Три поэмы про любовь в эпоху постмодерна

– Хотелось бы чтоб шорохи от смычка… и не звонко как-то…

– Для этого надо микрофон прямо в скрипку, а вам стоять смирнёхонько. Смычком не махать.

Я прокрутила запись ещё раз, поигралась микшером. «Опозорилась, это тебе не попсу под минус» – подумала я. Максим смотрел на мои манипуляции с надеждой. Будочка! Конечно будочка нас спасёт.

Втиснулись в эту комнатку три на три. Барабаны занимали почти всё место. Мы вдвоём осторожно их передвинули, что бы хотя немного освободить пространство. Максим держал свою скрипку на поднятых руках, я с микрофонами протискивалась между ним и стеной. Пока всё расставляла касалась его руками, плечами и даже грудью. Поймала себя на мысли что нравиться быть в этой тесной комнатке с Максимом.

«Дорогуша, тебе этого только и не хватало» – сделала выговор себе. Надела наушники, включила запись. Максим поднял скрипку, посмотрел на потолок, вздохнул и заиграл.

Сказать что я обалдела, этого мало. Это было то, что пишут экзальтированные дамы после концертов их кумиров – благоговела.

В голове плохо умещалось, что вот этот человек, в мятой футболке, вытянутых в коленях штанах, которого я двигала туда-сюда и ругала когда он задевал микрофон, может извлекать такие волшебные звуки. Он играл Медитацию из оперы Таис. Шесть минут пролетели, Максим с заметно побледневшим лицом вошёл в аппаратную.

– Ну как?

Я со страхом, что опять напортачила включила воспроизведение. О боги микрофонов, слава вам во веки веков, запись получилась чистой, чёткой, каждая нотка звучала.

– Погоди-ка!

Я окрылённая успехом скопировала два раза дорожку. Добавила им ревер, задержала на четверть секунды каждую. Таак, теперь развести по каналам. О чудо! Скрипка Максима вползала прямо в душу из середины сцены и мощно летала среди огромного пространства зала. Мы отошли подальше от колонок, Максим кажется был потрясён моим умением. Он не удержался, поцеловал меня в щёку.