«Присоединившись» к Кристине, я увидела, будто рядом со мной постоянно мелькают какие-то тени, фигуры, и ее легкий страх при этом. Мне стало жутковато. Она словно видела фантомы, причём постоянно.
Как же мне ей это сказать, чтобы проверить, но избежать возможного испуга? Может, я «подгоняю гусей-лебедей в своей голове»? Я начала подбирать какие-то осторожные фразы о том, верит ли она в то, что после смерти человека остаётся какая-то там Душа, или что это полный бред?
На что получила бурю радости и ответ. Оказалось, что да, она с самого детства видит постоянно то ли Души, то ли сущности, то ли ещё нечто подобное. Что она не может «выключить» эти видения. Боится спать. Чувствует их взгляды в упор. И ощущает, что они тоже знают, что она их видит. Что это самое неприятное было для нее.
Я спросила, говорила ли она об этом с родителями, другими родственниками, подругами. На что она ответила, что родственники пугаются таких разговоров. Начинают злиться и требуют прекратить говорить «всякую ерунду». И Кристина давно запомнила, что об этом говорить не с кем, опасно, обидно. Все равно не верят, ещё и злятся.
Люди обычно обесценивают то, чего не понимают. И делают это из-за страха или стыда.
Мы часто кидаем камень в шевелящийся куст с перепугу.
И ее буря радости была от того, что я стала первой, кто поддержал ее в данной теме. Признала ее необычные способности, особенности. Она совершенно не понимала, как с этим обращаться, как пользоваться, как развивать.
Поскольку я не смогла в ее биографии найти более-менее существенную причину фобии публичных выступлений, то мой внутренний компас показывал стрелкой на регрессию.
Особенности видений девушки и ее упорнейшая молчаливость Штирлица рядом с родственниками сподвигнули меня рискнуть предложить несовершеннолетней Кристине посмотреть реинкарнацию, которая, возможно, стала первопричиной фобии.
Люди обычно обесценивают то, чего не понимают. Мы часто кидаем камень в шевелящийся куст с перепугу.
Она согласилась. У нас был только час времени, так как ее мама должна была приехать на машине и забрать ее после консультации.
На сегодняшний день я уже стараюсь избегать таких рисков и закладываю от 2 часов на данную процедуру.
Как именно проходит сеанс регрессии, я очень подробно опишу в следующих случаях. А пока суть. В тот период я ещё не делала диктофонных аудиозаписей и даже не заполняла бланки. Все это появилось позже.
Кристина увидела и описала воплощение, где она лежала ПАРАЛИЗОВАННОЙ в течение 35 лет, МОЛЧА глядя в потолок.
Она не просто увидела – она прожила, прочувствовала то, что испытывает человек, который 35 лет молчит!!!
Мы сделали необходимую терапию, как говорится, закрыли гештальт (гештальт – это незавершенное событие, заноза в Душе). И, помимо закрытия травмы, мы встраивали ей в сценарий новую модель, новое убеждение: «Я получаю удовольствие, когда меня все слушают». Мы не можем просто убрать симптом, мы можем его только заменить чем-то. Как это делается, в следующих случаях опишу пошагово.
На следующей неделе я ждала эту девушку, как, наверное, не ждала ни одного клиента. У меня было море ТРЕВОГИ: психика юная, как она с этим справилась, сохранила ли в тайне от родителей, как они могли бы отреагировать, не стало ли ещё не легче с выступлениями? Оправдан ли мой риск работы с несовершеннолетней?
Мы не можем просто убрать симптом, мы можем его только чем-то заменить.
Кристина: «За эту неделю я с кайфом выступила перед всей своей группой с рефератами 3 раза!!!.. В первый раз… за всю свою жизнь я перед кем-то выступила…»
Занавес.
Сказать, что я была в приятном шоке, – это ничего не сказать.
Но я осторожничала и наблюдала дальше, сохранится ли эффект на более длительное время?!
Ещё 3 месяца эта девушка ходила ко мне на консультации. Эффект сохранился. Мы отрабатывали другие темы с ней обычной психотерапией: безответную любовь, частые ссоры с подругами и прочее. Когда я спросила ее, знают ли родители, что она теперь легко выступает перед одногруппниками, она ответила, что СКРЫВАЕТ это от них.
Валентина: «Как? Почему? Мне же так хотелось вместе с родителями порадоваться результатам работы…»
Кристина: «Если они узнают, что задача решена, они больше не будут оплачивать мои встречи с психологом, а я хочу продолжать терапию».
Валентина:«Эх. Ладно, значит, молчим как партизаны».
В итоге сессия в институте благополучно Кристиной сдана. Родители выдохнули и прекратили финансирование встреч. Девушка исчезла из моего наблюдения.
Примерно через год я встретила ее на автобусной остановке. Подвезла и спросила, как у неё сейчас с выступлениями перед публикой. Может, снова вернулась фобия и не выходит к доске? Но нет. Эффект закрепился. Девушка продолжает выступать на публике, когда это необходимо.
Это была регрессия с одним из самых быстрых и самых ярких результатов.
Наверное, я запомню ее на всю жизнь. Но так бывает не всегда.
После того случая я была сильно разочарована методами нашей традиционной научной психологии. Можно было бы и 5 лет с этим человеком вести терапию ее фобии, и вряд ли бы мы её до конца проработали. А здесь за 1 час получить такое?!!! Я сильно сомневалась тогда в том, хочу ли я по-прежнему работать психологом или надо полностью переходить в нишу регрессолога.
Грабли на ШАГЕ № 1. Зацикленность регрессолога на результате, а не на процессе
Пример с Кристиной звучит гладко и складно на первый взгляд. Где же обещанный ПОДВОХ?
У каждой медали есть две стороны. У каждой удачи есть цена.
Моя ошибка как регрессолога в данном примере состояла в том, что я на первое место поставила РЕЗУЛЬТАТ от регрессии. А лишь на второе место – ПРОЦЕСС. Моя заинтересованность в том, чтобы получить эффект, была слишком высока.
Представьте пожарного, который во что бы то ни стало хочет вытащить из горящего дома человека. Любой ценой.
У каждой медали есть две стороны. У каждой удачи есть своя цена.
Раз, другой такому пожарному может повезти и он кого-то спасёт. Станет героем. А на третий раз он сам погибнет. Зацикленность на результате крайне опасна для самого специалиста. Причём для специалиста в любой профессии.
В примере с Кристиной я допустила 2 грубейших нарушения собственной безопасности. Первое – несогласованность метода с родителями несовершеннолетней пациентки. Несмотря на то что Кристине оставалось несколько месяцев до 18 лет, это было крайне небезопасно.
Так уж сложилось, что ранее я работала арбитражным юристом, поэтому понимала, что последствия моего несогласования метода могут быть очень нехорошими.
Второй риск, на который я пошла, – это 1 ограниченный час на погружение.
Этого также крайне желательно избегать.
Представьте, что хирург начинает делать операцию, предполагая, что через час выключат все электричество. Все приборы перестанут работать. А если что-то пойдёт не по плану и процесс затянется? Надеяться лишь на резервное питание? А оно точно сработает? Давно его проверяли?
И ради чего риск? Хочется почувствовать себя великим спасателем, героем, самым лучшим специалистом? И чем более травмированный внутренний нарцисс внутри нас, тем больше мы кидаемся на амбразуру.
На эту ошибку идут практически все начинающие специалисты в любой профессии.
Например, маникюрщице звонит невеста в 10 вечера и со слезами просит починить сломанный ноготь накануне регистрации. «Только ты меня спасёшь, мне не к кому больше обратиться, я уже 1,5 часа рыдаю…»
И вот фея гель-лаков понимает, что дезинфицированных инструментов к вечеру уже нет и хочется спать. Но так приятно быть нужной. И вот мы надеваем корону спасителя и идём на риск. Слегка обработали инструменты и делаем сломанный ноготь.
У психологов есть метафора про спасение УТОПАЮЩЕГО.
Что вы сделаете, если увидите тонущего в болоте человека?
Или уходящего под лёд?