Жизнь собачья. Девять Жизней

Прошло несколько дней, и снова жена возвращается домой в расстроенных чувствах. И опять ее обидела собака. Светка купила в магазине несколько килограммов рубленой оленины, и несла ее домой в целлофановом пакете. Пакет был не очень большой, и мясо торчало наружу. К Светке подошел какой-то лохматый рэкетир, сказал ей негромко «Р-р-р!». Светка так и обмерла, и пес спокойно вытащил из пакета самый большой кусок мяса и также неспешно удалился.

Еще как-то другая собака прокусила ей подол дубленки.

Казалось бы – все, Светка и туринские собаки – враги навек. Но наступила зима, грянули жестокие эвенкийские морозы (а они бывают там даже за 60), и бродячим собакам стало очень туго.

Светка однажды увидела, как дрожащие от холода псы буквально насмерть бьются на помойке за нашим домом за отбросы в мусорных ящиках, и сердце ее облилось кровью.

Она завела дома отдельную кастрюлю и стала варить и выносить во двор каждый день мясо-костные супчики для собак, «прописанных» в нашем дворе (все дворы в Туре «разделены» между бродячими собаками).

С тех пор Светка обзавелась собственной гвардией – куда бы ни выходила со двора, ее сопровождали два-три пса, и уже никто другой не смел и тявкнуть в ее сторону…

Какая тут мораль? Да очень простая. Как ты к собакам, так и они к тебе.

Возмездие

Свидетелем этой забавной истории я стал в начале 80-х годов в казахстанском городе Экибастузе. Напротив здания на тихой улочке Матросова, где размещалась редакция газеты, в которой я тогда работал, стояли несколько пятиэтажных «хрущевок». И вот из проулка между двумя такими домами по утрам регулярно выходила на прогулку странная парочка – маленькую вертлявую болонку сопровождал огромный, раза в полтора массивней своей спутницы, мохнатый дымчатый котище. Похоже, они жили вместе в одном из этих домов.

Болонка мелко семенила рядом с котом, степенно и неспешно переставляющим свои толстые лохматые лапы. Весь вид этого крупного мурлыки, величественно раскачивающего вертикально поднятым пушистым хвостом и медленно поводящего по сторонам желтыми бесстрашными глазами, свидетельствовал о его независимости и опытности. Нет, не случайно болонка чувствовала себя в безопасности рядом с ним. Обычно они проходили вдвоем вдоль пятиэтажки и скрывались за углом здания с другой стороны. Так повторялось практически ежедневно и почти в одно и то же время, где-то в районе десяти часов утра. А в тот день накануне прошел дождь. И когда эта «сладкая парочка» вновь вышла на прогулку, на пути их привычного маршрута встала большая лужа. Болонка радостно зашлепала прямо по водной преграде. А чистоплотный кот замешкался и стал осторожно обходить лужу.

Надо же было тому случиться, чтобы как раз в это время мимо пробегала стайка бродячих собак, штуки три-четыре. Болонка их тут же визгливо облаяла. Лохматым бомжам это не понравилось, и они с ответным лаем набросились на чистенькую собачонку. Болонка отчаянно завизжала и в страхе упала на спину, поджав хвост к мокрому перепачканному животу.

И тут в воздухе мелькнула взъерошенная, с растопыренными когтистыми лапами крупная тень. Это был он, спутник болонки. Котище, руля своим пушистым хвостом, перелетел через двухметровую лужу, свалился сверху на спины сгрудившихся над болонкой псов и с отчаянным шипеньем и фырканьем стал их драть когтями и кусать. Шерсть с оторопевших собак клочьями летела во все стороны. Кот был страшен в своем гневе, и в этот момент в нем ничего не осталось от милого домашнего мурлыки. Это был настоящий зверь, решительно и беспощадно карающий обидчиков своего маленького друга.

Несколько секунд – и посрамленные псы, поджав хвосты и скуля, позорно разбежались в разные стороны. Они даже не сопротивлялись! Болонка же, поднявшись с мокрого асфальта, тут же просеменила к коту и благодарно лизнула его в усатую морду. И они, как всегда, бок о бок продолжили свой обычный моцион, как будто ничего не произошло. И лишь нервно подрагивающий хвост кота выдавал еще не оставившее его возбуждение…

Пират и Лиска

Как-то отец привез из степи изловленного им малюсенького корсачка – оставшегося по какой-то причине без мамкиной опеки рыжего степного лисенка с большими треугольными ушами. Он был совсем дикий, как-то по-особенному – сейчас бы сказали пикантно, – пах, часто ощерял мелкие и острые как шильца зубы и смешно тявкал, отпугивая от себя всех любопытствующих.

