Веления рока

Ожидая Генку на берегу речки, Эрудит не сидел без дела. Из кустов он вырубил колышки для установки палатки, а после стал собирать сушняк. Когда Генка прибежал, они вдвоем загрузили дрова в лодку и поплыли против течения реки. Проплыв метров четыреста, пришвартовали лодку к противоположному берегу. Поставили палатку, настелили веток, поверх набросали траву. Потом Эрудит приступил к разматыванию закидушек, а Генка занялся костром.

Доложив о встрече с Дыбой, мальчишка стал с энтузиазмом пересказывать книжку «Последний из могикан». Эрудиту было неинтересно слушать, в голове крутились другие мысли, но он знал, что останавливать его бесполезно. Распутав лески, достал из пакета масляные квадратики макухи, просунул их в тугие резиновые колечки, вырезанные из велосипедной камеры, и обе, одну за другой, закинул на самую середину реки. В это время и Генка уже вдохнул в костер огненную жизнь.

Вечер был такой безветренный и теплый, что даже костер горел как-то особенно мирно. Сухие дрова, объятые ярким пламенем, искрились и потрескивали совсем как в деревенской печке. Огонь вспыхивал то длинными, то короткими языками, его светлые блики теребили неровные границы ночной тьмы, за пределами которых она казалась еще чернее и гуще. Генка закончил историю о Кожаном Чулке, заслонил рукой свет от костра и, взглянув на Эрудита, понял, что тот его не слушал. Эрудит задумчиво смотрел на огонь, поправляя костер короткой палкой. Конец палки то и дело вспыхивал, Эрудит маши– нально, сбивая пламя, ударял ею о землю. Генка тоже умолк. В росистой траве чуть слышно стрекотали кузнечики, камыши стояли, не шелохнувшись, словно прислушивались к тишине сонного воздуха.

Генка подбросил в костер дров и, не выдержав больше мол– чания, попросил:

– Эрудит, давай поговорим о жизни.

Эрудит оторвал взгляд от костра, швырнул палку в огонь, как-то странно усмехнулся.

– Давай. Сейчас потолковать о жизни самое время. С чего начнем?

– Сначала расскажи, о чем ты сейчас думал.

– Как раз о житухе на земле нашей грешной я и думал, о превратностях судьбы.

Генке надо было разговорить его, и он спросил:

– Ты что ль в судьбу веришь?

– Да, в судьбу я верю, но только наполовину.

– Как это?

– А вот так. На мой взгляд, у каждого из нас есть своя Аннушка с бидончиком, которая может пролить масло где угодно и когда угодно. Но это не означает, что мы должны непременно поскользнуться на нем. У нас всегда есть выбор, как у Иванушки-дурачка: налево идти, чтоб жениться, направо – коня потерять, или прямо, чтоб голову сложить. Это называется свободой воли. Свобода воли дана нам Богом, а судьба – от дьявола.

– Ты считаешь, что дьявол на самом деле существует? —

удивился Генка.

– А как же? Если мы верим в Бога, то должны признавать и существование сатаны. Так ведь? Ну вот. Мне кажется, что ни Бога, ни дьявола мы сами по себе не интересуем, то есть им безразлично – больной ли ты, здоровый ли, долго будешь жить или недолго. Их интересуют исключительно наши грехи, следовательно – и это главное – наши души. Именно за наши души между Богом и дьяволом идет постоянная борьба. Поэтому полагаться на свободу воли мы можем тоже только наполовину, так как получается, что не все во власти Божьей. Значит, мы всегда находимся между Богом и дьяволом и должны шагать по жизни, как эквилибрист по канату, постоянно балансируя между ними, то есть находиться посередине. Этот путь древние так и называли – золотая середина.

Генка слушал внимательно, переваривая каждое слово.

– Получается, что человек сам себе не хозяин?

– Ну, как же не хозяин, если он имеет право выбора своей тропинки? Получается, что человек просто не должен отдаваться на произвол судьбы, а наоборот, жить вопреки ней.

– Я не понимаю, – сказал Генка, – как же жить вопреки судьбе, если человек хочет этого или не хочет, все равно совершает то, что вынуждают его обстоятельства.

– В том-то и дело, что мы не всегда можем увернуться от своей судьбы. Однако частенько попадаемся в ее капкан и в том случае, когда могли бы избежать этого. Кстати, об индейцах. Пока ты мне рассказывал о них, я вспомнил одну интересную притчу. Когда-то давно старый индеец открыл своему внуку одну жизненную истину. В каждом человеке идет борьба, очень похожая на борьбу двух волков. Один волк представляет зло – зависть, ревность, сожаление, эгоизм, амбиции, ложь… Другой волк представляет добро – мир, любовь, надежду, истину, доброту, верность… Маленький индеец, тронутый до глубины души словами деда, на несколько мгновений задумался, потом спросил:

– А какой волк в конце побеждает?

Старый индеец едва заметно улыбнулся и ответил:

– Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь.

х х х

Друзья еще долго сидели у огня и разговаривали. Потом Генка напомнил Эрудиту о том, что он обещал показать ему приемы. Они поднялись и занялись изучением боевого искусства.

– В первую очередь научимся падать, – сказал Эрудит.

– А чего тут мудрого, – удивился Генка, – я и без обучения могу, шлепнулся и готово.

