плавать умел, однако плыл к берегу тяжело, и даже в какой-то момент Маше показалось, что он тонет, и она бросилась в воду помочь ему, оставив пришельца одного на берегу. Тот же спокойно, почти без интереса наблюдал за происходящим, усевшись на траву. Наконец, когда они выбрались-таки на берег, рыжий мальчик чертыхнулся, поблагодарил Марию и боком, нервно оглядываясь на “профессора”, поковылял в направлении деревьев, чтобы поскорее скрыться из виду.

Несмотря на всю тяжесть ситуации, Мария Рукавишникова где-то в глубине души оценила “юмор” инопланетянина. Она сама всегда была не прочь повеселиться и даже участвовала в команде КВН еще в школе. Здесь же в Москве, поступив в университет, часто скучала по старой, шумной, веселой компании и подумывала найти похожую “движуху”.

Маруся как-то непроизвольно успокоилась и присела рядом с чужаком, понимая, что иных шансов поговорить по душам нет. Её мокрое белое платье было измазано илом, но золотистые цветы по окружности и краям рукавов все равно ярко и красиво переливались в уже почти полуденном московском солнце. Было тепло, и тем не менее, Маша обхватила себя в охапку и свернулась клубком, чтобы быстрее согреться.

Подсознательно понимая, что существо, признающее ценность “прикола” по жизни, не может быть сильно уж плохим, а возможно и не может быть таковым вообще, Маруся стала слегка коситься на Зака, разглядывая новоиспеченного “профессора”.

– Николай Иванович, – вдруг неожиданно для себя обратилась она к “проводнику”, –так может, вы пригоните сюда своих дружков и построите универ заново? А то, знаете ли, “ломать не строить”, – продолжила она нарочито назидательным тоном, отчитывая пришельца, словно нерадивого школьника, – и че это за понты такие с метанием мальчика? Ты дома тоже так себя ведешь, да, поганая морда?

– Все миры держатся на радости, девочка, искренней и одновременно неуловимой, как птичий пух на ветру. Но, тем не менее, нужно всегда стараться дарить её всему живому и неживому, ибо она и есть жизнь – так звучит первый закон всех вселенных, на вашем, конечно, косом языке, – снисходительно и одновременно проникновенно заявил Зак, оторвавшись от своих размышлений.

– Слушай, да ты еще и зануда, как я посмотрю… Че ж ты столько людей положил сегодня утром, да еще поездом размахивал, как плетью, – это по-твоему значит “дарить радость”, да? – надувая щеки и картавя, проговорила Мария, стараясь подражать “проводнику”.

– Совершенно верно, и я имею все необходимые полномочия. И кроме того, должен заметить, что мне не составит никакого труда мигом на сотни километров вокруг все превратить в пыль, и даже бабочка крыльями не успеет махнуть. Но я как добропорядочный гражданин не могу и не хочу даже на миг лишать вас возможности хорошо провести время, это же просто шоу, – мягко проговорил Зак, посмотрев Маше прямо в глаза, и, чуть помолчав, добавил, – сама понимаешь… Как у вас говорят, “красиво жить не запретишь”.

– Слушай, ублюдок с полномочиями, че ты несешь? Мне наплевать на ваш закон и на то, что ты там думаешь “по тому”, “по сему”. Наплевать на тебя и твою долбаную вселенную вселенных. Усек, нет? Не ваше собачье дело, сами разберемся, что красиво, что нет.

Маша не знала, что делать дальше. Она сидела, свернувшись калачиком на траве рядом с инопланетным чудовищем, но любой проходящий мимо человек не заподозрил бы ничего особенного. Можно было бы попробовать позвонить 112, и, возможно, “они” смогли бы его уничтожить, но “Николай Иванович” в любой момент мог буквально раствориться в толпе и исчезнуть без следа. Да и как его убить, каким оружием можно остановить этого монстра? Ответа не было. Жажда мести наполняла истерзанную душу Маши. В голове вертелся старый добрый совет, который она слышала еще в детстве: “Когда не знаешь, что делать – делай что-нибудь. Не принимай выбор, навязываемый тебе обстоятельствами”.