Подумаешь, попал – 2

Я же пошел в штаб, поделиться новостями. Ну а наутро пришел приказ о наступлении. На нашем участке появились гвардейские минометы «Катюши». Кроме того, подошла свежая танковая бригада, которая должна влиться в мой корпус.

– Подполковник Ведерников, – представился мне комбриг.

– Ну что ж, пойдем, поглядим, на твоих орлов, – сказал я.

Мы вместе прошли вдоль выстроившихся возле своих машин экипажей. Нет, это были еще не орлы, а орлята. Все молодые, недавно после училищ и курсов, в общем, еще не бывавшие в бою ребята.

– Вы докладывали, что в бригаде 54 танка, а я насчитал 53, – строго спросил я.

Комбриг замялся, но все же ответил, на станции, при разгрузке, ЧП вышло. Танк, съезжая с платформы, свалился, погнул ствол. Сейчас машина в ремонте.

– И вы так спокойно об этом говорите! Почему не доложили сразу?

Полковник молчал. Я видел, как играют его желваки, он едва сдерживал себя, чтобы не сорваться. Ну да, какой-то мальчишка, который умудрился стать генералом, командиром корпуса, отчитывает его перед всеми. Сердился я не за то, что произошло – всякое бывает, а потому, что происшедшее попытались скрыть. Перед боями потеря одной

единицы техники это существенно. Конечно в корпусе, хорошие специалисты по ремонту, майор Ермолов чего стоит. И замена ствола для его роты технарей не проблема, было бы время.

– Чего еще я не знаю о вашей бригаде? – спросил я.

– Я собирался доложить, что в бригаде был неполный батальон мотострелков, всего треть. Сейчас он пополнился за счет роты, набранной из местного населения. Говорят в основном бывшие партизаны и окруженцы. Народ ненадежный, дисциплины никакой, – ответил чуть с заминкой полковник, глядя на мою реакцию. – Но ничего, Суховцев опытный командир, да и особист грамотный. У нас, порядок наведут! – закончил он.

–Хорошо.

Полковник Ведерников мне не понравился, как и я ему. Антипатия взаимная. Пятой точкой я чувствовал, будут у меня проблемы, с этим полковником. Обернувшись, я увидел подполковника Капралова, который в сторонке обсуждал что-то с одним из офицеров бригады – старшим лейтенантом. Того я не знал, но сразу было видно, из той же братии, что и подполковник.

Я не ошибся. Увидев меня, Капралов направился ко мне, для доклада. Старший лейтенант, пошел следом.

– Вот, – Капралов, указал на старшего лейтенанта. – Хочет отдать под суд механика водителя, повредившего танк.

– Ну, и в чем дело? – спросил я.

– Да так, я против этого.

Ответ Капралова удивил меня. Всегда въедливый, порой жестокий, он не казался человечным, и тут…

– Парнишке всего восемнадцать лет, на курсах всего несколько часов наезда, а его съезжать с платформы заставляют. Тут и опытному водителю постараться надо, чтобы дров не наломать, – заключил особист.

– И все же он виновен, в происшедшем, – вклинился в разговор старший лейтенант.

Я нахмурился, это дело нравилось мне все меньше и меньше.

– Ладно, давайте посмотрю на вашего вредителя, – сказал я. – Где он? Под арестом?

– Сейчас в наряде по кухне, – сообщил старший лейтенант.

– Ну, пошли, посмотрим на него, заодно и глянем, чем людей кормят.

На счет кормежки я вспомнил не зря, по себе знаю плохо

накормленный солдат хуже служит.

Мы подходили к кухне, когда я увидел человека, рубившего дрова. Хоть и со спины, но фигура с топором, показалась мне смутно знакомой. Я остановился и стал наблюдать за заготовщиком дров. В грязной, старой поношенной форме со следами пота на спине он больше походил на пленного, побывавшего в фашистском концлагере, чем на солдата. Вот он вновь замахнулся топором, чтобы разрубить полено, но остановился, почувствовав, чей-то пристальный взгляд. Солдат обернулся, и тут я его узнал. Лешка Федорчук! Сейчас он мало походил на того редко серьезного, постоянно улыбающегося балагура, каким я его знал. Теперь это был худой, изможденный от недоедания и усталости человек.

Я еле сдержался, чтобы не броситься к нему, а махнул рукой.

– Солдат, ко мне!

Лешка огляделся, понял, что обращаются к нему. Вогнал топор в полено, и лишь тогда, не спеша надев пилотку, направился к нам.

Меня он не узнал – это я понял сразу. Да и как узнать? Смотрел он больше на мои погоны, а так, ну мужик с усами, с повязкой на голове. Кропоткин раньше усы не носил, это мой стиль, с той жизни.

– Товарищ генерал-майор, рядовой Федорчук по вашему приказанию прибыл!

– Почему рядовой, ведь ты был младшим сержантом? – спросил я.

Федорчук с удивлением посмотрел на меня, и тут наконец-то, по его напряженному взгляду, я понял, что он узнал меня.

– Товарищ генерал-майор, вы!

– Я, Федорчук, я. Так, почему – рядовой?

– Да, тут разжаловали, – Федорчук посмотрел на старшего лейтенанта.

Я обернулся к тому.

– Почему был разжалован сержант Федорчук?

– Так, окруженец он, – пояснил тот. – А может даже дезертир, кто его знает. Приходят на сборный пункт, говорят мол, раненые были, поэтому, через фронт не пробились, но в партизаны не ушли.

Я снова посмотрел на Федорчука. Тот понял меня, задрал гимнастерку и показал на боку характерный шрам от осколка.

– Я в госпитале лежал, когда наши, Харьков сдали. – Хорошо, более-менее, ходить мог. Я и еще двое ходячих ушли, и вовремя, потом, говорят, немцы в госпитале всех раненых убили, – рассказывал Федорчук, а на глазах его появились слезы.

– Нас одна старушка приютила, выходила, сама не доедала, от этого и померла. Мы, как оправились, из города, выбрались, хотели фронт перейти, а он сам к нам вышел. Мы на сборный пункт, туда нас направили. Документов никаких, ведь в госпитале лежали. У меня только вот это, – Лешка показал мне, достав из кармана медаль «За отвагу».

– Почему не носишь? – спросил я.

– Так вот этот запретил, говорит, сперва докажи, что ты это ты и медаль твоя.

– Понятно, – я обратился к старшему лейтенанту.

– Алексея Федорчука я снимаю с наряда и забираю его с собой.

– Так он, товарищ генерал-майор, еще проверку не прошел, ждем подтверждения по запросу, что был такой боец Федорчук.

– Сержант Федорчук, – поправил я. Как вы поняли из разговора, я его знаю и подтверждаю его личность. Или вам меня одного не достаточно? Так вот, еще два офицера корпуса могут подтвердить это. Капитаны Телепин и Бровкин.

Старший лейтенант не знал, что сказать.