Рождественские истории

Савелий был погружен в думы. Праздник он, конечно, любил, но эта тонкая магия, аромат волшебства были ему недоступны. Подарков он не ждал, да и глупо на них рассчитывать ослу, которому никогда в жизни ничего не дарили.

В соседнем вольере шептались овцы. Баран Лукреций, этот напыщенный гоголь, не вернулся вечером в хлев. Пошли разговоры, что его сожрали волки, наглые, огромные, заявились прямо во двор и утащили первого, кто попался.

«Ну все, теперь его очередь, – вспомнились Савелию слова Чубайса, – хозяин так сказал».

На мгновение в ослином мозгу промелькнула мысль, безумная и мрачная – старик-хозяин заодно с волками, и в этом ему помогают Чубайс и Агрепина. А это значит, что зловещее определение «следующий» в один прекрасный день будет применено к нему. Старый, жесткий, невкусный осел, которому просто не повезло оказаться «следующим».

Праздничное настроение улетучилось, и он по-новому посмотрел за злодейку-козу. Вернее, хотел посмотреть, потому что Агрепины в хлеву не оказалось.

История становилась совсем запутанной. Савелий должен был все проанализировать, но с этим у осла была беда, и он решил для начала просто выйти на воздух. До него долетели обрывки диалога овец.

– Это она во всем виновата!

– Соблазнила нашего Лукашу…

– И погубила!..

– Бессовестная!

– Девоньки, – нарушила личное овечье пространство Криштиана, – вы зря на нее наговариваете. Только подумайте, как романтично и трагично одновременно. Они поняли, что не смогут быть вместе – весь мир против козы и барана – и ушли в лес, положить несчастную любовь на алтарь волчьих желудков.

Только тут овцы заметили, что Агриппины нет.

Версию Криштианы тоже следовало взять во внимание. Осел в задумчивости повертел головой, понимая, что забывает суть предыдущих размышлений. Это было чертовски плохо, но на то он и осел. Захотелось морковку, большую и сочную, чтоб хрустела на зубах.

Скоро в далеком далеке начнут бить куранты, и люди, отплевываясь от неудач прошедшего года, не оправдавшего ожиданий, будут мечтать о море счастья в наступающем, таком особенном и непохожем на все предыдущие.

Неожиданно дверь распахнулась, и снежный вихрь ворвался в хлев предвестником чуда. Вслед за беснующимися снежинками вошла процессия – маленькая круглая Снегурочка верхом на массивном Дедушке Морозе, а впереди гарцевал олень. Нельзя сказать, что Снегурочка была некрасивой, скорее своеобразной – кокошник размером с саму внучку был единственным элементом наряда. Такая Снегурочка вряд ли выиграет конкурс красоты, но теплоту во взгляде индюка нельзя было сравнить ни с чем – влюбленное сердце не обманешь. Дед Мороз удовлетворенно хрюкнул, довольный произведенным эффектом.

– Батюшки… Живые…

– Владимир Вольфович, невредимый…

– Да как же такое возможно-то?!

Шепот перерос в гвалт, животные наперебой принялись обнимать и поздравлять чудесно спасенных, и только олень скромно отошел в сторону, спокойный и умиротворенный, будто хорошо сделал свою работу, не нуждаясь в другой похвале.

Савелий был опытным ослом, и его такой маскарад не провел. Оленей с прямыми рогами не бывает.

– Агриппина, – тихо спросил он у оленя, – как?!

Поднял вверх брови, чтоб выразить всю степень своего изумления.

– Я его сожрала, – спокойно ответил олень Агриппина.

– В… волка?.. – Уточнил осел.

– Ага, – все та же невозмутимость, – мой хлев – моя семья. А за семью я порву любого.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы за Агриппиной закрепилось прозвище Донна. Особо впечатлительные называли ее не иначе, как пожирательница волков.

Полночь вступала в свои права, таща на горбу Новый Год. В доме изумленные внуки восторженно вытаращились на запеченную баранью ногу, которую бабка вытащила из печи, а дед, заразившийся оптимизмом президента, налегал на самое вкусное блюдо в мире – шикарные бараньи ребрышки.

***

Козлята разом выдохнули. Сказка превзошла их ожидания.

– А волк? – спросил Валентин, – ты и вправду его съела?

В глазах козлят читался неподдельный восторг.