Но уже через неделю Лиска – так мы не особенно изобретательно назвали корсачонка, – спокойно давал себя погладить, с удовольствием лакал молоко из миски и, что выглядело особенно странным, подружился с нашей собакой Пиратом. С другой стороны – что же тут странного, оба ведь были из семейства псовых.

Лиска первое время жил у нас дома в картонной коробке, а во дворе, куда мы с моим младшим братом выносили его поиграть, боязливо жался к нашим ногам, опасаясь всякой домашней живности. А вот в Пирате Лиска нашел родственную душу, и мы подолгу с удовольствием могли наблюдать, как корсачонок терзал пса за хвост, хватал его своими острыми зубками за морду, с фырчаньем топтался по его широкой спине. А Пират при этом лишь блаженно щурился.

Всю зиму Лиска провел у нас в доме, заметно подрос и казался ласковым и практически ручным зверьком. Но однажды в нем все-таки проснулся зверь. Мама подращивала дома в специально обустроенной отцом загородке несколько десятков высиженных курами-наседками совсем еще крохотных, все время пищащих цыплят. И Лиска, с любопытством посматривающий в сторону этой загородки, все-таки разглядел там «дичь».

Пока кто-то из домашних опомнился, пока сумел поймать озверевшего Лиску за его шикарный хвост, в загородке остались лежать бездыханными несколько желтых комочков. Что тут было! Мама плакала над цыплятами и требовала, чтобы корсачонок был безвозвратно изгнан не только из дома, но и вообще со двора, мы с братом тоже голосили, протестуя против такого жестокого решения. И Лиску оставили – под нашу ответственность.

Мы с братом построили для корсачонка домик рядом с Пиратовой конурой. Нашли деревянный щелястый ящик и положили его на бок, а дверку в эту лисью избушку оборудовали на манер шлюзовой заслонки. То есть, она открывалась не простым, всем известным манером, а ходила вверх-вниз между входом в ящик и двумя вертикально вбитыми в землю колышками.

Дав друзьям позабавляться вволю и сами наигравшись с ними, мы водворяли Лиску обратно в его избушку. Но однажды, выйдя рано утром во двор, я увидел, что Лиска уже на свободе и, радостно потявкивая, вовсю кувыркается с Пиратом. Я подумал, что это, может быть отец, собираясь на работу, пожалел Ласку и сам выпустил его погулять. Но когда отец приехал на обед, то сказал, что никого никуда не выпускал, будет он еще всякой ерундой заниматься!

На следующее утро я застал ту же картину: Лиска жизнерадостно таскает за хвост терпеливого Пирата, а будка его заперта. Но кто-то же выпускает корсачонка! Я внимательно осмотрел будку и заметил небольшой подкоп под дверцей снаружи. Черт, неужели Пират?

Решил проверить. Затолкал Лиску в его будку, опустил за ним дверцу-шлюз и носком башмака разровнял и утоптал подкоп. Сам отошел в сторонку и стал наблюдать. Вскоре Лиска стал призывно потявкивать из своей будки и к ней тут же подбежал Пират. Он быстро-быстро заскреб лапами под дверцей, проделал небольшой подкоп и, просунув в него нос, поддел им дверцу и приподнял кверху.

В образовавшуюся щель тут же протиснулся хитромордый Лиска. Пират выдернул нос из-под дверцы, и она хлопнулась на место. Это был высший пилотаж – ничего подобного я еще не видел ни до, ни после. Ай да Пират, ай да шельма!

Лиска же вскоре стал совсем взрослым, нередко на нас рычал совсем уже по-звериному и не по-детски кусался. Как-то Лиска хищно бросился на одну из бродящих по двору куриц, да не тут-то было – за суматошливо кудахчущую и беспорядочно хлопающую крыльями птицу заступился петух и так отделал наглого корсака, что тот со страху забился в Пиратову конуру и долго оттуда не вылезал.

Но вскоре Лиска повторил попытку, и на этот раз удачно. И хотя я в тот же день соорудил для вновь одичавшего корсака веревочную привязь, папа вынес из кладовки мешок и без слов бросил его к моим ногам.

Понятно было, что дальше держать во дворе звереныша, в котором проснулся охотник, было бессмысленно и опасно. И мы с братом, под завывания Пирата и его отважные попытки помешать нам, посадили корсачонка в мешок, унесли его подальше в степь и выпустили там на волю.

Лиска недоуменно покрутился еще с пару минут около нас, и вдруг бросился куда-то в сторону. И мы увидели сидящего метрах в тридцати на небольшом холмике еще одного корсака. Лиска подбежал к непонятно откуда взявшемуся собрату, они обнюхали друг друга и, подруливая своими роскошными рыжими хвостами, неспешно потрусили вглубь степи бок о бок.

Обидно было, что Лиска при этом даже ни разу на нас не оглянулся. Но для нас главным было знать, что теперь-то уж Лиска не пропадет на необъятных степных просторах. Пират же еще несколько дней повыл, оплакивая потерю своего друга, но затем успокоился…

Битва на пустыре

Из окна моей квартиры на десятом этаже хорошо просматривается большая строительная площадка с целым лесом башенных кранов, на которой одновременно возводятся одиннадцать многоэтажек нового микрорайона «Зеленый городок». А между этими домами остается пока нетронутым большой пустырь – предполагается, что там будет разбит парк или хотя бы сквер.

И вот я как-то вижу, что слева к центру пустыря по снегу деловито трусит компания из трех псов, справа – из четырех. Все пока дружелюбно и, что особенно забавно, почти синхронно машут хвостами. Между ними метров пятьдесят. Завидев друг друга, они начинают неистово лаять и слегка прибавляют ход.

Численный перевес на стороне «правых».

Забыв про оставленный включенным компьютер, заинтересованно прилипаю к окну: сейчас здесь что-то будет! Но неожиданно в команде правых почти сразу же отстает чуть прихрамывающая черная псина и садится на пятую точку. А метров через десять, оглянувшись на нее, на месте, как вкопанный, застывает еще один струсивший «боец». Этот, чёрно-белый, не садится, а просто стоит на месте, также глядя вслед отважно несущимся на противников двум рыжешерстным товарищам.

Завидев такое дело, троица левых, кстати, все одинаковой масти – грязно-белые, из одного семейства, надо полагать, ликующе взвывает и еще больше прибавляет ходу. Правые, чуя неладное, оглядываются и явно понимают: их теперь осталось куда меньше, чем было! А значит, в этой схватке они могут потерпеть поражение. Тогда эти двое рыжих разворачиваются и возвращаются к ближнему отставшему, покорно виляющему хвостом. Подбежав к своему струсившему товарищу вплотную, рыжие что-то ему втолковывают. И решив, что этого достаточно (а четвертую, чёрную псину, они, похоже, сбросили со счетов, потому что к ней не побежали), разворачиваются и вновь несутся к своим противникам, застывшим в это время поодаль на месте и с интересом наблюдающим за происходящим во вражеском стане.

Но отставший третий и не думает присоединяться к своим более решительно настроенным собратьям! Он по-прежнему стоит на месте. Тогда эти двое, не добежав метров с десять до троицы белых, разворачиваются и снова чешут назад.

Картина повторяется: обступив с двух сторон чёрно-белого, они вновь что-то внушают ему. Тот только башкой не кивает, всем своим видом показывая, что он все понимает.

Двое рыжих опять устремляются к вражеским порядкам, уверенные, что теперь-то силы их равны. Но чёрно-белый не в силах тронуться с места! И снова рыжие возвращаются к нему и терпеливо его «уговаривают» присоединиться к ним. И так было шесть или семь раз!

Был конец обыкновенного рабочего дня. На стройплощадке полным ходом шли работы: краны, вращая длинными руками-стрелами, подавали на строящиеся дома панельные блоки, монтажники, высекая голубые искры электросварки, прихватывали их. Чуть поодаль ухала сваебойная машина, вгоняя в мерзлую землю очередную сваю. По соседнему проспекту тянулся нескончаемый поток автомашин. А рядом, на пустыре, разворачивалась захватывающая баталия. Которая, впрочем, вот уже несколько минут никак не могла начаться из-за неразберихи в рядах одного из отрядов псовых.

И я живо себе представил, какие диалоги там происходят, на поле затевающейся собачьей битвы.

Вот несутся четверо рыжих, и орут на ходу белым:

– Ну, твари бледнокожие, щас мы вам наваляем!

Белые им отвечают нестройным, но задорным хором:

– Ага, наваляете! А кто вчера сам от нас люлей огрёб?

Чёрная псина в компании правых, бегущая последней, тут же, видимо, припоминает: да она же потому хромает, что во вчерашней драке с этими белыми отморозками ей лапу прокусили, до сих пор вон болит.

«Не, в этот раз без меня», – решает она и садится на снег. А мчащийся перед ней чёрно-белый краем глаза увидел, что чернушка отстала, и тут же притормозил и сам: ему тоже в недавней стычке с этими подлыми белыми вырвали из левого уха целый клок, и оно стало наполовину меньше правого. А если еще и второе обгрызут, на кого он будет похож? Нет, с него хватит!

Оставшиеся вдвоем рыжие все еще несутся на врага. Но тут один из них замечает, что их стало меньше.

– Что за фигня! – орет он. – Где остальные?

– Струсили! – визжит второй. – Дезертировали, козлы!

Они разворачиваются и бегут к ближнему отставшему, чёрно-белому.