Это самое (сборник)

играя в клубе в шашки, ждёт сеанса
(а кто не так – в бараний рог согнём!)
И три перста[1 - Кому уж очень не нравится «три», тот пусть читает «два». Тем паче и храм-прототип – старообрядческая церковь в Рыбацком. (Прим. автора.)] влекли из кулака
лишь старики, у паперти смолкая.
Креститься? Вряд ли. Видимо, сморканье
осуществлять без помощи платка.

Вторым из прославлявших вертикаль
был Маков, мастер печи класть. Пьянчуга,
но тяготевший к Верди и пичугам.
Из тех пристрастий вывод вытекал,
а именно: вооружась шестом,
на голубятню возносился Маков,
и пел – в текст канонический со смаком
вкрапляя мать – о чувстве, о шестом.

Но культовое зданье и печник
не шли – к чему досужие вопросы! —
в сравнение с мужчиною из бронзы,
что взору всю окрестность подчинил.
Сверкали зорко из-под козырька
на северный пейзаж два тёмных глаза,
и под усами медными не гасла
усмешка – он едва, чуть-чуть, слегка
не помыкая вовсе, намекал,
что нашей жизни чужд уклад фламандский:
холст может сгнить, доска – сгореть, сломаться,
а бронза – та надолго. На века!..

Долг гражданина красен платежом.
И дабы в яму не попасть ни за что,
гляжу вперед… Тем паче и пейзаж-то
на добрых четверть века протяжен.
В начале было вот что. Мне пять лет.
Со мною всё случается – впервые.
К примеру, ем с горчицей паровые
котлеты. Скачет по полю Пеле.
По Ретроградской волости телят
привесы циклопичны. Рубль и Куба
меняют курс. Дружинники из клуба
выводят первых на Руси стиляг.
Из-за общежитийного забора
взираю, как ткачиха с морячком
дают ответы на вопросы пола
(о, волк морской, вертящийся волчком!).
А я кляну стечение светил
за слишком оттопыренные уши.
И постигаю, сколь отменно тушит
пожар души подкрашенный этил.
Засим, поднявши пилигримский стяг,
я воспаряю, мысль кружа в химерах.
Чтоб возвратиться, Байрон-недомерок,
на родину пятнадцать лет спустя…

Из трёх вершин остался Божий храм
благодаря тому, что на отшибе.
На паперти паук, подобно Шиве,
воссел. А в алтаре хранится хлам.
И флегматично созерцает мент,
как попираю бренными ногами
пустующий, заросший лопухами
и уходящий в землю постамент.
В печах пылает газ. Трезор беззуб.
А голубь, присягнув авиапочте,
копается в мемориальной почве.
А зоб его походит на слезу…

    1978

«Нет, заяц, погоди, не кипятись!..»

«Нет, заяц, погоди, не кипятись!
А я переболел болезнью роста.
И знаю, что до сорока пяти
дожить – уже немалое геройство.
Богатыри немы, а наш удел —
слова. А то, что волка кормят ноги,
ты опровергнуть не один хотел:
вон черепов у столбовой дороги!
Чем возражать, немного погоди.
Ручаюсь, станешь моего плачевней
во дни, когда, сомненья победив,
себя распустишь, будто ополченье.
Мир сделать чище, чем он был и есть, —
о, я прошел чрез это ницшеанство!
Но чтобы стала детская болезнь
хроническою, вроде ишиаса, —
не дай мне Бог!..» – с улыбкой замолчал,
вишневой трубкой задымил, как крейсер.
А я ушами хлопал по плечам.
И до сих пор бешусь, что ты был весел.

Русская морфология

Существительные ссучились.
Как подлог – любой предлог.
У глагола в лучшем случае
паралич обеих ног.

Нету лиц. Местоимения