Баязет. Том 2. Исторические миниатюры

С высоты фасов дружно выли казаки:

Ты, Расея, ты, Расея,
Мать расейская земля,
У меня, да у казака,
Курчавые волоса…

Из казематов неслась строевая:

Мундир черный надевать,
На ученье выезжать,
Нам ученье не мученье,
Между прочим – тяжело…

Тем временем, пока гарнизон распевал песни, а офицеры приняли на себя очередные заботы по обороне, Исмаил-хан Нахичевансний тихонько пробрался в кабинет Пацевича и прочно засел на продырявленном стуле начальника гарнизона. Это узурпаторское решение поселилось в голове Исмаил-хана как-то сразу – почти одним судорожным сокращением его скудных мозговых извилин. Просто хан, после разговора с Клюгенау, прикинул на весах «Табели о рангах» свое звание подполковника, и оно, тяжело брякнув, перетянуло все остальные, бывшие в гарнизоне, что и решило дальнейшее поведение Исмаил-хана.

Отыскав полковые печати, подполковник спрятал их у себя. Начальника определяло его первое распоряжение, и за этим дело у хана тоже не стало, – первое распоряжение тут же состоялось: было велено поймать и повесить Хаджи-Джамал-бека, которого подполковник имел основание опасаться, но лазутчика в крепости уже не оказалось. Далее, взломав печати на денежном ящике, Исмаил-хан денег в нем, к великому своему прискорбию, не обнаружил, но зато выгреб оттуда на стол около полусотни новеньких георгиевских крестов для солдат. Пацевич, по всему видать, был не охотником до поощрений и держал эти кресты у себя втуне…

Взволнованный, юнкер Евдокимов прибежал к Штоквицу, у которого собрались офицеры, и сообщил еще с порога:

– Господа, вы посмотрите, что делает Исмаил-хан!

– А что?

– Он раздает кресты. Полюбуйтесь, господа, – юноша показал зажатый в кулаке крестик, – я тоже получил.

Карабанов нервно рассмеялся. За ним громыхнул Ватнин, и только один Штоквиц остался серьезен.

– Прощайте, священные минуты Баязета, – торжественно изрек барон Клюгенау. – Сегодня последний день твоей бескорыстной защиты!

Штоквиц двинул кулаком по столу:

– Что за черт! Какие кресты? И почему именно Исмаил-хан раздает их по гарнизону?

Юнкер аккуратно положил свою награду на стол перед комендантом.

– Ну как же вы не понимаете, – ответил он. – Нахичеванский хан дорвался до власти, и теперь…

– Что-о? – разинул рот Штоквиц. – До какой это власти?

Евдокимов пожал плечами:

– Но вы же не станете отрицать, господин комендант, что по своему званию Исмаил-хан следует за выбывшим из строя полковником Пацевичем.

Штоквиц скрипнул зубами от ненависти:

– Ах, вот оно что! Основания законные… От одного только что избавились, а тут второй… Что вы хохочете, Клюгенау?

Прапорщик не скрывал своего смеха:

– Не обязан же я плакать, господин комендант, если нахожусь в балагане. Правда, за вход в этот балаган некоторые расплачиваются своей кровью. Однако смешное всегда остается смешным…

Ватнин брякнул об пол шашкой, ладонью снизу вверх взъерошил бороду.

– Охо-хо! – вздохнул он. – Противу звания не попрешь: он, как мы ни крутись, а все же подполковник…

И капитан Штоквиц, как следует подумав, сказал:

– Господа, мы здесь люди все свои, я буду говорить откровенно! Надо что-то изобрести такое, чтобы освободить гарнизон от полководческого гения Исмаил-хана.

– Но печати-то уже в его руках, – хмыкнул Карабанов.

– Печать – не честь. Ее можно дать хану подержать, а потом отобрать, – ответил Штоквиц, и тут ему доложили, что Сивицкий закончил оперировать Пацевича…

Сивицкий велел Китаевскому снять с оперированных очагов турникеты и проследить, когда у полковника начнется рвота. Глядя на бледное лицо Пацевича с прилипшими ко лбу прядями волос, капитан задумчиво вытирал окровавленные руки сухим полотенцем – воды не было. Обтерев потом ладони спиртом, он вдруг сказал:

– Странно!

Китаевский разжимал винты полевых турникетов, освобождая кровообращение:

– Простите, капитан, о чем вы сказали?

Сивицкий, отбросив полотенце, шагнул к столу, на котором лежал истомленный и неподвижный под влиянием хлороформа Пацевич.

– Раздробление ключицы «жеребьем» кустарного изготовления, – сказал врач, – это мне понятно. Но второе ранение выглядит странно. У вас, Василий Леонтьевич, нет такого подозрения, что полковник получил пулю изнутри?..

– Изнутри… Простите, не понимаю вас.

– Выстрел был произведен из крепости, – заключил Сивицкий. – Где та пуля, которую вы извлекли?

– Посмотрите в тазу, если угодно…

Сивицкий прошел в резекционную, нагнулся над тазом. Среди окровавленных комков ваты, ржавых кусков дробленого железа и расплющенных пуль, извлеченных из костей, вдруг сверкнуло что-то отточенной гранью.

– Так и есть, – сказал Сивицкий. – Мельхиоровая пуля. И калибр тот же. Ая-яй, барон!

Пацевич медленно приходил в себя.

– Накаркали, – сделал он первый выговор. – Очень уж вам всем хотелось, чтобы я попал в госпиталь. Вот теперь и возитесь… Скажите хоть – что со мною?

– Сущая ерунда, – успокоил его Сивицкий. – Ключица будет побаливать, а в остальном…

– Пить, – потребовал Пацевич. – Дайте воды!

Сивицкий переглянулся с Китаевским.

– Две ложки, – велел врач. – Дайте…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .