Эпизод детства

Эпизод детства
Вадим Зиновьевич Кудрявцев

Детские воспоминания иногда хранят то, что осмыслить можно лишь потом.

Не знаю, кто как, а я детство не помню совсем. Так, какие-то слайды, урывки, наведенные чужие воспоминания. И всего несколько эпизодов, которые можно было бы рассказать. То есть куски детства, которые я могу воспроизвести досконально в своем воображении. Законченные и живые. Один из них я и решил рассказать вам.

Каждое лето родители старались вывезти нас с братом на море. Для этого откладывались деньги весь год, родители списывались с хозяйками каких-то прибрежных «шанхайчиков», покупались курортные вещи. Из шкафов доставались сланцы и кепки. Как-то было не принято носить их в городе, даже летом. А тут они доставались, и сердце щемило от надвигающейся радости ношения всего этого.

Я очень ждал каждый год этой поездки. Причем я грезил не о море и не об отдыхе. Больше всего я ждал самой поездки. Поездки как таковой. Я просто очень любил «кататься на поезде». До того, что в детстве даже мечтал стать проводником. И поэтому, когда уже начинали паковать многочисленные чемоданы, я приходил в состояние крайнего нетерпения: значит уже скоро. Ходил вокруг комплектовавшегося багажа и контролировал, чтобы не забыли моих индейцев и пистолеты. И еще сомбреро, купленные на отдыхе и, как ни странно, дожившие с предыдущего курортного сезона. Пыльные, провалявшиеся год на шкафу, они доставались, чистились и укладывались в сумки, так как в чемоданах их можно было просто раздавить.

Мамина подстилка, панама от солнца «медуза» и вязальные спицы… Папина маска, трубка и набор стамесок для резьбы по дереву… Переплетенные папой и еще не прочитанные «Роман-газеты» и «Юности»… Все это лежало в шкафах и ждало своего часа. А будучи вытащенными из нафталинного плена и собранными вместе, все эти вещи производили на меня чарующее впечатление. Так что в процессе сборов я вертелся под ногами у родителей, тем самым сильно мешая, просто потому, что не мог быть в стороне от этого зарождающегося счастья.

В тот год мне было лет пять. И мы ехали на море. Было вызвано такси. Как я любил ездить на такси… Я и сейчас люблю ездить в машине, но тогда это было совершенно особенное впечатление. Вплоть до запахов и цоканья счетчика. Удавалось прокатиться-то не часто: когда-никогда родители заговорятся в гостях так, что транспорт уже не ходит… А тут на такси, да еще и на вокзал, к поезду. Это же вообще не передать…

Поезд всегда был местного формирования, поэтому на перроне как раз напротив нашего вагона нас всегда уже ждали бабушки и дедушки. Они приезжали всегда раньше нас, так что, в принципе, ориентироваться в поиске нашего вагона можно было исключительно на них. Но все равно всегда при подходе к перрону доставались билеты, и выяснялся номер вагона. Делала это всегда мама, так как папа изображал из себя караванного верблюда, навьюченного под завязку, и физически не смог бы исполнять роль штурмана.

Вещи заносились в наше купе, и все выходили прощаться с бабушками и дедушками. Родители послушно выслушивали наставления старших, а мы с братом носились по перрону, играя в какие-то незамысловатые и очень подвижные игры, прячась за спины взрослых. И все это с визгом и смехом. Родители постоянно останавливали нас, пытаясь успокоить и объяснить, что играть вблизи железнодорожных путей опасно. Но на нас это мало действовало, и в итоге заканчивалось все папиным подзатыльником. Получал его всегда брат как старший, но «надувались» мы оба. Хотя обиды и послушания хватало ненадолго, и уже минут через десять мы все так же носились и визжали.

Потом проводница предупреждала, что через пару минут поезд отправляется. Провожающие начинали целовать отбывающих, а затем в след кричать еще какие-то последние наставления. Мы заходили в свое купе и еще долго махали бабушкам и дедушками, а они нам. Они показывали жестами, мол, пишите, родители утвердительно кивали головами. А мы всё махали… Поезд дергался, и, пока провожающие еще были видны, мы махали…

Так было каждый раз. Так было и в тот раз. Тут еще нужно сказать вот что. Родители всегда покупали все четыре места в купе. Причем в купейном вагоне. Это, конечно, было дороже, но на порядок комфортнее. Один раз, еще когда мой брат был совсем маленьким, родители попытались сэкономить на билете, уложив брата с мамой на одну полку. Но, промучившись всю ночь с моим резвым братом, мама сказала, что больше она так ездить не согласна. Поэтому, когда в поездки начали брать и меня, подобные эксперименты родители уже решили не проводить. Так что мы всегда занимали все купе, специально покупая билеты заранее. Мама и я спали на нижних полках, а папа и брат – на верхних. Но меня-то всегда тянуло на верхнюю полку. Это же намного интереснее, да и как-то взрослее, что ли. Поэтому почти сразу папа закидывал меня на верхнюю полку к нашему обоюдному удовольствию: я не путался у него под ногами и аж светился от удовольствия.

Некоторое время я был занят тем, что просто упивался атмосферой купе: и этим неказистым купейным столиком, и тусклой лампой с щелкающим тумблером, которую включали только вечером, что не мешало мне постоянно щелкать выключателем, и ручкой для включения вечно неработающего радио, и матрасами, закинутыми в боковое отделение… Все это приводило меня в полнейший восторг. И только насытившись всем этим, поняв, что все это на некоторое по-детски долгое время будет "нашим", я позволял себе наконец лечь на живот, уставившись в окно. Не знаю, поймете ли вы меня, но с верхней полки в окно смотреть намного интереснее, чем с нижней. И вот так я мог пролежать очень долго, смотря на мелькающие мимо деревья, пожелтевшую от жары траву, раскаленные бетонные пригородные станции, и провод, который то стремится вниз, то снова поднимается, как волна.

Не исключаю, что может я и помню эту историю только потому, что она произошла в купе поезда. Поезда, которого я впитывал всеми порами, пытаясь запомнить, запечатлеть каждую деталь на целый год до следующего свидания.

Состав уже убегал прочь от города, родители достали сменные вещи и уже собирались закрыться, чтобы переодеться, когда дверь нашего купе отворилась, и на пороге показался мужчина. Тогда бы я его охарактеризовал как «взрослый дядя», хотя точной оценки бы это не дало, так как «взрослые дяди» на тот момент у меня начинались от 18 и заканчивались около 50 лет. Далее шли «дедушки», отличающиеся от «взрослых дядь», в принципе, только количеством седины. Сейчас я думаю, что мужчина был лет 37-ми или около того. В правой руке он держал билет, с которым он сверял номер своего места, а в левой – «дипломат». Для человека, отправляющегося на море, «дипломат» был совсем непривычным багажом. Это заметил даже я – ребенок. Мужчина еще раз проверил наличие номера своего места в нашем купе, положил билет в нагрудный карман рубашки, тихо поздоровался, вошел и сел на одну из нижних полок. Поставив «дипломат» рядом на сиденье, он замер, погрузившись в какие-то свои мысли. Хотя это я понимаю только сейчас, своим нынешним умом. А тогда я был удивлен тем, что дядя сидел абсолютно неподвижно и смотрел невидящим взглядом на вытертую краску прохода. Как памятник.

Родители на миг опешили от такого внезапного вторжения, разрушающего заранее запланированный и обеспеченный комфорт. Если так можно сказать «семейной оккупации купе». Так что на некоторое время в купе нависла пауза, которую даже мы с братом не решались нарушить. Мама вопрошающе посмотрела на папу, папа пожал плечами, мол, «сам ничего не понимаю».

– Простите, – папа прервал неловкую паузу. Сказал он это негромко и не резко, но погруженный в свои думы попутчик вздрогнул и удивленно посмотрел на папу, как будто и не предполагал, что рядом кто-то еще есть. – Вы наверно ошиблись купе…

– Сейчас, – мужчина полез в нагрудный карман и извлек оттуда свой билет, – Вот, седьмой вагон место двадцать два. Вот моя полка, – он указал на верхнюю полку, на которой в это время лежал мой брат, и протянул билет моему отцу.

Папа внимательно изучил билет, пожал плечами и полез за нашими билетами.

– Дело в том, что мы купили все места в этом купе, – папа протянул наши билеты мужчине, -тут наверно какая-то ошибка. Хотя по вашему билету все сходится…

Попутчик невнимательно изучил наши билеты и вернул их. Я вспоминаю сейчас его лицо тогда и понимаю, что ему в ту минуту было все равно, и историю с билетами он пропускал как-то мимо себя.

– А вы давно покупали ваш билет? – осведомилась мама.

– Да только что, – мужчину снова выдернули из каких-то полностью поглощающих его мыслей, – за полчаса до отправления.

– Странно, мы за двадцать дней покупали…

Снова повисла пауза.

– Давайте просто пойдем к проводнице и все выясним, – предложил папа. Попутчик кивнул.

Папа встал, взял сигареты и зажигалку со столика, намереваясь «заодно и покурить», и собирался уже выходить. Но в это время дверь купе открылась, и на пороге показалась проводница.

– Здрассьте, – небрежно бросила проводница, – билетики показываем…

– Как вы кстати, – воскликнула мама, – мы как раз хотели к вам идти…

– Что случилось? – насторожилась проводница. В ее голосе уже не было пренебрежения. Теперь в нем явно преобладала настороженность.

– Вот посмотрите, – мама взяла из рук папы и того мужчины заранее вытащенные ими билеты и протянула их проводнице. – У этого мужчины билет в вагон номер семь, место двадцать два. И у нас: седьмой вагон места с двадцать первого по двадцать четвертое. Мы всегда стараемся купить все места в одном купе. Тут, должно быть, произошла какая-то ошибка…

– Подождите, женщина, не тарахтите, – тон проводницы явно изменился и перешел обратно к пренебрежительному. Судя по всему, то, что сказала мама, было явно не тем, чего она опасалась, и что заставило ее изменить тон еще буквально пару секунд назад. – Дайте посмотреть.

Проводница долго изучала выданные ей билеты. Водила пальцем по строчкам и шевелила губами, как первоклашки на своих первых уроках чтения. В купе снова повисла тишина. Все следили за скрупулезным изучением билетов проводницей.

– Руки бы им повыдергивать, – наконец разразилась проводница, – куда они смотрели? О чем они думали? Продали, мать их. Справились. А мне что делать? Куда его прикажете селить? У меня вагон полный…

– Что вы кричите? Я-то ни в чем не виноват, – как-то печально отреагировал мужчина. – Пришел в кассу, взял билет. Что мне теперь в коридоре спать? На полу?

– Ладно, разберемся, – проводница собрала все наши билеты и уложила их в специальные полиэтиленовые отделения папки в дерматиновой обложке, чем-то напоминающей кляссер для марок. – Посидите пока тут, а там – посмотрим.

Это была не просьба, это была констатация. Неудобства нашей семьи и этого мужчины в расчет не брались, ему приказано было ждать. Хотя в данной ситуации деваться, конечно, было некуда, поэтому прощался даже такой тон.

– Вы не возражаете? – спросил попутчик у мамы. – А то я, в принципе, могу и в коридоре подождать…

– Да что вы?! Какой коридор? – сказала мама, – конечно оставайтесь. Все мы люди…

Проводница не стала слушать эти расшаркивания и на последних маминых словах она уже вышла из нашего купе и перешла в следующее.

– Пойдем покурим? – обратился папа к нашему соседу по купе.

– Пойдем, – отозвался тот.

Их не было минут десять. Мама успела за это время переодеться и достать книгу. В это время зашли папа и этот мужчина.

– Познакомьтесь: это моя жена Аня, – папа показал на маму раскрытой ладонью, – а это Армен.

Мужчина кивнул.

– Очень приятно, – сказала мама.

– Хочу поблагодарить вас, что разрешили мне подождать здесь… – начал было Армен. (Я буду называть его Арменом для простоты изложения)

– Ну что вы, какие пустяки…

Взрослые расселись на нижние полки: мама с папой с одной стороны, Армен – с другой. И снова в купе воцарилась тишина.

Мы с братом молча смотрели на происходящее со своих верхних полок, что на нас было не очень похоже. Тем более то, что происходило внизу, ни коим образом не подпадало под прилагательное «интригующее». Да и редко, когда взрослые разговоры интересуют детей настолько, что они молча могут слушать их в течении более чем нескольких минут.

Наш новый сосед по купе кашлянул, прикрыв рот ладонью.