Миг сидел рядом с «близнецом» молча…
Глава 8
Тео штурмовал работы по созданию лаборатории на Фаетоне. По утрам он задавал программы роботам- монтажникам, и те принимали грузовые аппараты с материалами, разгружали их и вели монтаж аппаратуры. Днем он облетал свои “ угодья” наблюдая за жизнью жителей Содома и Гоморры, города, обнаруженного невдалеке. Он удивлялся их примитивным формам мышления, как и существованию под щедрыми лучами Светила. Да, поистине, щедрость природы расслабляет. Эта мысль зародилась в нем. А что, если заставить это стадо активно действовать, что произойдет? Он стал теоретически прикидывать активность человека. Да, похоже на то, что больше должно выделяться энергии. Но теория теорией, а что будет на самом деле, дадут опыты … Над широтой долины, окруженной со всех сторон высокими горами, сияло солнце. Солнечные лучи веером пробивали облака и освещали зеленую поросль внизу, речушку, бегущую по равнине дна с гор. Кристально чистая вода в ней отражала лучи, превращая их в сияющие блики. Как ожерелье из драгоценных камней, сверкала она весело, отдавая драгоценную влагу возделанным полям и городам. Белокаменные строении по обе ее стороны соединены ветхим канатным мостом, по которому время от времени проходят навьюченные ослы, верблюды и лошади. Мост через горный поток является продолжением дороги, убегающей вверх в горы. Оттуда, с гор, спускаются к городам караваны купцов, что едут из заморских стран с навьюченными на ослов и верблюдов товарами. Оттуда, с гор, приходят в города разные вести об опустошительных войнах, эпидемиях и о диковинных странах, где бегут молочные реки, поют райские птицы и где люди не носят одежд и не возделывают почву, потому что жизнь у них сытая и богатая, как в раю. Воистину, Мир полон слухов. И жители городов давно уже разучились верить им. Они жили своей замкнутой жизнью и были убеждены, что лучшего и желать не надо, ибо не ехали бы к ним с разных концов Мира купцы и не восхваляли бы плодов земледелия и ремесла… Со стороны гор, обливаясь потом, смешанным с осевшей пылью, бежал бородатый человек в черной мантии, подпоясанной толстой веревкой. Длинная, она волочилась по каменистой почве, и он время от времени наступал на нее и падал, размахивая руками. Наконец, человек подобрал подол в левую руку, обнажив разбитые в кровь колени и белые мускулистые икры, обросшие черной курчавой порослью. Глаза его были широко открыты, рот жадно хватал воздух, а тело дрожало. Лишь на шатком мосту остановился, испуганно обернулся и сделал небольшую передышку, затем вновь пустился к городским воротам:
– Эй, стража! – исступленно молотя кулаками по массивной дубовой створке, кричал он. Прошло довольно много времени, пока стражник, в коротком стальном нагруднике, и стальном шлеме, лениво окликнул:
– Чего тебе?
Человек вскинул обезумевший взгляд в его сторону и, стуча зубами, выдавил из себя:
– От- к- к- к- рой!
Стражник медлил. Очевидно, ждал веских аргументов.
– От- к- к- к- рой! Я – монах храма Еговы. Отк- к- крой?!
Это возымело действие, ибо в городе служители культа пользовались уважением. Стражник, стыдливо скрывая, что он не знает священника, а это считалось позором среди верующих, несмело промямлил:
– А- а- а, святой отец, Сейчас.
Скрип отодвигаемой створки последовал тут же. В образовавшуюся щель монах втиснулся и, вздымая вихри пыли, бросился вперёд по мощенной тесанным камнем улице. Монахи гурьбой окружили Соломейя и галдели на все голосе, как стая черных воронов.
– Это демон зла! – выкрикивал один из них, потрясая рыжей редкой бородкой. Глаза его, прозрачные, как горный поток, лихорадочно блестели, а узловатый указательный палец был поднят к верху. Монах потрясал им и торжественно повторял без устали:
– Это демон зла!
– Надо пойти и посмотреть? – сказал вдруг чернобородый, огромного роста монах. Его голос прозвучал, как гром среди ясного неба. В мгновенно наступившей тишине слышалось сопение да городской шум за монастырской стеной. Страх заполз под черные тоги, щекотал спины невидимой вздыбленной шерстью. Первым пришел в себя Соломей. Он, переживший явление, не боялся и храбрился перед испуганной толпой товарищей.
– Идем, я покажу вам его. – С этими словами он подошел к засову, запиравшему монастырские ворота. Монахи стояли некоторое время в нерешительности, затем по одному подошли к Соломейю, стали помогать. Вооружившись длинными палками, топорами и бронзовыми мечами, они галдевшей толпой плелись за Соломеем в горы…
Тщательные поиски ничего не дали. На месте, где Соломей видел нечистого, была выгоревшая растительность, как от огромного лесного пожара. По краям еще дымились головни.
– Он это все подстроил! – фальцетом завопил рыжий монах. Как и прежде, он потрясал узловатым перстом, указывая в синюю высь неба. Гнев всколыхнул горячие головы монахов. Обман – смертный грех, и Соломей знал, чем грозит ему это. Он стал на колени, с мольбой простер руки к разъяренной толпе:
– Братия, клянусь вам, я видел… – Он сбивчиво стал повторять много раз сказанное перед этим, – Как огненный змий, спустился на землю. И у подножия его были кручи, а по бокам его со всех четырех сторон подобие птиц с клювами, а в самом верху подобие престола и на нем человек, но в пузыре лик его. И говорит мне: “ Встань, человек…».
– Хватит! – прервал его чернобородый, – Это мы уже слышали. Ты лучше скажи, какую казнь тебе надобно, чтобы простил тебя всевышний?
– Я не виновен. – Убеждал Соломей монахов, ползая на коленях. Сквозь подол тоги просочилась кровь от израненных колен. Не обращая внимания на боль, он твердил,
– Я не виновен перед Богом и перед вами, братия. Монах, не признающий греха, не может быть казнен, это насилие… И его решено было бить палками и изгнать из монастыря. Шатаясь и изнемогая от усталости и голода, Соломей вернулся в лес на то место, где встретился с пришельцем. Он соорудил себе сруб и стал жить в нем, молясь по вечерам Богу. Жизнь его текла вдали от города, пока однажды вечером он не услыхал шорох. Кряхтя от боли плохо сросшихся сломанных ребер, он слез с топчана и открыл дверь. На пороге лицом вниз лежала старуха. Волосы ее, черные и густые, были перепачканы грязью, свалявшиеся, от нее исходил резкий запах, так пахнут издыхающие животные, убиваемые непосильным трудом, болезнью, старостью. Соломей осмотрел ее. Жизнь еле теплилась в ней, желтое изможденное лицо с ввалившимися глазами было лицо старухи. Монах втащил женщину вовнутрь, уложил на разбросанные возле огромного казана шкуры. Он сделал все необходимое. Обмыл обтянутое кожей желтое тело и уложил на сухую постель. Затем стал совать в котел пучки всевозможных трав. В тесном срубе распространился душистый аромат. Порывшись в кожаной сумке, он извлек щепотку порошка и бросил в огонь. Мгновенно костер под казаном зачадил, наполняя ядовитым дымом сруб. Монах закашлял, слезы ручьями хлынули из глаз. Он не выдержал и выскочил на воздух, долго и громко кашлял. Едкий дым валил из открытых дверей. Монах в страхе бегал вокруг сруба, причитая и размахивая руками. Лишь под утро он свалился от усталости на пороге хижины и уснул мертвецким сном. Солнце уж ярко светило, когда Соломей открыл глаза. На поляне, покрытой лесными цветами и земляникой, жужжали дикие пчелы, в вышине пели птицы, шелестел в ветвях ветер. Монах потянулся, встал. На душе было покорно и светло, как в это летнее утро. Он не сразу сообразил, что побудило его провести ночь на пороге. Вспомнив, он быстро вошел в сруб. Очаг давно угас, комната, хранившая тьму, была свежа. Едкого дыма нет. Соломей на ощупь подошел к больной, пошарил руками. Сквозь сумрачно проступившие очертания он увидел огромные глаза, дико следившие за ним. Когда взгляд освоился с темнотой, Соломей зачерпнул глиняной чашкой варева из казанка и, придерживая ее голову, влил еще теплую жидкость ей в рот. Через минуту женщина издала тяжкий вздох. Соломей, одобрительно крякнув, принялся разводить очаг. Вскоре веселый огонек залопотал под казаном, в котором уже варился бульон из рогов молодого оленя и змеиного мяса. Женщина оторопело следила за манипуляциями монаха, но приготовленный бульон съела весь. Она была очень слаба и не могла говорить. Соломей, зато разговаривал с ней.
– Ты не бойся меня. Никакой я не колдун. Обыкновенный несчастный монах, изгнанный братией за обман. Да и обмана не было вовсе. Ах, грешные, сами взяли грех на душу, оклеветав не виновного. Вот и ты, бедная, все думаешь, что перед тобой колдун…
Он тараторил так бесконечно долго и умолк лишь когда женщина закрыла глаза. Желтизна ее уменьшалась очень медленно, проявляя на свет ослепительно красивое лицо. Соломей со страхом наблюдал за выздоровлением. Судьба сыграла с ним очередную злую шутку, подослав эту женщину. Красота в те времена считалась от
лукавого, красавиц проклинало духовенство и чернь, приписывала им свои беды и несчастья. Статус колдуна повис над монахом окончательно и бесповоротно, утвердившись с приходом этой несчастной больной. Соломей решил уйти в горы, подальше от людей, от городов, где нет троп охотников, иначе растопчут его и сметут с лица земли. Женщина могла уже кое- как передвигаться, но еще не говорила. Однажды он сказал ей:
– Я должен отлучиться на несколько дней. Не пугайся. Вот еда, там, в бадье, питье. Вода не портится очень долго в этой бадье, можешь пить и варить себе еду. Я вернусь скоро.
На поляне возле сруба стояла незнакомая красавица. Огромные голубые глаза ее, очерченные пушистыми опахалами черных ресниц, над которыми тонкими дугами в чувственном росчерке изогнуты брови, смотрела на него привычно и доверчиво, словно знала и ждала именно его. От этого доверчивого взгляда он растерянно спросил:
– А где больная?
– Я уже здорова. – Звонким молодым голосом весело ответила она. Соломей оробел и растерялся окончательно. Слова застряли у него в горле, усталость как рукой сняло. Он, опустив глаза, не оборачиваясь, проследовал в сруб. Неожиданно за спиной он
услышал:
– Как тебя зовут?
Монах вздрогнул, обернулся. В ослепительном сиянии дня на пороге стояла женщина. Несмело бросил через плечо:
– Соломей.
Она быстро вскочила в хижину и принялась снимать с него лук, топор, суму. Затем налила в огромный глиняный таз воды, намереваясь омыть ему ноги. Соломей вздрогнул, пряча задубелые и черные, по щиколотки потрескавшиеся ступни. Омыть ноги, значит, быть женой. Он это понял. Жизнь предстала перед монахом в новом качестве. Женщина, в впоследствии и жена, назвалась Соломеей. Они переселились в горную долину к истокам горной реки, разделявшей Содому и Гоморру. Однажды вечером Соломея ловила рыбу у подножия водопада в заводи. Она это делала ловко, доставая сонных пескарей из-под камней, куда пряталась рыба на ночь, как вдруг услыхала треск ломающихся сучьев, исходивший из вышины небес. Потеряв всякую веру в Бога, под тяжестью перенесших несчастий, женщина подняла глаза, полные не суеверного страха, а, скорее, любопытства. Ее прекрасные голубые глаза отобразили блеск яркой звезды, нисходящей к земле. Соломей, вернувшийся с охоты, в это время разводил очаг. Увидев необъяснимое явление, он пал на колени, причитая: – 0, Господи, помоги вернуть мне веру, помоги обрести себя… – Он отчаянно бил поклоны, и в бороде его застревали прошлогодние сухие стебли травы. Между тем на горную возвышенность опустился круглый прозрачный диск, из него вышел человек в точно таком же одеянии, в котором Соломей видел пришельца ранее. Человек этот спустился к срубу, где уже была рядом с бывшим монахом перепуганная женщина. Ее прекрасные глаза взирали на пришельца из-за косматой шевелюры мужа.
– Мир вам, дети Земли! – сказал металлический преобразователь на груди пришельца.
Соломей стоял на коленях, хлопая глазами, в них светился суеверный страх.
– Встань, человек! – приказал пришелец.
Соломей повиновался, отказать самому Богу – навлечь смертельный грех. За ним вскочила на ноги Соломея. Она крепко держалась обеими руками за предплечья мужа и дрожала всем телом.
– Ты поможешь мне? – взмолился Соломей.
– Чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты пошел со мной в собор и сказал, что я видел тебя.
– Нет.
Удивлению монаха не было предела.
– Но почему, Господи?
– Потому, что ты не мог меня видеть. Я впервые вижу тебя.
– А кого я видел в лесу?
– Не знаю.
“ Бог отступил от меня! – подумал Соломей, – надо молиться”. – Он снова повалился на колени и, отвешивая поклоны, начал причитать:
– Молю тебя, Господи, снизойди до смертного и помоги мне…
Космонавт терпеливо ждал, когда он кончит. Но монах и не думал сдаваться. Наконец, пришельцу это надоело: