Неповторимое. Том 3

Но самое главное – военные округа несут полную ответственность за незыблемость государственных границ и совместно с пограничными войсками отражают агрессию противника, а в случае высадки в тылу уничтожают его десанты. Охраняют особо важные государственные объекты и создают благоприятные условия для развертывания главных стратегических сил страны с целью ведения войны по защите Отечества. В связи с этим они организуют и проводят боевую и оперативную подготовку входящих в их состав войск, в том числе авиации и ПВО. Организуют взаимодействие с силами флота, если округа находятся на приморском направлении. Военным округам в их оперативных границах подчиняется все, за исключением стратегических ядерных сил и баз центра.

И когда проводятся различного рода реформы или просто какая-то реорганизация, то странными кажутся вопросы: «Не много ли у нас военных округов? А нужны ли нам управления армией? А к чему нам дивизии, когда можно обойтись бригадами?» И т. п.

К чему эти вопросы? Ведь все проверено и подтверждено жизнью и кровью. Реформирование Вооруженных Сил – это тоже проявление военного искусства. К сожалению, в сегодняшнем реформировании Российской армии никаким искусством и не пахнет.

Еще при Сталине Главнокомандующий Сухопутными войсками одновременно был и первым заместителем министра обороны. Это в первую очередь объяснялось количественным составом Сухопутных войск (они составляли 40 процентов от всех Вооруженных Сил), размещением их на всей территории страны и за рубежом, а также функциями, которые они выполняли. Пока Главкомат возглавлял маршал Р. Малиновский (а до него – маршал Г. Жуков), все шло нормально. Но когда Малиновский стал министром обороны, а Главкомом Сухопутных войск – маршал В.И. Чуйков, начались всевозможные трения. Дело дошло до того, что через несколько лет, чтобы избавиться от Чуйкова, Малиновский поставил вопрос о ликвидации Главкомата Сухопутных войск, а самого Чуйкова предложил на должность начальника Гражданской обороны страны. Хрущев с этим согласился. Для Василия Ивановича Чуйкова была введена должность: заместитель Председателя Совета Министров СССР – начальник Гражданской обороны. А главные управления, которые входили в Главкомат Сухопутных войск, были подчинены напрямую министру обороны и Генеральному штабу.

Естественно, жизнь показала, что это абсурд: самый многочисленный вид Вооруженных Сил остался без объединяющего его органа управления, который должен не просто отдавать различные распоряжения и контролировать их выполнение, а проводить соответствующую военной доктрине политику по строительству, развитию и подготовке вида Вооруженных Сил, организовывать систему боевой и оперативной подготовки, совершенствовать способы и методы боевого применения, проводить заказы в военную промышленность, принимать активное участие в НИОКРах, совершенствовать структуру с учетом получения новых видов оружия и т. д.

Вполне понятно, что Главное командование Сухопутных войск было восстановлено. Правда, чтобы как-то оправдать тот неуклюжий шаг с «реорганизацией», в непосредственное подчинение Главкому выделяют половину военных округов, в основном внутренних. Группа же войск и приграничные военные округа продолжали подчиняться министру обороны (для более, так сказать, оперативного разрешения проблем). Но фактически каждый командующий войсками военного округа как решал вопросы и с главкомом, и с Генштабом, и с министром, так и продолжал решать.

Вот и в настоящее время, на мой взгляд, несмотря на значительное сокращение Вооруженных Сил, совершенно необъяснима ликвидация Главного командования Сухопутных войск. Создается впечатление, что это сделано с целью избавиться от главкома генерала армии В.М. Семенова. В результате Сухопутные войска потерпели разгромное сокращение (совершенно неоправданное и необоснованное) и уродливую структурную реорганизацию. Тем не менее они обязательно должны иметь орган, который хотя бы отстаивал их интересы. Объяснение, что прямое подчинение военных округов министру и Генштабу обеспечивает оперативность, – это блеф. Округа и раньше подчинялись им. Но подавляющее количество повседневных вопросов решались и будут решаться через главкома. И эту проверенную жизнью практику надо восстановить. Ведь Сухопутные войска вообще осиротели. Они этого не заслуживают. Если же учесть военно-политическую обстановку в мире, то их, наоборот, надо укреплять. Судя по некоторым признакам, здравый смысл все-таки восторжествует.

