За миг до откровения

Когда она возвращалась с кладбища в грязной, разорванной одежде, без косынки, её белёсые волосы, растрепанные и вздыбленные, завешивали глаза, огромная кровавая царапина начиналась на лбу и, пересекая все лицо, скрывалась на шее за воротником, почти все жители дома в ужасе следили за её неторопливой походкой.

– Что случилось, Зина?! – крикнула соседка Маруся.

– Ничего. Я убила чёрта, – почти весело произнесла она.

Спустя несколько дней тётя Зина вышла на работу.

Никакого чёрта она не убила, но бомжеватый разбойник, развлекающийся на кладбище, наверняка получил сотрясение мозга. Каменистая местность приморского городка щедра на булыжники разного вида и размера. Спустя много дней тетя Зина с удивлением вспоминала:

– Откуда взялись силы, не знаю! Я ведь долго ничего не ела, только воду пила… Он повалил меня, а я думаю: вот и смерть моя пришла. Хорошо бы!!! Там аралия колючая росла, лицо мне разодрала. Кровь брызнула, и я как будто проснулась. Э, думаю, не дамся чёрту!!! Схватила камень и ка-а-ак садану его по голове! Он тут же и помер. Я вскочила и – бежать. Иду, и стало мне радостно. Вспомнила, у меня же еще дети есть. Нужно в милицию сообщить. Пусть чёрта похоронят.

Сколько я её помню, частенько её фигура маячила на крыльце у дверей нашего подъезда, высокая, сухопарая, чуть сутуловатая, с метлой в руке.

Спустя десять лет я уже жил с родителями в Новосибирске, а в родном морском городе был проездом, и ноги сами привели меня во двор, где я родился и вырос. Всё так же шумело сентябрьское лето, и у подъезда стояла тётя Зина, долговязая и худая. Когда я подошел поближе, я увидел, что копией тети Зины стала выросшая Яна. Только она стояла без метлы. Говорить она так и не научилась, и струйка слюны стекала по подбородку за шиворот.

Два mistera

Высокий, стройный, немного сухощавый, с волнистыми русыми волосами майор медицинской службы Грюков Владимир Исаевич еще при прохождении службы в Германской Демократической республике подружился с майором медицинской службы Гобием Борисом Петровичем, крепко скроенным, с косой саженью в плечах, могучими, сильными руками.

Приказом № 247 от 15 мая 1975 года оба были командированы из Германии в город Ленинград для поступления в Военно-медицинскую Академию имени С. М. Кирова.

Такой удачи никто и не ожидал. Известно, что Военно-медицинская Академия основана в 1798 году Указом Императора Павла I и с момента создания носила наименование «Медико-хирургическая Академия». Это образовательное учреждение является старейшим среди военных академий и медицинских ВУЗов страны. Академия в дальнейшем неоднократно переименовывалась: в 1808 году – в «Императорскую Медико-хирургическую Академию», в 1881 году – в «Императорскую Военно-медицинскую Академию». Вскоре после учреждения академия была возведена в ранг «Первых учебных заведений империи» и до 1917 г. совмещала функции учебного заведения и Академии медицинских наук.

В 1918 году академия стала носить название «Военно-медицинская Академия», а в 1935 году была переименована в «Военно-медицинскую Академию имени С. М. Кирова».

Так как Военно-медицинская Академия являлась основным центром профессиональной подготовки военных врачей, путевка на повышение своего уровня медицинского образования выпала двум майорам одновременно, что не всегда бывает хорошо.

Два друга легко и успешно сдали экзамены и, переполненные чувствами хорошо сделанного дела, удовлетворения и полноты собственного достоинства, почувствовали, что имеют полное право на праздник души и тела. В Ленинграде на Васильевском острове проживал любимый дядя майора Грюкова, к которому они на радостях и поехали.

В портмоне каждого из майоров лежали билеты на самолет в Германскую Демократическую республику. Билеты были приобретены на рейс немецкой компании, поэтому в каждом билете фигурировали фамилии офицеров, которые предварялись приставкой «мистер» (mister). В советское время, как известно, все были товарищи и друзья, никаких господ и мистеров в Советском Союзе не существовало, поэтому друзья пошутили по поводу «мистера Гобия» и «мистера Грюкова», исполняя реверансы и книксены по отношению друг к другу.

– Мистеру Гобию! – поклонился и шаркнул ногой Грюков.

– Мистеру Грюкову! – присел и согнулся в сатирическом поклоне Гобий.

На улице Тифлисской Васильевского острова, упирающейся в набережную Макарова, одной из самых коротких улиц острова, их с нетерпением ждали. Улица Тифлисская сложилась в первой трети XVIII века, когда с левой стороны был сооружен Старый гостиный двор, а с правой – дом московского губернатора К. А. Нарышкина, который с 1730-х годов занимала портовая таможня. Здесь веяло прошедшими веками и историей России. Рассматривать старинные особняки не входило в задачи страждущих офицеров. Они стремились к душевным родным и близким и к богато накрытому столу с закусками и, соответственно, напитками. «На Руси заведено: длинных тостов не бывает, водку пьём, а не вино, водки вечно не хватает…» – как поют барды. «Все торопимся сказать, сердце бьется, веселится, чтобы удаль показать, а не то, чтобы напиться…». За здоровье всех, кто здесь, за счастье, за моряков, за артиллеристов, за военных врачей, за успехи, за отъезд и за приезд… тосты, короткие, как выстрел, ложились автоматной очередью на распахнутую душу слушателей академии. Гобий точно помнил, что рейс ранний и надо успеть до того, как разведут мосты, но расчет на могучий организм товарищей майоров оказался неточным. Когда они гнали таксиста нетрезвыми голосами, было уже поздно… Мосты развели, и надеяться можно было только на чудо.

– Пэслушэй, – медленно растягивал слова отяжелевший от усталости Владимир Исаевич, – Прэдлагаю вернуться, капэльку поспать и утром-м-м….

– Э, нет! – категорически отрезал Гобий. – Ночуем на вокзале и первой лошадью успеем, а если вернемся, то – крантец!

На вокзале не то, что яблоку, – вишенке некуда было упасть. Прорва народа занимала все квадратные сантиметры площади вокзала, а на улице полоскал беспросветный ленинградский дождь. Протиснувшись к стойке с закрытым окном и зажав баулы между ног, они попытались облокотиться на пятидесятисантиметровую полочку, чтобы прислонить парящие в пространстве с кувырками в воздухе хмельные головы. Глаза закрывались сами собой. Локти съезжали с пьедестала, и подпертые ладонями головы шумно падали прямо в пропасть.

– Упали-с, мистер Грюков? – нагло иронизировал Борис Петрович.

– Вас не спросил, мистер Гобий! – парировал Владимир Исаевич.

Грюков, пытаясь удержать тело в равновесии, задевал окружающих людей и низким хриплым голосом говорил: «Пардон, твою мать». Гобий безуспешно пытался пристроить свое могучее плечо на крохотную полочку и хоть как-то зафиксироваться, но тщетно. Ближе к утру они выползли на воздух.

– Ну, как Мистер Гобий? Пить надо меньше?

– Да уж, Мистер Грюков. Надо меньше пить. Вас не остановишь, берешь дистанцию и прешь, как танк, до упора.

– Ты как хочешь, а я летать не люблю. Мне надо добавить.

Когда-то давно, несколько лет назад, его друг с женой и детьми погиб в авиационной катастрофе, с тех пор Владимир Исаевич, если можно не лететь – не летел, а если нельзя, то только без сознания, то есть напивался до бесчувствия.

– Если ты добавишь, я тебя не понесу. В самолете добавишь, – сурово пресёк дебаты Борис Петрович.

И они стали таращить глаза в предутренний серый туман и молча ждать, когда лягут мосты.

– Нельзя на тебя положиться, мистер Грюков. Горазд ты водку жрать. Безответственный ты чел.