– Я знаю, это ты можешь. Но важно не поломать руки, поэтому держи их вот так, – и Эрудит показал, как, падая, одну руку надо быстро выбрасывать вверх, а вторую прижать к боку.

Они схватились. Эрудит делал подсечки Генке, каждый раз комментируя его приземление.

– А теперь попробуем в боевых условиях, – сказал он и ловким захватом подбросил Генку так, что, не успев ничего понять, мальчишка приподнялся в воздух, отлетел в сторону и упал на землю. Упал правильно. Эрудит оценил это. Генка полежал, взъерошился, вставая, и предстал перед Эрудитом в угрожающей стойке и с хмурым лицом.

– Что, бледнолицый, потолкаемся?

– Мой брат встал на тропу войны? – произнес Эрудит, тоже приняв воинственную позу и придав себе выражение готовности вступить в смертельную борьбу.

– Ага. Я закопал трубку мира.

– В таком случае береги свой скальп!

Напрыгавшись и наборовшись, они присели немного передохнуть, а отдышавшись, с аппетитом съели свои припасы. Костер догорал, его неяркое пламя отражалось в гладкой поверхности реки и билось на ней, словно живое перо жар-птицы. Оно как будто выпархивало из воды, вспыхивало и, не успев исчезнуть, появлялось вновь. Вода в реке казалась черной и неподвижной. Заметив, что Генка начал клевать носом, Эрудит скомандовал отбой.

– Наелись, напились и спать уложились, – сказал Генка и полез в палатку.

Через несколько минут он уже спал, тихо посапывая. Эрудит тоже пытался заснуть. На какое-то время он погрузился в сон, но туман в голове снова рассеялся, и мысли его стали опять четкими и ясными. Сна больше нет. Какая-то неприятная тоска овладела им. За короткий срок, прошедший после армии, он успел привыкнуть к спокойной, размеренной жизни. Теперь предстояло принять очень непростое решение.

Выбравшись из палатки, Эрудит вернулся к костру, в котором еле теплились последние уголья, их красные огоньки едва пробивались из-под серой, как войлок, золы. На непроглядном ночном небе появились подслеповатые звезды, в засеребрившихся тающих облаках показался расплывчатый месяц. В реке шумно всплеснула рыба. Наступало утро.

Эрудит спустился к воде, сидел и наблюдал за теченьем реки. Извилистое, как змея, русло реки Сал здесь было прямым и ровным. Сначала казалось, что вода течет одним спокойным и ровным потоком. Но чем дольше он смотрел, тем больше убеждался, что это не так. В середине ее поток стремительный, с переливами. Чем ближе к берегу, тем он глаже и тише. У самого берега – водоворот. Из глубины с неукротимой энергией выдувается большая выпуклая линза, вокруг которой с переменной скоростью вращаются струящиеся вихри, увлекающие за собой намокшие листья, водоросли и ветки. Они сталкиваются между собой и, пытаясь вырваться из этой круговерти, постоянно отклоняются от своей траектории, но, как намагниченные, притягиваются и вновь продолжают бестолково вращаться. Что происходит на дне – не видно. Но и там нет однообразия. Миллионы песчинок переносятся по нему за десятки и сотни километров. Размываются берега, отделяются от них куски земли и глины и перекатываются течением до тех пор, пока не уткнутся в какую-нибудь корягу, застрявшую в зыбком иле. Вот так же, думал Эрудит, течет в крутых берегах времени и река нашей жизни: то стремительно, то беспечно, а то внезапно закрутит в омуте бед и невозможно из него вырваться. Или затянет в застойную мутную заводь с клочками тухлой пены. Она так же весной бурлит, летом весело журчит и сверкает на солнышке, осенью становится холодной и тяжелой, как свинец, а с наступлением зимы – цепенеет под тяжким ледяным пластом.

Раздумавшись, Эрудит вдруг вспомнил девушку-ангела, которая ехала с ним в автобусе, ее глаза, большие и голубые, как светлая и чистая мечта. Оттого, что он их больше никогда не увидит, ему сделалось грустно.

Потянул влажный ветерок. Эрудит заглянул в палатку, по– лучше прикрыл одеялом спящего Генку, взял топор, сел в лодку и оттолкнулся от берега. Ритмичный всплеск весел метрономом отмерял такт мелодии струящихся струн реки.

х х х

Когда Генка проснулся и выскочил из палатки, солнце уже поднялось. Прищурившись, он осмотрелся вокруг. На лугу, возле лесополосы на другой стороне реки, паслось стадо коров; за ним, среди зеленых лоскутов садов и огородов белели домики. Потянувшись, мальчишка несколько раз взмахнул руками и побежал к реке. Прыгнул в лодку, похлопал рукой по воде, умылся и неожиданно для себя увидел на дне лодки топор.

– Эрудит! – крикнул он, насторожившись. – Ты куда-то ночью плавал?

Эрудит сидел у костра, смотрел поверх реки и молчал. Генка подошел к нему и снова спросил:

– Ты что, умер? Я спрашиваю, куда ты плавал, пока я спал?

– Никуда. я от костра не отходил ни на шаг.

– Знаешь что, – пригрозил пальцем ему Генка, – малень– ких нельзя обманывать.