В условиях жесточайшего финансового и общего кризиса проводить такие реорганизации, тем более не во благо, а в ущерб армии и обороне страны, просто недопустимо. Уверен, что придет время и на эти оскудевшие обломки Сухопутных войск поставят главное командование, и главной задачей его станет возрождение этого вида Вооруженных Сил, который существует во всех армиях мира.

Конечно, когда меня назначили Главкомом Сухопутных войск СССР, я и в мыслях не мог себе представить, что когда-нибудь их доведут до нынешнего бедственного состояния.

Сухопутные войска Вооруженных Сил СССР к началу 1989 года имели по штату 1 миллион 350 тысяч человек. Штат был почти полностью укомплектован. Главнокомандующему подчинялись все 18 военных округов и групп войск (о чем было специальное решение министра обороны Д.Т. Язова), 6 военных академий, 40 высших военных и 8 суворовских училищ, несколько научно-исследовательских институтов, испытательных полигонов, сотни различных арсеналов, центральных складов, ремонтных заводов для всех видов вооружения и боевой техники и т. д. Сухопутные войска насчитывали 209 мотострелковых и танковых дивизий (плюс несколько десятков отдельных бригад и полков). Эти соединения включали в себя приблизительно одну треть полностью развернутых дивизий, одну треть – сокращенного состава и одну треть – базы хранения с соответствующими сроками развертывания. Конечно, у нас было и достаточно вооружения. В частности, были десятки тысяч танков. Но ведь и наши сухопутные границы достигали тогда десятков тысяч километров. У нас были и десятки государств-соседей, а иные из них при определенных обстоятельствах нам могли предъявить территориальные претензии.

А в целом, по большому счету, в условиях «холодной войны» мы обязаны были иметь на каждом стратегическом направлении такую группировку войск, которая обеспечила бы отражение внезапного нападения агрессора и создала бы условия для отмобилизования и развертывания главных сил армии и флота, чтобы защитить Отечество. Имея значительные Сухопутные войска, мы в то же время не нарушали баланс сил в целом. Дело в том, что военно-морские силы США значительно превосходили наши. А в целом сохранялся паритет.

В большой политике всегда есть разделы, которые не только обывателю, но и более посвященному в политический курс государства кажутся туманными. Вот такая приблизительно сложилась ситуация с выводом наших войск из стран Восточной Европы и Монголии. Во-первых, было совершенно непонятно, почему Яковлеву разрешили организовать масштабную, по всем средствам массовую кампанию очернения Советского Союза за участие в событиях в Венгрии в 1956 году и в Чехословакии в 1968 году. В США ни один шаг такого рода не подвергался сомнению. Во-вторых, почему мы вообще поддержали и начали муссировать идею вывода наших войск, абсолютно не связывая его с одновременной ликвидацией военных баз США по всему миру? Ведь ни одна из стран Варшавского договора не поставила этого вопроса! В-третьих, почему эта проблема была поднята в условиях, когда даже не было решено, куда же выводить войска. Никакой базы для этого не было. В-четвертых, несмотря на фактически нулевую нашу готовность принять войска хоть на какую-нибудь базу, почему руководство страны без конца понукало военных и заставляло выводить эти войска в короткие сроки?

Было много и других вопросов.

Возмущение возмущением, однако для самоуспокоения мы сами фантазировали и придумывали различные сказочные условия, которые нам якобы неизвестны, но руководством страны поставлены в обмен на требования быстрее убраться из Европы. Но как показали дальнейшие события, наша фантазия осталась фантазией: Запад нагло давил на Горбачева, а тот соответственно на руководство Вооруженными Силами СССР.

С возвращением из Афганистана на Родину на меня обрушился ряд проблем. В частности, мне было предложено баллотироваться кандидатом в народные депутаты СССР в Калмыкии. Главный аргумент был такой: это зона Сталинградской битвы, а я к ней имел прямое отношение. Я дал согласие и поэтому несколько раз вылетал в Элисту и в Волгоград, а там уже на автомобиле ездил по районам, которые входили в избирательный округ.

