Пером и шпагой

Франция не могла побить Англию на островах, но готовилась отомстить ей в Европе, заняв Ганноверское курфюршество, с престола которого курфюрсты пересели на королевский трон Британии.

Тогда англичане, заключив договор с Фридрихом, купили прусскую армию против Франции, чтобы Людовику, скованному войной в Европе, было уже не до заокеанской войны в колониях.

Франция, в панике от черной измены своего «старого друга Фрица», вынуждена была броситься в заранее распахнутые объятия своего «старого врага» Австрии…

Именно с такой логикой вызревала война, которая уже нависла над народами Европы; все ждали, что скажет Россия – единственная страна, способная противостоять железным колоннам дисциплинированной Пруссии.

Стрелки дипломатических компасов твердо показывали на Петербург – на берегах Невы тепло и гулко билось обнаженное сердце европейской политики.

Это было тревожное время, и молодая, быстро растущая Россия любила ходить в военном мундире.

Отец Радищева служил солдатом в Преображенском полку.

Дед поэта Пушкина тянул лямку армейского капитана.

А прадед Льва Толстого стройным гвардейцем шел к венцу с княжною Щетининой и был упоен любовью.

Суворов только что получил первый чин офицера, читал по вечерам Плутарха и писал очень плохие стихи, мечтая о славе поэта.

Он еще не знал, что иная слава ждет его впереди, как не знала того и сама Россия. Большая и неуютная, она лежала в замети мерзлых снегов, и лишь изредка мелькали во тьме тусклые огни редких деревень.

Жгли лучину, и матери баюкали детей – наших пращуров, читатель!

И близилась война, получившая название Семилетней.

Мир затаился и притих в ожидании первого выстрела…

Курки уже взведены, и – кто будет тот смельчак, который отважится выстрелить первым?

Высокая политика

В преддверии грозных событий Фридрих не забывал об украшении Сан-Суси. В бедном платье сейчас он плыл по каналам Голландии, по дешевой цене скупая картины старых мастеров (кто заломит втридорога с бедного человека, трясущегося над каждым талером?). В таверне Амстердама, которая славилась своими паштетами, трактирщица сказала королю:

– Еще чего захотел! Паштет тебе? Да где ты, бродяга, возьмешь гульден, чтобы расплатиться со мной по-божески?

– Так и быть, я сыграю тебе, – вздохнул король и, достав флейту, заиграл… Он играл долго, прикрыв глаза, не замечая трактирного шума, пока женщина не придвинула ему тарелку с паштетом, пока рядом с ним не уселся восторженный незнакомец:

– О как вы вдохновенны, сударь!

Король спрятал флейту и взялся за кривую вилку.

– Что делать, – отвечал он. – Нужда всегда порождает во мне острые приступы вдохновения…

Они беседовали недолго, но интересно. И незнакомец по имени Анри де Катт (уроженец швейцарских кантонов) оказался на редкость умным и живым собеседником. В разговоре с ним король не раскрыл своего титула, а на прощание сказал:

– Ты напиши мне, сынок… в Бреславль! Может, я тебе пригожусь…

Они встретились в Бреславле, и де Катта ввели в покои его величества – короля прусского. Фридрих издали протянул ему руку:

– Узнаешь ли ты старого бедного флейтиста? Не хочешь ли, сынок, и ты подуть в мою удивительную флейту?

– Но моя вера… но мое подданство…

– Всё это – чепуха для одурачивания людей! – рассмеялся король. – Что родина? Что религия? Это ложь. Человеку хорошо только там, где ему хорошо… Скажи по чести: место секретаря при моей особе тебя устроит?

– Недостоин, ваше величество!

– Достоин тот, кто удостоен моего внимания…

Они прибыли в Сан-Суси, король свел де Катта по террасам в Нижний сад, где посреди зеленой лужайки, на постаменте из белого каррарского мрамора возлежала прекрасная юная богиня.

– Изображение Флоры украшает вид Сан-Суси, – заметил де Катт.

Фридрих ударил тростью по мрамору постамента:

– Разве ты не видишь, что богиня возлежит на… саркофаге?

Действительно, под Флорою уходил в землю могильный камень.

– А еще ниже, – произнес король, – мною вырыт склеп. Наивной прелестью укрыл я свое мрачное прибежище. Там-то я высплюсь за всю свою бессонную жизнь. Помни, де Катт: король всегда готов к войне, а значит, он готов и к смерти…

Де Катт остался при Фридрихе на двадцать лет. Он прошел с королем все громы битв и оставил нам в своих записках короля Пруссии живым, дерзким, афористичным, то страдающим, то ликующим. Благодаря де Катту мы знаем каждый шаг короля.

* * *

Сейчас король нюхал табак, стучал перстнем по картам Европы и беспокойно озирался: где суть? Переговоры с Лондоном велись успешно, но… не хотелось бы ссориться и с Людовиком! Исподтишка, через потаенные каналы дипломатии, Фридрих с цинизмом небывалым предложил Версалю двинуть свои войска и взять у англичан Ганновер… «То-то будет потеха!» – смеялся король.

Но Версаль на это ответил ему – через своего посла:

– Король Франции советует вам как другу, чтобы вы сами захватили Ганновер, и тем вы еще более укрепите дружбу Потсдама с Версалем…

Париж еще не знал, что Берлин вот-вот заполучит субсидии от Англии, и Фридрих, как хороший актер, вдруг разыграл перед послом Франции приступ бешеной ярости:

– Как вы можете давать мне такие советы? Вы разве забыли? Да у меня русские легионы сидят на шее в Курляндии! Вы, французы, просто счастливчики, ибо не можете знать того страха, который я должен постоянно испытывать перед Россией…

И час пробил; в январе 1756 года Лондон заключил с Пруссией «Вестминстерский» договор – тоже субсидный (очень похожий на тот, который Вильямс, с помощью Бестужева, вырвал у Елизаветы).

– Великолепно, – обрадовался Фридрих, – теперь Россия нам не опасна, а на войну, как и на свадьбу, ходить с пустым кошельком никому не советую…

Но прискакал в Сан-Суси, совсем некстати, запыхавшийся герцог Нивернуа – посланцем лично от Людовика XV.

– Франция вам так верила, как, может, не верила самой себе! Что вы сделали? – ужасался Нивернуа. – Версаль и король в отчаянии от вашей черной измены.

– Измены? О нет! – сразу отперся Фридрих. – Этим договором я оказал только услугу Версалю. Отныне вы можете спокойно заниматься вашей излюбленной «тресковой войной» возле Ньюфаундленда с британскими корсарами. А я беру на себя вашего врага Австрию и… Улыбнитесь же, герцог! Сейчас я вас обрадую. Тех русских, что сидят на моей шее, я тоже беру на себя. Версаль, таким образом, может с головой залезть в польские распри – русским станет не до поляков!

– Но Англия, Англия… – страдал Нивернуа. – Как вы могли? Ведь британцы уже залезли в нашу Канаду!

Фридрих раскатал перед герцогом карты: