Ключевой воды глоток

Отныне эти места и эти люди стали ему родными и надо учиться жить среди них, не обижаясь и понимая их. А с пониманием придёт и уважение, и любовь, и всё у них с Наташей будет хорошо.

Возрождение

Телефонный звонок поднял меня из постели. В трубке громко кричала и плакала Зинаида. Из беспорядочно отрывистых фраз я поняла, что в деревне сгорел дом, и мать в тяжёлом состоянии в больнице. Мне она позвонила первой, в надежде сразу услышать от меня готовое решение. Но от такой новости я растерялась и молчала. Зинаида снова заплакала. Я лихорадочно искала слова утешения, хотя в такой ситуации какие слова могут помочь?

– Зиночка, ты только сильно не убивайся, дом поставить поможем, а вот матери помощь нужна сейчас. Я что смогу, сделаю.

Я положила трубку. Час ночи… Сейчас куда-то звонить нет смысла, ночью такие дела не решаются. Уснуть я уже не смогла, с вечера осталась недописанная передовица в газету, попробовала поработать. но в голову ничего не лезло, пришлось отложить до утра. Так до рассвета и прослонялась по квартире, как неприкаянная. Нужно сегодня упросить редактора немедленно направить меня в командировку в Шумячи. Давно собиралась дать очерк о семейном экипаже комбайнёров Золотарёвых. Откладывала поездку со дня на день, а тут такой случай, заодно и Зинаиде постараюсь помочь, надо на месте посмотреть. что да как. Вот так всегда – в трудную минуту падёт духом человек, замрёт от горя, но достаточно совсем мелочи, чтоб ожила его душа и стала вновь деятельной.

Редактора уговаривать не пришлось, и я с фотокорреспондентом Мишей Волковым и плачущей Зинаидой выехала в Шумячи. Проезжая небольшую, уже потерявшую весеннюю воду речушку, увидели густые заросли отцветающей черёмухи. Потянуло в лес. В который раз с сожалением подумалось о том, как много теряет горожанин вдали от такого неповторимого чуда – чуда природы, её первозданной красоты и мудрости. В городе человек черствеет душой, замыкается в четырёх стенах и, порой, не знает, кто живёт рядом на лестничной клетке. В деревне люди добрее, мудрее и не зависят от превратностей цивилизации. Размышляя, не заметила, как доехали. Запахло гарью. Глазам представилась страшная картина разрушения: от голубого весёленького домика ничего не осталось. Всюду валялась посуда и мебель, битое стекло и мокрая одежда. Яблони, росшие под самыми окнами, обгорели, огород был залит водой и вытоптан. Прекрасные розы и георгины – гордость хозяйки и радость – сломаны и уничтожены огнём.

Отец Зинаиды – Иван Никанорович – сидел за домом на потухшей головёшке. Увидев нас, не заспешил навстречу, как бывало, безучастно продолжал сидеть в той же позе, в какой мы его застали, лишь глазами повёл в сторону пожарища, и в этом движении почувствовалось большое горе старого человека. Зинаида бросилась к отцу, они обнялись и расплакались.

– Доченька, мама сильно обгорела! Умирает!..

Я увела старика к соседям, где мы его умыли и накормили.

На месте прежнего секретаря комсомольской организации колхоза сидел незнакомый парень, назвавшийся Женей. О пожаре он знал и даже помогал тушить, и мы с ним быстро нашли общий язык по организации нескольких субботников в помощь погорельцам. И хотя время было летнее, горячее, каждая пара рук на учёте, но Женя заверил, что помогут. Поздно вечером пришли двое рослых парней, натянули провод и поставили два прожектора.

– Ночами будем работать! – сказал один из них. – Днём все в поле.