Калмыки восприняли меня по-доброму, гостеприимно. У меня, собственно, и было такое предчувствие. Однако один момент меня тревожил – проблема отселения этого народа в глубь страны во время Великой Отечественной войны. На этот вопрос я не мог дать однозначного ответа, но зато у меня был мощный козырь – был лично знаком и находился в близких отношениях с генералом Окой Ивановичем Городовиковым (познакомились с ним еще на похоронах Сталина). Естественно, я изучил всю историю Калмыкии в целом, подробно, в деталях – о своих районах. Проблем было много: вода, газ, жилье, строительство школ, асфальтирование дорог и т. д. Забегая вперед, должен сказать, что многие проблемы, благодаря хорошим отношениям с союзными министрами, мне удалось решить. Отдельно выделяю проблему оказания помощи грузовым автомобильным транспортом, который (после уборки урожая) я мог направить в эти и в другие районы страны. Отношения в республике у меня сразу сложились толковые, деловые. Естественно, возникало очень много личных проблем избирателей, особенно когда я, уже став депутатом, вел прием посетителей, разбирая их житейские дела вплоть до взаимоотношений с соседями.

Меня несколько смущало, что по округу я как кандидат шел один. Поэтому задолго до выборов я объяснился и с республиканским, и с районным руководством. Мне казалось целесообразным внести в список еще нескольких кандидатов. Однако местные руководители категорически возражали. И однажды на одной из встреч один избиратель – русский по национальности, инженер по образованию – спросил:

– Валентин Иванович, а почему кроме вас нет других кандидатов в депутаты? Ведь нынешние выборы – альтернативные.

– Наверное, этот вопрос надо адресовать организаторам выборов и в избирательную комиссию, – сказал я.

– Ну, а как вы сами относитесь к альтернативе? У нас есть такие.

– Несомненно, я буду приветствовать, если вместе с моей фамилией в списках будут и другие кандидаты.

В зале начался шум, отдельные выкрики. Слово взял доверенное лицо. Затем выступил председатель райисполкома. Они разъяснили, что на общем собрании избирателей района было принято решение выступить только с одной кандидатурой. «А вот уже к следующим выборам будем готовиться, имея список кандидатов на одно место. Вносить сейчас какие-то изменения нет смысла».

Избиратель, однако, не унимался. Организаторы встречи вынуждены были поставить вопрос на голосование. В итоге этот непокорный, но справедливо ставивший вопрос избиратель остался в одиночестве.

На выборах за мою кандидатуру проголосовало 98 процентов избирателей. Но, должен сказать, обсуждение кандидата на собраниях, наказы и просьбы высказывались весьма настойчиво и активно. Люди чувствовали себя раскованно. Вообще-то не в защиту чего-то и кого-то, а также не ради личной похвалы я должен заметить, что на моих выборах и в прошлом я не чувствовал формализма в беседах с избирателями. Люди, как правило, без стеснения излагали свои пожелания, ставили интересующие их вопросы. Впервые депутатом меня избирали смоляне – в Верховный Совет РСФСР. Затем туда же – автозаводчане города Горького. Потом дважды от Черновицкой области Украины в Совет Союза Верховного Совета СССР. И никогда эти выборы не были формальными. Естественно, очень многое зависело от руководителей: на Смоленщине первым секретарем обкома партии тогда был И.Е. Клименко. Автозаводом имени Горького руководил Н.А. Пугин. Черновицкий обком партии возглавлял В.Г. Дикусаров. Все они располагали людей к неформальному разговору. На трибуну поднимались все, кто хотел выступить.

А если взять областные партийные конференции во Львове и Пленумы ЦК Компартии Украины, то я не видел разницы между тем, что было до перестройки и что стало с ее объявлением. О недостатках, причинах, персоналиях и о путях устранения недостатков откровенно говорили всегда. Сколько помню, первый секретарь ЦК Компартии Украины Владимир Васильевич Щербицкий и первый секретарь Львовского обкома партии Виктор Федорович Добрик (как, кстати, и все члены бюро обкома – я был членом бюро) всегда были настроены решительно, по-деловому. В результате поднимались жизненно важные проблемы.