– Да не было никакого волка, – коза зачерпнула браги алюминиевой кружкой, – а дело было так. Когда меня бросил подлый баран, Чубайс в утешение предложил намять ему бока. Я согласилась было, но тут он рассказал, что дед на Новый Год собрался заколоть поросенка, и в моем мозгу родился новый план. Если поросенка загрызут волки, то дед будет вынужден найти ему замену на новогоднем столе. Так мы инициировали его пропажу. Чубайс постоянно вертелся под ногами у деда, и выяснил, что внуки выпросили запеченную индейку. Пришлось убрать и ее, а волка прекрасно сыграл Владимир, даром что Вольфович. Пришлось им пожить пару дней у Агафьи в сарае – она туда всю зиму носа не сует. И тогда уже деду захотелось баранины. А я к тому времени готова была половину живности «волкам скормить», вопрос принципа. А потом чудесное спасение. Овцы, дуры, до сих пор уверены, что я волка сожрала.

– А мама говорит, – не унимался Валентин, – что вы – прожженная сука.

«Права твоя мама» – подумала коза, а вслух сказала:

– Права твоя мама. А еще я – добрая.

– Добрее козы я не видел, – согласился Владимир Вольфович, грузный умудренный опытом хряк. Куры спорили у насеста, чье яйцо более правильной формы. Жизнь продолжалась.

История третья

Шла Снегурочка по лесу, сквозь овраги, через пни, постоянно озиралась и несла в руках морковь. Пусть мороз кусает ноги, сиськи, локти и живот, пусть сугробы по колено, все равно она дойдет. Волки, серые ублюдки, громко воют за спиной, страшно зыркают глазами и зайчатину жуют.

Полушубок истрепался, пися чешется, зудит, и во рту противный привкус сразу не поймешь, чего. Это кажется, что просто быть Снегуркою – ура! А на самом деле сложно, это очень тяжкий труд. Даже дед, родной и близкий, может руки распускать, если пьяный, ну а трезвый он, конечно, не такой.

Но сейчас совсем другое приключилось поутру – сладкий сон перед рассветом был нарушен впопыхах. Кто-то грузный и тяжелый, на Снегурку взгромоздясь, совершал телодвиженья и пыхтел, как паровоз. Ну а чтоб маньяка жертва не пыталась опознать, он на голову Снегурке нацепил свое ведро. Под ведром обзор неважный, это всякий подтвердит, но насильник был рассеян и ошибку совершил – он забыл в невинной жертве свой рабочий инструмент. И теперь Мороза внучка чтоб хоть как-то защитить честь, поруганную грубо, собиралась отомстить, как Джон Рэмбо во Вьетнаме или даже чуть сильней.

***

Снеговик не шелохнется возле школы на посту. Это днем, а ночью, сволочь, похотливое мурло, он бежит, куда придется, чтоб коитус совершить. Вам такие непотребства даже в самых страшных снах не приснятся, что исполнил над Снегуркой Снеговик. Он хлестал ее по жопе – руки-крюки, что с них взять? И без всяких без прелюдий, без красивых нежных слов, навалился на Снегурку, отпердолил и ушел.

Месть сладка, и вот Снегурка в школьном маленьком дворе теребит в руках морковку, замышляя применить. Обойдя кругом два раза неподвижного скота, корнеплод в него вонзила хрупкой девичьей рукой. Не туда, где был он раньше, а с обратной стороны – сам себя маньяк-насильник этим утром поимел. Будет знать, как в спящих девок тыкать всякую моркву! И Снегурочка довольна, стала вмиг отомщена. Все, теперь пора на елку, дети верят, дети ждут.

И сейчас любой ребенок знает, что снеговику если и воткнуть морковку – только в самый верхний шар. Так, во-первых, безопасней, безопасность – наше все! Во-вторых, отличным носом обзавелся снеговик, если б не башка из снега – вылитый Орландо Блум!

Да и школьникам наука, если есть чего совать, то не суй куда попало – это нынче моветон! А Снегурка хоть из снега, но почти как человек, и морковь ей не заменит настоящую любовь…

История четвертая

– Еби меня, еби! – стонала Снегурочка. Михал Михалыч долбил юное создание, стоявшее раком у подоконника. Облупившиеся красные стены школьного туалета контрастировали с аккуратным голубым полушубком. Меховые оторочка и воротник ее наряда, бывшие когда-то выдрой или бобром, елозили по грязному подоконнику.

Сказать, что жизнь сегодня дала трещину, значит промолчать в тряпочку. Да он был раздавлен, растоптан, уничтожен. С завтрашнего дня он больше не трудовик!

– Вы слишком много пьете! – сказал сегодня директор.

– Ругаетесь матом на уроках! – продолжил он.