В тот же вечер пришли комсомольцы во главе со свои м секретарём, из города по моему звонку приехали и наши с Зиной друзья. И закипела работа. До полуночи растаскивали остатки дома, обгоревшие брёвна сложили в одну кучу, доски в другую – пригодятся. Разобрали печь, расчистили всю площадку от мусора и ненужных вещей. Устали до чёртиков, но работу сделали большую и остались довольны собой. Назавтра мы с Зиной поехали в районную больницу к матери, но к ней нас не пустили, так как она была сильно плоха и без сознания. Поговорив с врачом и записав список необходимых лекарств, мы уехали в город. Через две недели мне в редакцию позвонил Женя и радостно сообщил, что привезли блоки для нового дома, и снова нужна наша помощь. В субботу, освободившись пораньше, я снова поехала в Шумячи. Дом ставили быстро. Иван Никанорович повеселел. Он, правда не верил, что мы до холодов сумеем поставить новый дом, но что будет к зиме иметь крышу над головой, был убеждён. Но больше всего радовало всех улучшение состояния здоровья Агафьи Антоновны. Она пришла в себя, и понемногу раны затягивались, она уже вставала и ходила по палате. А через месяц, ещё в бинтах, пришла из больницы. Увидев стены нового дома, разволновалась и расплакалась. Глядя на неё, разволновались и мы. Я увидела, как посерьёзнели ребята, подтянулись, почувствовали себя ответственными за судьбу стариков, хотя эту ответственность они взяли на себя сами и никто бы их не упрекнул, если б они в какой —то миг отказались помогать, ну, сделали, что смогли, и за это спасибо, но взвалив на свои плечи тяжёлый груз ответственности уже никто не смог бросить дело на середине. Не было уже скептика Анатолия, ставившего под сомнение даже любовь, исчезла куда-то грубоватость Виктора, решительным стал мягкий по натуре Олег.

Раньше мы часто собирались у кого-нибудь на чашечку кофе, вели длинные скучные разговоры, что-то друг другу доказывали, ссорились. Нас было много, но как-то каждый сам по себе. Сейчас передо мной стояли простые ребята, грязные, уставшие, но это были настоящие парни, способные на хорошие, добрые дела. И шутили они и смеялись от души. И работали на совесть. Познав радость настоящего труда, не за зарплату, они поняли, что способны на большое дело, ради другого человека. За лето дом был построен и отделан, среди парней нашлись и маляры, и штукатуры. Наконец, наступил торжественный момент, когда Виктор едва приметно заикаясь от волнения, распахнул дверь и пригласил хозяев в дом. Агафья Антоновна протестующее замахала руками.

– Нет-нет! Строители – первые гости.

Но всех опередил соседский мальчишка, незаметно прокравшийся к двери. Протиснувшись между взрослыми, он юркнул в коридор и пустил через порог котёнка, который от страха жалобно замяукал. Все засмеялись и, толкая друг друга, протиснулись в ещё пустой дом. По размерам он был не больше старого, но потолок поднялся выше, окна шире, и весь он получился уютный, красивый и очень родной. Мы откровенно любовались своим детищем. Сколько сил и умения в него вложено! Сколько ему отдано свободного времени – выходных и отпусков! И вот он стоит, и будет стоять, независимо от того, какая судьба ожидает его строителей. Я с волнением смотрела на тех, с кем ещё недавно работала и видела: дом построен не только на земле, но мы возродились сами, дом построен у нас в душе, и это навсегда. Я была уверена – такие люди не слукавят, не подведут и не предадут.

Встреча

Они сразу узнали друг друга, словно не было долгой, до обидного ненужной разлуки.

– Надюша, здравствуй! – Андрей бросился было навстречу высокой, статной женщине, но тут же остановился.

Женщина сама подошла, протянула теплую руку:

– Здравствуй, Андрюша! Приехала в ваш город по делам, захотела повидаться…

Андрей смотрел на неё и молчал. Тысячи слов, которые столько раз мысленно на расстоянии посылал ей, проносились в голове, а, увидев, не в состоянии был что-нибудь сказать. Обида, жившая в нем все эти годы, вдруг ушла, уступив место теплой нежности и благодарности.

– Что ты, Андрей? – улыбнулась Надежда, стараясь скрыть свое смущение. – Не узнаешь? Или постарела очень?

– Наоборот… Сразу узнал… Все такая же…

Она погрустнела, но ненадолго. Уже через минуту смотрела на Андрея ласково и выжидательно. Пробегавшие мимо ученики с любопытством оглядывались на своего строгого и скупого на эмоции учителя, лицо которого выражало крайнюю растерянность.

Надежда перевела взгляд на школьный двор, заканчивающийся большим садом. Здесь её принимали в пионеры, а в саду всем классом сажали смородину и вишни. Вон там, в дальнем углу они, девятиклассники, с Андреем посадили на память яблоню.

– А яблоня наша в цвету, – тихо сказал Андрей.

Надя изумленно обернулась: сейчас они думали об одном, вспоминали давно ушедшее.

После выпускного вечера договорились вместе поступать в педагогический. Андрей сдал вступительные экзамены. Надя – нет. И тут он растерялся, смалодушничал. Спотыкаясь на каждом слове, стал уговаривать ее уехать, твердил, что она умная, способная, надо только получше подготовиться. Думал, что год – это мало. Оказалось – много. Молодость не считает дней, думая, что впереди целая жизнь, и жизнь наказывает за это.

Тогда Андрей этого не знал. Казалось, что есть любовь, большая, сильная, и с ней он сделает много хорошего. А любовь не выдержала и самого первого испытания. Надя ждала не сочувствия и жалости, а дружеской поддержки, понимания.

Андрей остался, Надя уехала. Писала редко, скупо, а вскоре совсем замолчала. Только через год прислала длинное, сумбурное письмо. Сообщала, что поступила в педучилище и встретила настоящую любовь.

Обиженное самолюбие не позволило понять Надю. Андрей действительно постарался забыть. Даже известие о гибели Надиного мужа не всколыхнуло в душе никаких чувств.

– Ты счастлива? – Андрей посмотрел ей долгим взглядом в глаза.

Она слегка порозовела от этого взгляда, но ответила сразу и твердо.

– Счастлива. – И, помедлив, словно раздумывая, говорить или нет, добавила: – Хотя пришлось очень много пережить. Сначала умер сын, потом муж погиб.

Она говорила сущую правду. Ведь была счастлива работой, друзьями, общением с книгами, театром, растила дочь.

– Мы с дочкой много путешествуем, – продолжала Надя. – Побывали в Прибалтике, на юге, в Карелии, на Дальнем Востоке…

Она замолчала, задумалась. Андрей же не торопил, радуясь неожиданной возможности постоять вот так близко возле нее, вспомнить прошлое.

– Надя, почему ты оставила меня? – с грустью спросил Андрей.

Надя удивленно взглянула:

– Разве ты ничего из письма не понял? Не любовь у нас была, Андрей. Мы с первого класса вместе. Привыкли. Я и сейчас прибежала повидаться. А вот никогда не забуду, как тогда уговаривал уехать, словно боялся, что если останусь, помешаю, замуж запрошусь. Думал будет трудно…

– А с ним тебе было легко? – в упор спросил Андрей.

– С Алешей было легко. С ним беда – не беда. Он умел в трудную минуту подставить свое плечо, не боясь упасть от удара. И никогда не думал о себе. Будь другим, может, остался бы жив. Но другого не полюбила бы. А знаешь, Андрей, наша жизнь устроена так: если не ходить по земле равнодушно, то всегда найдется дело, за которое нужно бороться, кого-то спасать, что-то переделывать. Алеша был беспокойным…

Андрей слушал и удивительно ясно узнавал в характере Алексея черты самой Надежды. Представил, как она непримиримо спорит на педсоветах, вмешивается во все школьные дела, доказывает, кого-то защищает. Сколько ее помнит, она всегда была деятельной, непоколебимой в своей правоте, острой на язык. В классе мальчишки её побаивались и уважали за честность, учителя ценили за справедливость.

Все эти годы он считал её неудачницей, несчастливой. В институт так и не поступила, в замужестве прожила недолго… Вышло же всё наоборот. Не Надя, а он прожил эти двадцать лет без неё не так, как хотел. Правда, закончил пединститут, имел семью, а в душе пусто, нечем с людьми поделиться, обрадовать их. Она же со своими неудачами и обидами, с горем и радостью, несомненно, богаче, счастливее его во сто крат.

Он только теперь понял, что благополучие его видимое. Настоящим учителем так и не стал. Учителем, который мог бы научить детей понимать не только физику, но быть добрыми, мудрыми, видеть красоту неба, живые краски лугов и леса. Жил в семье, но не умел дать счастья близким людям, а значит был несчастлив сам. Хотел видеть в детях продолжение себя, а они незаметно выросли, отдалились и жили своими интересами. Он был одинок.

– Нам еще можно все изменить! – с надеждой проговорил Андрей.

Надежда засмеялась, молодо и озорно. Потом посерьезнела, покачала головой.

– Нет, Андрей, не сердись. В молодости я по-своему рассудила. Теперь тем более ничего менять не стану. Мы уже седые. У тебя семья, да и у меня дочь – невеста. Нам сейчас не о себе, о детях думать надо. У нас с тобой общее только в школьных годах, а в остальном…

Она уходила быстрой, энергичной походкой, а он смотрел вслед и понимал, что теряет её во второй раз и теперь уже навсегда.

Городской дождь