А вот с началом перестройки и на съездах народных депутатов появилось много «пены». Выделялись две категории людей. Первая – это те, кто фактически уже открыто выступал против социалистического строя (хотя он закреплен Конституцией) и против КПСС. Они кричали о том, что 6-я статья Основного закона, закрепляющая партию в качестве основной направляющей и организующей силы в стране, должна быть изъята из Конституции. Все напоминало театр абсурда. На XIX конференции КПСС, как и на каждом Пленуме ЦК, Горбачев и его соратники говорили: нам надо больше социализма; только под руководством партии мы сможем достигнуть цели, при этом плюрализм мнений и гласность должны развиваться в самой партии. А на заседаниях съезда народных депутатов Горбачев и иже с ним молчаливо соглашались со всеми антисоветчиками и антикоммунистами, которым, сидя в президиуме съезда, они преимущественно давали слово. И с трибуны съезда звучало: долой социализм, долой Советы, долой КПСС, да здравствует многопартийность и капитализм. Причем некоторые из «народных избранников» о капитализме говорили завуалированно, тогда как более откровенные вопрос ставили прямо: «Почему мы краснеем, когда говорим о капитализме?»

Другая категория людей – это открытые хулиганы и лица с неуравновешенной, мягко выражаясь, психикой. Им просто не нравилось все советское. Они примыкали к первой группе, хотя ни по своему интеллекту, ни по внутреннему содержанию не имели с ней ничего общего.

А первая группа, напомню, была четко организована в так называемую Межрегиональную депутатскую группу, антисоветскую по своим целям и программе действий. Хулиганствующие элементы (типа народного депутата Шаповаленко, который в годы Ельцина, кстати, был представителем президента РФ в одной из областей России, что не удивительно), как правило, «цеплялись» к наиболее порядочным и авторитетным депутатам-коммунистам, старались своим хамством и невежеством всячески их унизить и оскорбить, невзирая на возраст, заслуги и т. д. Особенно «неравнодушны» они были к генералам, тем более если кто-то из них был еще и Героем Советского Союза, – делали все, чтобы опорочить героев, а вместе с ними и все Вооруженные Силы.

Им было ясно, как и любому, даже тупому, человеку, что генералами становятся не сразу. Прежде они проходят тяжелый, часто боевой путь. На заре своей службы, как и все офицеры, они были лейтенантами, а некоторые – и солдатами. «Носила» их служба по всему свету. К примеру, мой младший сын (старший уволился в связи с событиями августа 1991 года) родился в Заполярье и прожил там со мной почти пятнадцать лет. Став лейтенантом, он прошел суровую школу, служил во многих местах, от Калининграда (Прибалтийский военный округ) до Афганистана (где воевал два года), Туркестанского и Дальневосточного военных округов. В последнем служил вначале в центральной части Сахалина, затем – на Камчатке, сейчас – опять на Сахалине. Имеет три боевых ордена. Его судьба типична для многих наших офицеров. А ведь в офицерском корпусе есть те, кто является участником Великой Отечественной и других войн. Как же может повернуться у кого-то язык сказать в их адрес что-то оскорбительное?

Но так можно рассуждать в нормальном обществе. Но тогда благодаря Горбачеву – Яковлеву атмосфера уже была наэлектризована экстремизмом, национализмом, сепаратизмом и другими подобными «измами». Гласность и демократию многие восприняли как вседозволенность, считая, что можно говорить все, везде и сколько хочешь, не придерживаясь при этом не только норм культуры, но и справедливости. Кто этим воспользовался? Конечно, все это распущенные, психически ненормальные и непорядочные люди, чисто случайно попавшие в народные депутаты.

Грустно вспоминать, но все те, кто стоял за Советы и социализм, за Советский Союз и КПСС, лишь робко оправдывались и как могли отбивались от этих выпадов. Однако их робость объяснялась не только тем, что они впервые попали в такую обстановку и им фактически не в чем оправдываться. Нет, они вынуждены были занимать такую позицию именно под давлением Горбачева и его окружения. Внушалась мысль: если мы подавим их (то есть эту антисоветскую мразь и хулиганствующих шизофреников), то из нашей гласности и демократии ничего не получится. «Надо дать им разговориться, – поучал Горбачев, – а потом уж будет видно».

Вот и дали «разговориться», так что и сам Горбачев загремел со своего поста, но самое главное – не стало Советского Союза.

А ведь уже открытие I съезда предвещало нечто зловеще-трагичное. Открывать съезд было поручено народному депутату Орлову. Он поднялся на сцену Дворца съездов, вышел к середине стола президиума и, совершенно не обращая внимания на то, что происходит в зале, уселся на место председательствующего и стал что-то монотонно читать. Между тем одновременно из зала направился на центральную трибуну народный депутат от делегации Грузии для выступления. Орлов успел произнести всего две-три фразы, как грузинский депутат, не обращая на него внимания, начал рассказывать об известных трагических событиях 9 апреля 1989 года в Тбилиси, когда погибло 18 человек, хотя люди вышли на мирное гуляние (это «мирное гуляние» происходило в 2, 3 и 4 часа ночи). Депутат обвинил в этом армию и предложил почтить память погибших минутой молчания. Что и было сделано.

Грузинская группа народных депутатов добилась своей цели – она скомкала начало работы съезда, заявила о своей исключительности, бросила тень на Вооруженные Силы, ложно обвинив Закавказский военный округ в применении силы против мирного населения. Но главное – задала работе съезда характер антисоветский, антисоциалистический, антикоммунистический. А что же председательствующий Орлов? Вместо того чтобы с появлением на центральной трибуне непрошеного оратора выключить микрофон и потребовать от нарушителя порядка вернуться на свое место и действовать в соответствии с регламентом, а вопрос грузинских депутатов самому председательствующему поставить перед съездом, Орлов действовал как послушная кукла – что ему навязали, то он и выполнял. Как и весь съезд, выслушал оратора, как и все, встал почтить память погибших, как и оратор после минуты молчания, сказал: «Прошу садиться», а затем продолжал читать то, что ему написали. Большинство депутатов были возмущены поступком грузинских депутатов, но не обостряли этот вопрос потому, что выступление было связано со смертью людей. Но еще больше были возмущены Орловым. Ну, разве с такими «бойцами» какой-нибудь цели достигнешь? Поручили бы открывать съезд одному из старейшин, тому же А.Д. Сахарову – трижды Герою Социалистического Труда. Даже он не допустил бы, чтобы съезд открывался таким базаром.

Во время I съезда со мной был примечательный эпизод. Как-то во время перерыва ко мне подошла группа незнакомых мне, в основном молодых людей. Представившись, что они из телецентра, они затем сообщили, что к ним из Лондона прилетел английский генерал. Сейчас он в отставке, занимается историей и хотел бы повидаться и побеседовать с кем-нибудь из военных, который тоже, как и он, побывал в свое время в Германии. Видно, мои собеседники предварительно навели обо мне справки, потому что оказалось, что им известна моя биография. Они знали, где воевал я в годы Великой Отечественной войны и что участвовал в штурме Берлина. Знали и то, что по окончании войны я пять лет служил на территории Германии, а затем второй раз служил там в конце 1960-х – начале 1970-х годов. Я подтвердил, что их данные соответствуют действительности, заметив, что в принципе не возражаю против такой встречи. И мы договорились такое собеседование провести на следующий день в обеденный перерыв.

Генерал оказался в военной форме, и по всему было видно, что человек он заслуженный, однако симпатии не вызвал. Глаза у него не думающие, а бегающие, прямо в глаза не смотрит, постоянно суетится. В общем, о нем осталось весьма неприятное воспоминание. Нашу беседу снимали советские и английские телеоператоры. Я знал (точнее, чувствовал), что у них помимо обычной демагогии будет и главный вопрос, ради которого они затеяли эту встречу. Предчувствия меня не обманули. Вначале все шло ровно, плавно – говорили в основном о боях и взятии Берлина. Затем его интересовала длительная служба на территории Германии – как она сказалась на изучении народа, какие отношения сложились между немецким народом и советскими военнослужащими. В свою очередь я спросил генерала – какие отношения были у англичан с немцами в их зоне, припомнив некоторые неприятные для него факты. Беседа по времени шла к концу, а главного вопроса все еще не было. Я посмотрел на часы, давая понять, что пора бы уже и поблагодарить друг друга за беседу. И вдруг он «выстреливает» тот самый главный вопрос:

– А как вы смотрите на объединение двух Германий?

