Багульника манящие цветы. 2 том

Дед, осторожно высвобождаясь от тела Ивана, взял в руки лопату, скорбно проговорил:

– Эх, Лёня, не видели вы меня столько лет, и не было у вас хлопот. Выходит, что беда за мной так и ходит по пятам. Я только несчастья в дом приношу. Прости меня, сынок! Вот похороню Ваню, и завтра же уеду, пока ещё чего не случилось. Не имею права я находиться с вами рядом. Не достоин я этого счастья. Как ты только что убедился, что мой друг был зэком и сам я из их числа. Вот, отдам сейчас свой долг и освобожу честных и порядочных людей. У каждого человека есть своё место на этой земле – так распорядился сам Господь. А место моё там, где приютила меня такая же сирота, как и я. И благодарен я ей за это от всего сердца – знаю, ей я всегда нужен.

Лёнька слушал деда, откидывал лопатой землю, пытался подобрать хорошие слова для него:

– Ты не прав, дедушка. Ты нужен и мне, и папе, и моей сестре, и маме моей. Вон как мы все обрадовались, когда ты к нам приехал! Ты для нас самый родной и друг у тебя был хороший. Когда – нибудь мы поставим ему памятник, а эту сопку назовём Бучиной горой.

Степан отложил лопату в сторону, подошёл к внуку, прижал к себе и стал гладить мокрые его волосы от быстрого бега.

Так они стояли минуту, другую; Лёнька и его дед – такие близкие и родные люди, нашедшие друг друга через много лет здесь, в местах Забайкалья.

Степан посмотрел на верхушки сосен, произнёс:

– Пусть памятником ему будет эта высокая сосна и никто, кроме нас с тобой не будет знать о его могилке…

Земля копалась легко. Влажный песок поддавался лопатам, а иногда Лёнька вместе с дедом руками вычерпывали песок, что – бы дело шло быстрее.

Расстелив простынку возле вырытой ямы, Лёнька отошёл в сторону, что – бы дать деду сделать последнее – завернуть тело в простынь. Дед снял с Вани одежду, вытер ею друга, завернул в простынь, как младенца – с головой конвертиком и бережно скатил Ваню в могилку.

Лёнька стоял и смотрел – помогать деду не решился, для него это было совсем непонятным, и совсем не радостным событием.

Могилу засыпали землёй, пригладили лопатами, а вот холмик делать не стали. На сосне Лёнькин дед вырезал аккуратно ножом, от которого умер его друг, крест. Вырезал имя, обозначил дату смерти на коре и сказал:

– Давай, Лёня, помолчим минуту в честь памяти этого человека, он был совсем одиноким.

Лёнька встал навытяжку, затаил дыхание, и перед его глазами встала вдруг картина выноса знамени, когда его принимали в пионеры. Он, слышал, как звучал пионерский горн, слышал барабанную дробь и чувствовал, как лёгким шёлком алого цвета держал он на своей руке галстук. Может и не был Буча пионером, но он имел доброе сердце, и это стоит того, что – бы отдать ему честь.

Недолго думая, Лёнька приложил свою руку к виску, отдавая свой мальчишеский долг человеку, который жил, как умел в этом мире. И никто его не вправе судить, как сложилась его судьба. Так или иначе, но проводить в последний путь человека нужно по – человечески.

Лёнька и его дед стояли над могилкой, и каждый думал о своём. Мальчишка понимал – нелегко деду уходить отсюда, оставляя это печальное место. Он не торопил его, стоял и ждал, пока дед проститься с другом.

Начинало уже темнеть.

Мама Лёнькина уже сто раз, наверное, выходила на крыльцо, высматривая сына. А тут ещё и дед пропал. Она же не могла догадаться, что они где – то вместе нашли себе занятия.

Лёнька успокаивал деда —

– Мы будем сюда приходить с Виталиком. Ты не волнуйся, дед, он мой самый лучший друг и, поверь – секреты умеет держать. Пойдём, пора уже, да и мама заждалась.

Не успели они спуститься к подножию, как тут же стемнело.

Лёнькин дед только теперь смог прийти в себя окончательно и оглянуться вокруг:

– Видишь, Лёнь, сама природа помогала нам в том, что – бы мы с тобой успели всё сделать, как надо. Ждала и не опускала на нас сумерки. А ведь вчера стемнело намного раньше.

Он посмотрел на вершину холма, где навсегда остался его друг и направился к посёлку, догонять внука. Лёнька приостановился, дожидаясь деда, потом спросил:

– Ты расскажешь папе о том, что здесь случилось?

– Нет, зачем я буду забивать ему голову своими проблемами? Я похоронил своё прошлое, а тот, другой беглый уже не опасен. Он сам уйдёт в тайгу из этих мест, может зимник встретит, где сможет и отдохнуть и поесть. А если посчастливиться, то и до матери своей дойдёт.

В его голосе Лёнька почувствовал сомнение в том, что напарник Бучи, дойдёт до своей намеченной цели.

У дома Лёнька заметил мать. Быстро выхватил из рук деда лопату, забросил в близлежащие кусты.

– Ну, всё, дед, сейчас нам влетит по первое число.

Катерина, увидев пропавшую парочку, кинулась к ним со словами:

– Степан Яковлевич, мы уже и не знали, что думать! Здесь у нас и болота и зверьё ходит, да и заблудиться можно. Ну, нельзя так надолго исчезать! Леонид, тебя это тоже касается, между прочим. Вон, речка, вроде бы и не глубокая, а несётся так, что и не выпрыгнуть не успеешь. Весь посёлок с отцом обегали – вся душа изболелась».

Да всё в порядке, мам, мы просто незаметно ушли далеко, заговорились, и не заметили, как время пролетело. Дедушка мне рассказывал, как жил все эти годы, а я, в свою очередь, свою жизнь рассказывал. Мы многое друг о друге узнали» Лёнька посмотрел на уставшего деда, продолжил :

– Нам бы теперь обмыться после такой прогулки, да и одежду поменять, в какую – то грязную лужу попали, еле выбрались.

– Вижу – какие вы оба чумазые. В какой – то глине, в траве.

Катерина, обрадованная тем, что её сын вернулся живым и невредимым, захлопотала на кухне. Павел, немного пожурив сына за долгое отсутствие, вспомнил, что сегодня в бане мужской день и, что – бы не плескаться в тазике, предложил отцу и Лёньке отправиться в баню. Катерина приготовила чистые вещи для мужчин и, проводив их, занялась приготовлением ужина. Настроение у неё было приподнятым – она так сегодня испугалась за сына.

Вихрем влетела Раиска. Узнав, что Леонид и Лёнькин отец нашлись, облегчённо вздохнула:

– Ну, теперь можно расслабиться и покурить. Рассказывай, где же они были всё это время?

– Зачем ты куришь? Я не замечала у тебя охоты к табаку.

– Полноту сбиваю. Как приучилась к этой гадости, даже и не заметила. Сначала за компанию в институте баловалась, потом тоску и своё одиночество в куреве топила, а теперь уж боюсь, что не бросить мне эту привычку. Вот Митю привезу, сразу же выброшу сигареты.

– Давно пора. Нужно было тогда не поддаваться своим родителям, а настоять на своём и сына забрать. Моя мама тоже просила Танюшку оставить с ней, когда я на БАМ ехала к Паше. Да только я заранее знала, что лишь поезд тронется, и я выскочу из вагона, что – бы схватить дочку и прижать к себе, уже не расставаясь с ней.

– Ты ехала к мужу, вдвоём можно всё преодолеть, а я не рискнула взять с собой сына. Хоть и тосковала всю дорогу о нём, да понимала, что мой Митя в надёжных руках. Теперь, за эти четыре года они так к нему привязались, что даже не знаю, как буду забирать у них сына? И без него уже нельзя – тоска съедает. Как посмотрю на Лёню, так и Митю вспоминаю. Тоже уже пионером стал, бабушкам и деду помощником. Нет, Катерина, я даже боюсь подумать, что будет с моей мамой, отцом и Пашкиной матерью! Они просто души в нём не чают. Можно ли оторвать от них то, к чему они за эти годы прикипели? Я не понимаю тётю Дусю. Она добрая, хорошая, обожает Галиных детей, Дочек – Олюшки и Полины, сдувает пылинки с Мити. Но почему так холодно относится к Пашиным детям? То, что она испытывает к тебе, мы с тобой знаем, но причём Лёня и Танечка? Если бы она их увидела, уверяю, что её несправедливое равнодушие к ним вмиг исчезло. Вот поеду за Митей, снова буду ей объяснять, какие замечательные дети растут у её сына. Где – то в глубине души она, конечно – же, любит их, да всё никак не может признаться себе в этом.

– Не нужна моим детям выпрошенная любовь, они согреты любовью своим отцом и своей матерью. Их любит бабушка и дед, живущие в Германии, их обожает моя сестрёнка. Теперь вот у нас появился дедушка Степан. Я считаю, что этого достаточно».

– Знаешь, Катя, когда я два года назад ездила к родителям, Пашкину мать просто не узнала. Она вся светилась. Стала прихорашиваться, чего раньше за ней не замечалось. Твердила Мите, что у него есть ещё один дедушка и, как – нибудь она поедет к нему.

– Интересно, почему они до сих пор не встретятся? Ведь он ждёт её и она обещала нам в письме, что хоть и боязно, но она обязательно насмелится и навестит своего Степана. Знает, что тот не совсем здоров, а ехать почему – то так и не решается. Чего время тянут? Столько лет к этому шли, а теперь, получается, что боятся друг друга?

– Знаешь, подруга, я догадываюсь, почему они этого боятся! Причём боятся оба. Вот представь, что вы с Пашкой потеряли друг друга на двадцать лет, а потом поняли, где нужно друг друга найти. Ты бы решилась появиться перед ним уже пожилой женщиной, можно сказать, старой?

Поймав на себе испуганный взгляд Катерины, Раиска продолжила, вот и с ними тоже самое происходит в душе. А тётя Дуся за последние годы очень сдала. Пашкин отец весь седой, хотя и не очень – то и старый. Пятьдесят лет – не срок для мужчины, если жизнь была без особых терзаний.

– То – то и оно, что без терзаний. А у Степана Яковлевича их было много.

Пашка хлестал отца веником, приговаривал:

– С гуся – вода, с моего бати – худоба. Кожа, да кости у тебя, батя. Надо бы поправится, а то моя мамка худых не любит.

Пашка смеялся, а Степан, задыхаясь от счастья общения с сыном, соглашался: