Под музой

– Ты и сравнил!

– Да! А как тебя в виде эдакого умертвия увидела в ночи Балабоха, да разродилась аж двойней стремительно, это ничего? Как по-твоему?

– Было да прошло! Дальше слушай. Татуха, мало что себя самого с ног до головы разрисовал, так он на большее позарился. Вон, грит, на плато подгорном Великая Мать Земля вширь раскинулась. Негоже ей, грит, неприкрытой быть. Навалимся-ка всем миром и нанесем на ней загогули таинственные. И что ты думаешь, нанесли.

– Вот это прыть!

– Ага, была, к счастию. Набрал кодлу таких же как он бездельников и начали они загогули выписывать почем зря. Одну другой страшнее. Все зубастое, разлапистое, стозевное. Каждая загогуля в тысячу шагов, что в длину, что в ширину. Туда и так никто не ходил, так теперь даже вороны залетать бояться.

– Да уж, учудил бездельник!

– О, откопали его, пойдем, посмотрим.

Пришли. Смотрят – лежит ком глины, и не поймешь, где зад, где перед.

Вдруг с одного конца глинка треснула, и голос молвил: – «Есть тут кто-нибудь? Если есть, отворите мне очи, да откройте мне уши».

Раскопщики протерли ему зеньки по-быстрому, из ушей пробки глиняные вынули, посадили.

– Ты как под идолище попал? – поинтересовался Великий Мудрец.

– Это же Дух Великий, негоже ему без татух-то быть. Вот и полез исправлять. Только приспособился, глядь, а рядом Великий Шаман крутится. Пошел, – говорит мне, – отсюда.

– Было дело? – обратился к шаману Мудрейший.

– Было, только я сзади идолища стоял, ничего особого не видел. А про себя подумал, – только подтолкнул его маленько.

– Дальше сказывай, – велел Татухе Мудрейший.

– Не послушался я, не ушел. Только приспособился загогулины наносить, как идолище сам покачнулся, пошел на меня, обхватил руками, прижал к животу необъятному, и … все!

– Нет, не все, – встрял шаман. – Меня тоже Великий Дух захватил, закружил, понес, замесил, затянул, поглотил. Только и успел я крикнуть, – ЗАДАВИ.И.И..! Вот теперь и все!

– Ладно, замочите-ка придавленного в ручье, пусть глинка-то отмокнет. А утром ведите ко мне, побеседуем.

Наутро доставили провинившегося к Великому Мудрецу. Вскоре сюда явился и Великий Шаман в чистой рубахе.

– Ну и что ты скажешь в свое оправдание Татуха? – начал Мудрейший процедуру судилища над осквернителем капища.

– Меня теперь не Татуха звать, а Писец!

– Что в тебе песцового-то. Шкура вовсе не такая. У того пушистая, а у тебя вся загогулинами непотребными измарана.

– Да не песец, а Писец, я сказал!

– Ну и что это за зверь такой?

– Это тот, кто пишет, – пояснил задержанный.

– Пашет, знаю, пишет, не знаю. Поясняй!

– Попал я в темноту темную. Ни рукой, ни ногой шевельнуть не могу. Дышать тоже не могу. Слышу вдруг голос такой таинственный. Вопрошает: – жить хочешь? Очень, – отвечаю. Слушаться будешь? Буду, – говорю. Исполнишь, что велю. Исполню, куда денусь.

– Кто это там с тобою разговоры разговаривал? – перебил Великий Шаман.

– Кто, кто? Великий Дух конечно. Ты, говорит, кончай дурью маяться, долы загогулями расчерчивать. Пользы от этого никакой ни людям, ни Земле-Матери. Красивее, чем она есть, никак не сделаешь. Вложу-ка я тебе в головенку твою расписную буки разные. Сам научись писать их и других научишь. Зваться теперь Писец будешь!

– Полный писец! – брякнул оторопевший шаман.

Великий Мудрец сохранил самообладание.

– Ну, и что это за буки такие?

Писец изобразил палочкой на песке то, чему его научили в Безвременье.

– Это Аз – прибьет за раз, это Буки – на все руки, это Веди – что ведьмеди …. И так прошелся по всему алфавиту. – А это Ять – сказал в конце, – всем букам мать.

– На кракозюбры похожи.

– Без привычки конечно! Как они у меня в голове появились, думал жуки в уши поналезли. К утру пообвыкся.

– Ну ка, писни что-нибудь.

– Ма-ма мы-ла мор-ду мы-лом. Мор-да ди-ко верес…. А как правильно написать, верестчал или вирищал?

– Да кто же его знает. Пиши – оказывал сопротивление!

Великому шаману стало скучно. Кроме того, ему не нравилось все происходящее.

– Вы тут развлекайтесь пока, а я с Великими Предками посоветоваться должон.

И покинул место несостоявшегося судилища.

Великие Предки не знали, что и ответить. Развели кто лапами, кто крылами, кто хвостом взмахнул неопределенно. Но противится содеянному не стали. Великому Духу кто ж перечить будет. Тут Великий Шаман и сдулся.

Писец же развил бурную деятельность. Исполняя наказ Великого Духа, собрал он под дубом разновеликую молодежь и стал обучать, как мог, начертанию бук на бересте и чтению по слогам. Назвал он свое поприще высокопарно – Великая Грамотуха. Однажды отправился он к Великому Мудрецу, посоветоваться.

– О Мудрейший, хочу я Духа Времени поймать.

– На кой он тебе?

– Да без него никак нельзя, нынешнее поколение уже не помнит, что в предыдущем деялось.

– И как же ты это делать собрался?

– Да вот завел я себе книжицу берестяную, буду в нее по летам бывальщину записывать.

– И уже написал чего?