– Этот вопрос надо задать немцам, а не наблюдателям со стороны, – сказал я.

– Но наши стороны, как и американская, были участниками разъединения Германии.

– Чтобы быть точным, хочу напомнить вам, что Сталин был против разъединения Германии.

– И все-таки, если возникнет вопрос объединения двух Германий, как вы к этому отнесетесь?

– Свою судьбу немецкий народ должен решать сам: жить ему вместе или порознь, как сейчас. Прошла большая, тяжелая война. Это не немецкий народ ее организовал, а нацисты, захватившие власть. Война принесла много бед и страданий. В итоге этой войны было подписано Потсдамское соглашение. И если возникнет вопрос об объединении двух Германий, то оно должно проводиться в рамках этого соглашения.

– В общем, вы за объединение этих стран?

– Я еще раз повторяю, что я за то, чтобы немецкий народ сам решил эту проблему, но в рамках существующих договоров.

Буквально через два дня мне докладывают текст телеграммы нашего Чрезвычайного и Полномочного Посла в ФРГ Ю. Квицинского в адрес министра иностранных дел. По заведенному порядку такого рода телеграммы (где речь идет о лицах другого ведомства) рассылались из МИДа в Министерство обороны, КГБ и, конечно, в ЦК (в международный отдел). Квицинский сообщал, что по лондонскому телевидению выступил английский генерал, который встречался с генералом армии Варенниковым, и что последний заявил, что он, Варенников, за объединение двух Германий. При этом генерал показал портрет Варенникова. В связи с этим Ю. Квицинский просил принять экстренные меры и поправить генерала Варенникова, сказав, что такое объединение может иметь место только при соблюдении духа и буквы Потсдамских соглашений.

В нашей когорте дипломатов было много одаренных лиц. К ним я отношу, кроме А. Громыко и Г. Корниенко, таких, как Ю. Воронцов, А. Бессмертных, А. Добрынин, В. Петровский, Ю. Квицинский. Это были не случайные люди в дипломатии. Они не только прекрасно знали профессию, но и свободно говорили на нескольких языках. А при Горбачеве во главе этого дипломатического ведомства, от которого во многом зависела судьба страны, поставили человека, который не только не знал ни этой профессии, ни одного языка, но и по-русски объяснялся так, что часто трудно было его понять. А главное, он, этот человек, не был патриотом Советского Союза, он был предателем Отечества, что вскоре стало очевидно.

На Квицинского я, конечно, не обиделся – это все проделки средств массовой информации. Связался с МИДом, рассказал, как все было на самом деле, и все встало на свое место. Но что поразительно – приблизительно через год именно то, чего так опасался Квицинский, сделал Горбачев: он сам предложил Гельмуту Колю, который приехал в резиденцию президента СССР в Ставропольском крае, объединить две Германии без каких-либо условий. Вот тут меня удивило глухое молчание Квицинского и других деятелей из МИДа. А ведь это уже был разговор на официальном уровне, и выглядело все это не иначе как предательство интересов Советского Союза.

На съездах народных депутатов мы все широко общались, и, конечно, каждый приобрел себе новых друзей, в том числе и я. О некоторых хотелось бы сказать несколько слов.

Первым из них был В.А. Стародубцев. Он уже тогда был в центре внимания страны.

Вторым моим новым приятелем стал, как ни странно, еще один председатель колхоза, но уже с Волги. Мой ровесник, он в годы войны окончил курсы, получил лейтенанта, командовал танковым взводом, затем ротой. И так с ротой прошел до конца войны. Много раз его машину подбивали, горел в танке, был ранен, имеет награды. Тяжелый прошел путь, но выжил. В 1946 году демобилизовался и приехал в свою деревню. Естественно, стал первым кандидатом на пост председателя колхоза. Его и избрали, хоть и отбивался: «Я в танковом деле толк понимаю, а в колхозном – ни уха ни рыла». Ему отвечали: «Ничего, поможем! Через год станешь профессором. Нам главное, чтобы мужик был работящий, непьющий и честный».