– От такого же слышу, мистер Гобий!

И они, с усилием разлепив безнадежно закрывающиеся глаза, с надеждой всматривались в туман хмурой белой ночи.

23.08.52

Надоел этот суп с фрикадельками. Что сварить на обед? – Чёрт его знает. Хочется как можно быстрее сварганить какую-нибудь о-о-очень вкусную диетическую еду, при этом полезную, и чтобы – на всю неделю, и целых шесть дней не заморачиваться этим противным, но необходимым занятием. Моя покойная бабуля каждое утро начинала вопросом, обращенным к уходящей на работу маме:

– Ниночка, что приготовить на обед?

А мама всегда говорила одно и то же:

– Приготовь что хочешь… – и, убегая, добавляла: – Ну, суп какой-нибудь… или борщ… – доносилось уже издалека.

Я сидела и делала уроки, невнимательно уставясь в учебник третьего класса, и думала: «Что тут спрашивать? Сварила макароны, да и все дела!».

Эта «оригинальная» мысль взбодрила меня. Я поставила воду для макарон, потом мне стало стыдно: муж любит первое и второе, и третье, и я принялась чистить картошку, лук и морковь – для борща… Слава богу, мне сегодня в налоговую и у меня еще целых два часа до выхода из дома… Переключая программы телевизионных передач и избегая последних новостей, от которых у меня ноет желудок, я оставила бодренькую музыку, которая оказалась «Торжественным маршем» Мусоргского.

О траектории движения кухарки по кухне во время приготовления обеда, к сожалению, не написано ни одной диссертации. А ведь по этим незатейливым чертежам можно судить и об уровне интеллекта этой самой кухарки, то есть насколько рационален выбранный ею алгоритм движений, и об её физиологическом состоянии в этот «праздничный» день. И вообще, здесь такой простор для научных трудов по психологии личности, что просто диву даешься, почему об этом пишут только шутки юмора, в то время как пропадают пласты неисследованных конвульсий бьющейся в одиночестве на кухне женщины обыкновенной, которая пытается сэкономить и из одного кусочка мяса приготовить, как я уже говорила, первое, второе и третье (под третьим подразумеваются пирожки с остатками фарша).

Время пошло, и я, выбравшая, как мне казалось, самый оптимальный алгоритм, пустилась его осуществлять. Мысли неслись в голове, как цирковые кони по кругу. Я провернула не только фарш из мяса, но и все свои мысли, связанные с «налоговыми» делами, и даже после – налоговые маршруты. Музыка, подхлестнувшая моё тело и взнуздавшая мои мысли, сменилась научно-популярным журналом: «Мы и Вселенная». Сквозь две парящие паром кастрюли и пышущую жаром духовку я услышала: «…на поверхности температура около 6000° Кельвина, но по мере погружения к ядру температура и давление возрастают. К тому времени, как вы достигнете ядра, температура будет около 15 миллионов градусов Кельвина. При таких температурах и давлении начинается реакция термоядерного синтеза…».

– О чём это они? – подумала я, и вдруг до меня донеслось:

«…Насколько вы знаете, время от светила до Земли луч света достигает за 8 минут, а вот излучение в виде солнечных вспышек доходит до Земли за гораздо большее время…»

Я прекратила метаться, застыла и присела на табуретку.

«…Путь света из ядра измеряется веками… В результате реакции термоядерного синтеза высвобождается огромное количество энергии в виде фотонов. Эти фотоны испускаются и поглощаются молекулами газа. За время жизни фотона этот процесс происходит миллионы раз. Удивительно, но, чтобы выбраться из центра, фотону требуется 200 000 лет для достижения поверхности. Свету требуются сотни тысяч лет, чтобы добраться от ядра к поверхности. Луч же от Солнца до Земли долетает всего за 8 минут…»

«Восемь минут! Восемь минут!!!» – билось в моей голове.

Я устало протянула руку и выключила все кастрюли и духовки…

* * *