Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах

В феврале русская армия потерпела тяжелое поражение в Мукденском сражении и отступила на Сыпингайские позиции. По этому поводу 25 февраля император сокрушался: «Опять скверные известия с Дальнего Востока: Куропаткин дал себя обойти и уже под напором противника с трех сторон принужден отступить к Телину. Господи, что за неудачи».

В мае 1905 года у островов Цусима японский флот разгромил российскую эскадру вице-адмирала З. П. Рожественского, что окончательно утвердило господство противника на Тихом океане и предрешило исход всей войны. 19 мая в дневнике императора по этому поводу значится: «Теперь подтвердилось ужасное известие о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рожественский, раненный, взят в плен!! День стоял дивный, что прибавило еще больше грусти на душе».

Военные неудачи на суше и море вынудили российское правительство искать другие пути урегулирования военного конфликта. 24 июля (6 августа) 1905 года в американском городе Портсмуте начались мирные переговоры. Условия, первоначально выдвинутые японцами, предусматривали передачу им Сахалина, Камчатки, Уссурийского края, Приморской области, Квантунского полуострова со всеми его сооружениями и выплату Россией контрибуции в размере 3 млрд рублей. Начались дипломатические «торги», которые продолжались в течение месяца. Наконец, 23 августа (5 сентября) мирный договор был подписан. Россия признала за Японией преобладание ее интересов в Корее, уступила ей право на аренду Квантунского полуострова с Порт-Артуром и Дальним, передала без оплаты Южную ветку КВЖД от Харбина до Порт-Артура со всем имуществом и южную часть Сахалина. Прямой материальный ущерб, понесенный Россией в ходе войны, составил 2295 млн рублей. Людские потери русской армии и флота достигли 270 тысяч человек. Такого поражения империя не знала более 400 лет, со времен Смутного времени. Император же 17 августа в дневнике пишет: «Ночью пришла телеграмма от Витте с извещением, что переговоры о мире проведены окончательно. Весь день ходил как в дурмане после этого!» И тут же: «Поехали в Красное Село на Егерский праздник, который прошел прекрасно. После завтрака снялся с группой офицеров. Погода была прекрасная…»

Безусловно, выдержки из дневника не могут абсолютно достоверно передавать настроения императора в дни, трагические для русской армии, флота и всего государства. Нет сомнений, что он переживал и военные неудачи, и поражение своей державы в войне с Японией. Но то, что Николай не чувствовал себя прямым виновником этих несчастий, не оставляет сомнений.

Поражение в войне ввергло Россию в смуту 1905–1906 года, позже названную «первой революцией». Народные выступления произошли во многих городах и селах. Для их подавления были применены войска, которые производили карательные экспедиции. Император хорошо знал об этом. 19 декабря 1905 года он пишет: «В Москве, слава богу, мятеж подавлен силою оружия».

Революция коснулась также армии и флота. Невыносимые условия службы «низших чинов» и откровенно барское поведение некоторых офицеров и генералов, низкий уровень их профессиональной подготовки уже не вписывались в рамки времени. И это не удивительно. Прогресс шел по Земле семимильными шагами, а Россия все еще ориентировалась на явно устаревшие принципы ведения войны. И то, что уже на полях Маньчжурии дали о себе знать пулеметы, скорострельные артиллерийские орудия, новые средства управления войсками, практически никак не влияло на систему подготовки войск.

В то же время несогласованность между косностью во взглядах императора и высшего генералитета на прогресс и уровнем развития солдатских масс привела к антиправительственным вооруженным выступлениям. Требовались принципиальные оценки состояния Вооруженных сил и их немедленное реформирование. Император понимал это, но плохо представлял пути решения проблемы. Для него всякое проявление протеста было только бунтом, который нужно всеми мерами пресекать. Так, 15 июня 1905 года в его дневнике имеется такая запись: «Получил ошеломляющее известие из Одессы о том, что команда пришедшего туда броненосца «Князь Потемкин-Таврический» взбунтовалась, перебила офицеров и овладела судном, угрожая беспорядками в городе. Просто не верится!» И никакой оценки событиям, предшествовавшим этому «бунту».

Пятью днями позже: «Черт знает, что происходит на Черноморском флоте. Три дня тому назад команда «Георгия Победоносца» присоединилась к «Потемкину», но скоро опомнилась, просила командира и офицеров вернуться и, раскаявшись, выдала 67 зачинщиков… На «Пруте» были также беспорядки, прекращенные по приходу транспорта в Севастополь».

Не вдаваясь в причины бунта, император пишет: «Лишь бы удалось удержать в повиновении остальные команды эскадры! За то надо будет крепко наказать начальников и жестоко мятежников».

Но после подавления восстания на «Потемкине» положение в армии и не флоте не улучшилось. В результате – во второй половине июля 1906 года вспыхнули мятежи в Свеаборге, Кронштадте и Ревеле. В противодействие им правительством учреждаются военно-полевые суды, которые за восемь месяцев вынесли более тысячи смертных приговоров.

К неудачам Русско-японской войны и революционным выступлениям в России для императора добавились и личные переживания, связанные с болезнью единственного сына и наследника, давлением жены, появлением в их жизни Распутина.

Наследник Алексей родился 30 июля 1904 года, после десяти лет супружеской жизни Николая II и Александры Федоровны, урожденной принцессы Алисы Гессен-Дармштадтской. Немка по происхождению и воспитанная в чисто немецком духе, она хоть и приняла при браке православие и имя Александры Федоровны, но не смогла изменить своей натуре. В чуждой и враждебной ей атмосфере русского императорского двора она жила в постоянном страхе перед актами террора в отношении царя. Болезненная, крайне застенчивая, неимоверно страдающая при исполнении своих официальных функций, она редко появлялась в санкт-петербургском обществе, довольствуясь узким кругом склонных к мистицизму друзей.

В то же время она не была лишена амбиций. После рождения престолонаследника она стала демонстративно уделять внимание делам государственным, поскольку самодержавие отныне символизировало уже не только власть ее мужа, но и будущее ее сына, который должен был стать истинным самодержцем. В ее экзальтированном сознании православие и самодержавие были неотделимы. Она верила в мистическое единение короны и народа и страшилась самой идеи ограничения самодержавной власти.

Торжественный молебен по случаю начала Первой мировой войны.

Идея самодержавия была слишком прочна в России в начале ХХ века. Она не позволяла обществу как-либо влиять на внешнюю и внутреннюю политику государства. Это также касалось и вопросов военного строительства. Всякие попытки коллегиального обсуждения и решения важнейших проблем превращались в фарс. Так, в июне 1905 года, еще во время войны с Японией, был создан Совет Государственной обороны, призванный определять все направления военного строительства. Но император счел для себя лишним возглавить этот орган, поручив его великому князю Николаю Николаевичу. В результате хорошее начинание было похоронено в зародыше. Заседания Совета государственной обороны П. А. Столыпин называл «бедламом», великий князь Сергей Михайлович – «кошачьим концертом», а генерал Палицын – один из инициаторов его создания – просто «кабаком». В результате столь «плодотворной» работы в 1909 году Совет Государственной обороны был упразднен.

Деятельность Совета совпала с периодом управления Военным министерством генерала А. Ф. Редигера, который занял этот пост в 1906 году. Редигер, как и великий князь Николай Николаевич, не участвовал в войне с Японией и, следовательно, имел полное право критиковать действия тех военачальников, которым пришлось принимать решения непосредственно на полях сражений. Правда, несомненной заслугой Редигера стало то, что именно он организовал опрос участников войны на предмет выявления слабых сторон русской армии. На основе этого опроса работала комиссия и были выработаны некоторые рекомендации. Но сам Николай II ходом работы этой комиссии интересовался очень мало, ограничиваясь периодическими докладами военного, морского министров и некоторых родственников, занимавших высшие посты по линии военного и морского ведомств.

Судя по дневниковым записям, император продолжал считать армию и флот слепым орудием его политики, не имеющим права на какие-либо требования в свой счет. Тем не менее, в период с 1905 по 1914 год Николай II санкционировал проведение ряда мероприятий, направленных на улучшение состояния Вооруженных сил державы, которые были представлены двумя видами – Сухопутными войсками (армией) и Военно-морскими силами (флотом). Правда, реально его работа заключалась в назначении новых министров и утверждении бюджета, направляемого в соответствующие министерства.

Первый «решительный» шаг был сделан в армии. В марте 1909 года А. Ф. Редигер на посту военного министра был заменен В. А. Сухомлиновым, который начал активно проводить в жизнь отдельные мероприятия военной реформы. Этот человек стал вдохновителем и главным проводником военной политики Николая II накануне и в начале Первой мировой войны. Вступив на пост военного министра, Владимир Александрович в качестве основных определил следующие задачи: упрощение организации войск и военного управления, усиление материальной основы армии, реформирование территориальной системы, сосредоточение внимания на полевых войсках, некоторое изменение дислокации войск, упразднение резервных войск и крепостной пехоты.

Однако на деле, по разным причинам и, главное, из-за косности мышления высшего военного руководства, решение задач реформирования армии осуществлялось медленно, не всегда велось в правильном направлении. Перевооружение происходило в основном за счет закупок оружия за рубежом, прежде всего во Франции, так как собственная военная промышленность России была очень слабой. Мало внимания уделялось освоению новой техники – самолетов, автомобилей, пулеметов, новых средств управления.

Сухомлинов, как утверждают современники, не терпел рядом с собой умных и инициативных генералов. Следствием этой кадровой политики стало назначение в 1911 году начальником Генерального штаба вначале «человека в футляре» генерала Я. Г. Жилинского, а в 1914 году – совершенно безвольного генерала Н. Н. Янушкевича, которые, в свою очередь, старались окружить себя «удобными» людьми, которые подбирались не по деловым качествам, а в результате оценки совсем других критериев. В результате этого Генеральный штаб, являвшийся высшим органом оперативно-стратегического управления сухопутными войсками России, вскоре превратился в огромную канцелярию в худшем смысле этого слова. Работники Генерального штаба буквально утопали во всевозможной переписке по самым различным вопросам вместо того, чтобы заниматься конкретным планированием операций и подготовкой войск.

Вторым шагом Николая II в области укрепления обороноспособности страны стало назначение в марте 1911 года морским министром деятельного адмирала И. К. Григоровича, который всеми силами добивался создания в России мощного Военно-морского флота, практически уничтоженного во время Русско-японской войны в 1904 и 1905 годах. Его старания принесли ощутимые плоды. К 1914 году Россия имела 9 линкоров, 14 крейсеров, 71 эсминец и 23 подлодки. На верфях были заложены новые эсминцы, считавшиеся в то время лучшими в мире, линкоры, велась разработка первых в мире тральщиков. Однако эта большая работа, требовавшая огромных капиталовложений, привела к настоящему противоборству между морским и военным министерствами, каждое из которых постоянно требовали все новых и новых денег. Под давлением Великобритании и негласной поддержкой Франции в этой борьбе, как правило, побеждало морское министерство, в результате чего образовался серьезный дисбаланс в развитии видов Вооруженных сил России.

Император в последние предвоенные годы фактически не вмешивался в процесс военного строительства, ограничиваясь посещением маневров войск, подписанием указов о назначении и награждении высших военачальников. Его попытками оценить командные качества высших военачальников Российской армии стали военные игры. Но военная игра, которая должна была состояться в декабре 1910 года в Зимнем дворце, встретила сильное противодействие со стороны генералитета, боявшегося экзамена, и за час до начала была отменена. Вторая военная игра с этой же целью, состоявшаяся в апреле 1914 года в Киеве, не дала результатов по причине военной необразованности самого императора. Не обладая даром стратега, Николай II не мог судить о решениях высших военачальников и ограничивался оценкой четкости их докладов.

Судьбоносными для России стали и внешнеполитические шаги Николая II. Они чаще становились следствием его личной привязанности к какой-либо стране или правителю, чем заботы о благе государства и народа.

При этом специалисты отмечают, что Николай II не являлся реальным верховным руководителем внешней политики страны, как было предусмотрено законодательством. Дело заключалось не только в его личных качествах (хотя их нельзя игнорировать), но в определенной перестройке внешнеполитического аппарата.

Николай II на смотре войск на Дворцовой площади.

Когда этот процесс начался, точно установить трудно. Эволюция протекала медленно, камуфлировалась и не была достоянием гласности. В целом же это общее тогда для многих стран явление дало различные последствия. В одних государствах усилилось влияние прессы и общественного мнения, в других – парламента и политических партий. В России, сделавшей в 1905–1907 годах лишь второй шаг в сторону буржуазной монархии, этот процесс привел к росту значения бюрократии на всех стадиях принятия решений по иностранным делам.

В начале XX столетия под давлением внешних и внутренних сил и по воле императора происходила переориентация России в отношении ее потенциальных врагов и союзников. На протяжении многих десятилетий Россия была союзником Австрии и германских земель против Турции и Франции. Правящий дом Романовых фактически состоял из немцев. Со времен Екатерины II в венах его представителей не было ни капли русской крови, зато там было предостаточно крови немецкой. Не зря Николай II называл германского императора Вильгельма II «дядя Вилли». В эти же десятилетия Франция и Англия ни разу не пришли на помощь России в трудную минуту. Зато английские, французские и турецкие войска вторглись на территорию Крыма и обильно полили ее русской кровью во время Восточной войны 1854–1856 годов. Несмотря на это, Николай II заключил военно-политический союз с далекими от России Англией и Францией против близкой ему Германии.

Исследователи считают, что главной причиной сближения России с Францией стали займы. Уже в начале войны с Японией императору внушили мысль, что собственными силами Россия с этой задачей не справится, и посоветовали обратиться к Западу. И мае 1904 года в Россию из Франции поступили первые 300 млн рублей займа. В последующем эта практика была продолжена, особенно накануне Первой мировой войны. В начале 1914 года для обустройства стратегических железных дорог в своих западных районах, то есть для последующей переброски войск против Германии и Австро-Венгрии, Франция «любезно» предоставляет России новый заем на 5 лет в размере 500 млн франков ежегодно. К тому времени общая сумма займов российского правительства достигла 9 млн рублей, из которых половина поступила из Франции. Кроме того, из 2 млрд рублей частных инвестиций в российскую экономику более 650 млн также были французскими. Под таким бременем долгов Россия уже не была способна противостоять политическому давлению Парижа.

Были и другие просчеты. Так, узнав о подготовке агрессии Турции против Балканских стран, летом 1912 года русский император создал военно-политический союз России, Сербии, Черногории, Греции и Болгарии против этой страны. Это обострило отношения между Россией с одной стороны, Австрией и Германией – с другой. Причем последним удалось поссорить бывших союзников. Первой от союза откололась Болгария, которая в 1913 году подверглась ударам со стороны Сербии и Греции, к которым присоединилась Румыния. Воспользовавшись ситуацией, с попустительства России «куснула» Болгарию и Турция, отняв у нее Фракию и Андрианополь. В результате вчерашние союзники стали заклятыми врагами, и вся работа русской дипломатии на Балканах пошла прахом. В последующем ее внимание было сосредоточено на Сербии, от которой, казалось, зависела дальнейшая судьба российского народа. Именно это обстоятельство и стало определяющим в поведении России и ее императора в 1914 году.

«Николаю II, – отмечал русский историк и публицист Н. Н. Фирсов, – судьба дала слабые силы и огромную власть. Получилось роковое противоречие, повлекшее за собой ту неразбериху, которой характеризуется все его царствование от начала до конца. Кто только тут не направлял слабые руки «самодержца»!» В 1907–1914 годах эти руки направляли профессионалы – политики и дипломаты. Тенденция падения значения монархического принципа в сфере дипломатии была характерна в то время для всех европейских стран, и Россия не составляла исключения.

Николай II был фактически отторгнут и от внутренней политики. В 1905 году, в дни «кровавого воскресенья», произошел разрыв духовных связей между троном и рабочими, промышленным пролетариатом. В глазах многих император стал «Николаем Кровавым». «Кризис 1905 года окончательно решил его судьбу», – пишет американский историк Э. Вернер, в 1990 году выпустивший в США книгу о Николае II. 8 июля 1906 года в результате роспуска первой думы, обсуждавшей вопрос о земельной реформе, была разрушена вера крестьянства в царя как «носителя народной правды». Излюбленной же мечтой Николая II, которой он не раз делился со своей матерью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, было сблизиться с людьми, находящимися вне круга интеллигентов, профессиональных политиков и государственных деятелей.

«Удивительно, насколько по-разному относились к власти царь и царица, – отмечал в воспоминаниях «Россия на историческом повороте» бывший премьер-министр А. Ф. Керенский. – Александра Федоровна воспринимала свое право на власть честолюбиво и вполне осознанно. Николай II покорно нес ее бремя. Он всегда помнил, что рожден «в день праздника великого долготерпения». В. Н. Коковцев, близко знавший императора, утверждал, что по натуре своей Николай II был превосходным конституционным монархом. Однако в силу присущего ему упрямства он продолжал вести себя как самодержец даже после того, как даровал России конституцию. Возможно, причина его безучастности в момент, когда он был вынужден отречься от престола, крылась в том, что в освобождении от бремени власти он видел промысел Божий, поскольку сам, добровольно не мог сложить ее, связанный клятвой помазанника Божьего. Повседневная жизнь монарха была для него непереносимо утомительной. Он не испытывал ни малейшего желания бороться за утраченную власть».

В начале царствования Николай II, свято чтивший память своего отца, тем не менее, проявил особое стремление как можно скорее расстаться с его сотрудниками, как бы опасаясь их влияния и давления на свою волю и решения. Боязнью чужого влияния можно объяснить и то охлаждение, которое быстро наступало в отношениях императора к тем министрам, которые выделялись своими дарованиями, знаниями и независимостью взглядов. Люди же, внешне вкрадчивые и обаятельные, легко приспосабливающиеся к любым требованиям, лукаво не мудровавшие, были лично ему приятны. Как часто бывает с людьми слабовольными, показывая себя требовательными к тем, кто стоит от них на известном расстоянии, они легко сдают перед теми, кто им близок. Так случилось и с Николаем II, на которого влияние его супруги росло с каждым днем. К тому же он был глубоко верующим человеком. Современники утверждают, что в его вагоне находилась целая молельня из образов и всяких предметов, имевших отношение к религиозному культу. Будучи в Ставке, он не пропускал ни одной церковной службы.

«Вера в государя, – подчеркивал Ю. Н. Данилов, – несомненно, поддерживалась и укреплялась с детства понятием, что русский царь – помазанник Божий. Ослабление религиозного чувства, таким образом, было бы равносильно развенчиванию собственного положения.

Не рассчитывая на свои силы и привыкнув недоверчиво относиться к окружавшим его людям, император Николай II искал поддержки себе в молитве и чутко прислушивался ко всяким приметам и явлениям, кои могли казаться ниспосылаемыми ему свыше. Отсюда – его суеверие, увлечение одно время спиритизмом и склонность к мистицизму, подготовившие богатую почву для разного рода безответственных влияний на него со стороны. И действительно, в период царствования этого государя при дворе не раз появлялись ловкие авантюристы и проходимцы, приобретавшие силы и влияние. Рядом с религиозностью, суеверием и мистикой в натуре императора Николая II уживался и какой-то особый восточный фатализм, присущий, однако, и всему русскому народу. Чувство это отчетливо выразилось в народной поговорке: «От судьбы не уйдешь».

Император и его министры.

Николай слабо верил в возможность войны России с Германией. 8 (20) июля 1914 года, ожидая прибытия президента Франции Раймона Пуанкаре в Петербург, император сказал французскому послу М. Палеологу: «Я не могу поверить, чтобы император Вильгельм желал войны… Если бы вы его знали, как я».

Узнав, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии, русский император тут же послал телеграмму своему немецкому кузену. «В этот особенно серьезный момент я прибегаю к твоей помощи, – писал он. – Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые приведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как Европейская война, я умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы, сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко». Следовательно, император опасался войны России с Австро-Венгрией и просил Вильгельма воздействовать на Вену с тем, чтобы не допустить этого. Сама Германия в качестве врага все еще не рассматривалась.

В Берлине также не желали войны с Россией. 16 (29) июля Вильгельм телеграфировал в Петербург: «… Я считаю вполне возможным для России остаться только зрителем австро-сербского конфликта и не вовлекать Европу в самую ужасную войну, какую ей когда-либо приходилось видеть. Полагаю, что непосредственное соглашение твоего правительства с Веной возможно и желательно, и, как я уже телеграфировал тебе, мое правительство прилагает все усилия к тому, чтобы достигнуть этого соглашения».

Но в это время в России уже была объявлена частичная мобилизация, приведшая в движение огромную военную машину. Не увидеть этого в Берлине не могли. Поэтому утром 17 (30) июля Николай направил туда очередную телеграмму с объяснениями происходящего. «…Военные приготовления, вошедшие теперь в силу, были решены пять дней тому назад как мера защиты ввиду приготовлений Австрии, – оправдывался он. – От всего сердца надеюсь, что эти наши приготовления ни с какой стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю. Необходимо сильное давление с твоей стороны на Австрию для того, чтобы она пришла к соглашению с нами».

В этот же день к императору прибыл на доклад министр иностранных дел Сазонов. Он убедил его в неизбежности войны и в необходимости приступить к всеобщей мобилизации.

– Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! – сокрушался Николай II.

– Мы сделали все, чтобы избежать войны, – заверил императора министр. – Но эта война навязана нам злою волей врагов, решивших упрочить свою власть порабощением наших естественных союзников на Балканах и уничтожением нашего исторически сложившегося влияния с том районе. Это было бы равносильно обречению России на жалкое существование, зависимое от произвола центральных империй.

– Вы правы, – с трудом выдавил из себя самодержец. – Нам ничего другого не остается делать, как ожидать нападения. Передайте мое приказание о мобилизации.

На следующий день он направил в Берлин следующую телеграмму: «По техническим причинам невозможно приостановить нами военные приготовления, которые явились неизбежным последствием мобилизации Австрии… Пока будут длиться переговоры с Австрией … мои войска не предпримут никаких вызывающих действий. Даю тебе в этом мое слово».

Весть о мобилизации русской армии была однозначно воспринята в Берлине. В полночь 18 (31) июля германский посол граф Пурталес появился в кабинете Сазонова и вручил ему германский ультиматум с требованием в течение 12 часов прекратить мобилизацию. К полудню следующего дня Россия не дала ответа, и кайзер приказал начать общую мобилизацию в Германии. В 19.10 Пурталес вручил Сазонову ноту своего правительства с объявлением войны.

Вполне понятно, что после всех описанных выше событий начало Первой мировой войны император воспринял, как должное. В своем дневнике по этому поводу 19 июля он записал: «Погулял с детьми. В 6 1/2 поехал ко всенощной. По возвращении оттуда узнал, что Германия объявила нам войну». И на следующий день: «Хороший день, в особенности в смысле подъема духа… В 2 1/4 отправился на «Александрии» в Петербург и на карете прямо в Зимний дворец. Подписал манифест об объявлении войны. Из Малахитовой прошли выходом в Николаевскую залу, посреди которой был прочитан манифест и затем отслужен молебен. Вся зала пела «Спаси, Господи» и «Многие лета». Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа…»

И это правда. Весть о начале войны России с Германией и Австро-Венгрией была с воодушевлением встречена в русском обществе. Сказалось многое: и желание реабилитировать страну после поражения в войне с Японией, и дух освободителей Балкан 1878 года, и еще что-то другое, свойственное только бесшабашной удали русского человека. Свидетель этих событий великий князь Андрей Владимирович в своем Военном дневнике записал:

«18 июля 1914 года была объявлена мобилизация, а 20 июля манифест возвещал об объявлении войны Германии. Итак, началась всеобщая европейская война.

Истории возникновения отдельных событий я касаться не буду. Скажу лишь, что в России война была встречена с большим подъемом, но без лишнего хвастовства. Все трезво смотрели на грядущие события и ясно сознавали, что война будет тяжелой, упорной.