Сделка с герцогом

– Очень хорошо, мама. Значит, завтра мы с Мэри отправимся в Уитмор. Там и встретимся с вами.

Леди Холден кивнула. Затем, аккуратно сложив на коленях изящные руки в перчатках, взглянула дочери в глаза:

– Дорогая, я приехала сюда, чтобы поговорить с тобой с глазу на глаз, еще по одной причине.

Вероника тяжело сглотнула. Этого – настоящей причины ее приезда – она опасалась с той минуты, когда ввела мать в гостиную и приказала подать чаю. Кажется, Вероника догадывалась, в чем дело, и заранее этого страшилась.

Ее мать, миниатюрная и хрупкая, с чуть подернутыми сединой темными волосами, но все еще красивая, умела держаться по-королевски и распоряжаться так, что ей невозможно было не повиноваться. Вот и сейчас взгляд ее не дрогнул.

– У твоего деда есть последнее желание, – сообщила она торжественным тоном, соответствующим серьезности момента.

Вероника сжала губы и едва заметно кивнула. Лицо ее оставалось непроницаемым, но внутри все сжалось в тугой комок.

– Он хочет, – продолжила леди Холден, – чтобы на Рождество в Уитмор съехалась вся семья. Хочет увидеть всех… веселыми, радостными, любящими друг друга… в последний раз.

Вероника словно оцепенела; дыхание застыло в горле.

– Обещаю на протяжении всего праздника быть милой и вежливой с Джастином, если ты об этом беспокоишься.

Но она уже знала: совсем не об этом беспокоится ее мать и не об этом намерена попросить. Вероника предчувствовала, какими будут следующие ее слова, и от одной мысли об этом в горле пересохло и подступила тошнота.

– Я не о Джастине, – уточнила леди Холден, вздернув подбородок и смерив дочь строгим взглядом из-под приподнятых бровей, – так же она смотрела на Веронику много лет назад, когда та ускользнула из поместья ночью, чтобы искупаться в пруду.

Вероника тоже вздернула подбородок; ноздри ее гневно раздувались. Смысла притворяться больше не было, и она поинтересовалась, нервно теребя оборку своего темно-зеленого платья.

– А если он откажется?

Но мать не дрогнула, не отвела взгляд.

– Милая моя, быть может, он негодяй, но все же не полное чудовище. Неужто он не посмеет выполнить последнее желание умирающего?

На языке у Вероники вертелся ответ: «Раз ты так в нем уверена, сама его и попроси!» В конце концов, мать ведь поедет в Лондон, чтобы забрать оттуда Джастина. Почему бы по дороге не заехать к Эджфилду и не поговорить с ним самой? Теще он уж точно не откажет, верно?

Но тут же Вероника нахмурилась. Не откажет… может быть. Честно говоря, она не уверена, что Эджфилд не полное чудовище, но тем не менее не станет просить мать вмешиваться, так было бы нечестно. Этот человек – ее проблема, не матери; ей придется разбираться с ним самой.

– Хорошо, – со вздохом скаала Вероника. – Я приеду.

– И?.. – пожелала уточнить мать, не сводя с нее пристальных темно-карих глаз под безупречно изогнутыми бровями.

Стараясь не встречаться с ней взглядом, Вероника с показным легкомыслием тряхнула головой и пообещала, стараясь не думать о том, что понятия не имеет, как выполнить это обещание:

– И сделаю все возможное, чтобы и его привезти с собой.

– Это не просто просьба, милая, – уточнила мать таким голосом, какой Вероника слышала у нее всего несколько раз: не допускающим возражений и никакой иной реакции, кроме полного повиновения.

– Если он откажется, не смогу же я похитить его и привести в Уитмор в цепях! – с ноткой досады ответила Вероника.

– Мне неважно, как ты это сделаешь, – сказала мать и на этот раз в ее голосе промелькнул намек на улыбку.

Сделав последний вежливый глоток чая, она решительно отодвинула чашку и поднялась.

– Что ж, пожалуй, пойду прилягу перед ужином.

Вероника проводила ее взглядом, прижав руку к животу. Внутри что-то неприятно сжималось, желудок выворачивало, к горлу подкатывала тошнота. Чего-то подобного она боялась все эти два года.

Именно столько прошло с тех пор, как она послала мужа к дьяволу, собрала свои пожитки, покинула их лондонский особняк и поселилась в сельском доме. За два года он ни разу там не появлялся, не присылал писем, она его не видела и ничего о нем не слышала… и была этому только рада.

Но дед всегда обожал этого мерзавца Эджфилда, называл юным шалопаем. Милый дедушка – он никогда не замечал в людях дурного. Себастьян сумел его очаровать еще ребенком, когда учился в Итоне вместе с Джастином и гостил у Уитморов на каникулах. Эти двое всю жизнь были неразлейвода – еще одна причина, по которой Вероника, задумавшись о замужестве, первым делом обратила внимание на лучшего друга своего старшего брата – Себастьяна Синклера, герцога Эджфилда.

Не только дедушку ему удалось обмануть – Себастьян одурачил всех, и прежде всего ее саму.

Но теперь дорогой дедушка при смерти… Вероника всегда была его любимой внучкой – об этом знала вся семья. Ей, совсем еще крохе, дед украдкой таскал пирожные с грандиозных приемов, устраивавшихся тогда в Уитморе. Брал с собой на прогулки в экипаже и даже, если мама не видела, позволял держать поводья, научил стрелять из ружья, а когда Вероника подросла, стал ее учителем и первым партнером в вальсе. Всю жизнь, когда Веронике требовался совет или поддержка, дедушка был рядом. В общем, это была особенная любовь и привязанность. Ради деда Вероника была готова на все… даже попросить этого подлого распутника, своего мужа, приехать в Уитмор на Рождество и вместе с ней изобразить счастливых супругов.

Вероника встала и выглянула в окно. Сразу за особняком простирался, насколько хватало глаз, луг, недалеко от окна гордо высился одинокий дуб, ветви которого чернели на фоне блеклого зимнего неба. Когда после свадьбы они с Себастьяном приехали сюда, стояло лето, и дуб зеленел пышной листвой. Как нравилось Веронике любоваться им из этого окна! Она воображала, как вся ее семья: она, Себастьян, дети (у них непременно будет четверо, как у мамы, все темноволосые – в обоих родителей, а один – с невероятными, как у отца, – зелеными глазами) жарким летним днем рассаживается на одеяле в тени старого дуба: они смеются, болтают, любуются могучей зеленой кроной и проплывающими над головой облаками. Счастливая семья: ничего иного она не желала, – но теперь, учитывая обстоятельства, шансы стать матерью для нее очень невелики.

Вероника сглотнула комок в горле; воспоминания были болезненными, их хотелось стереть из памяти, – и все же она настойчиво принимала посетителей в этой комнате и никогда не приказывала задернуть шторы, словно хотела за что-то себя наказать.

Глубоко вздохнув и вытряхнув из головы фантазии о несбыточном, она решительно повернулась к дверям и вышла из комнаты. Нужно приказать горничной Мэри немедленно собрать чемоданы. Завтра они тоже поедут в Лондон, только цели у них с матерью разные. Она отправится к тому, кого от души желала бы никогда больше не видеть, чтобы уговорить его приехать на Рождество в Уитмор и провести там добрую половину праздников, изображая любящего и счастливого супруга. От одной этой мысли ее снова охватила дурнота, а от следующей она и вовсе чуть не лишилась чувств: как, ради всего святого, убедить его на это согласиться?

Глава 2

Лондон, городской особняк герцога Эджфилда,

следующим вечером

Себастьян Синклер, герцог Эджфилд, взбежал по широкой мраморной лестнице к себе в спальню, сорвал с шеи платок, бросив на кровать, застеленную сапфирово-голубым покрывалом, нетерпеливо выкрикнул:

– Чедвик!

Дверь гардеробной распахнулась, оттуда торопливо вышел его лакей и с поклоном произнес:

– Ваша светлость, прошу прощения. Я не знал точно, когда вы вернетесь, и…

– Помоги снять сюртук. Через час мне нужно быть у Маркемов. Надо же было так затянуть это чертово заседание парламента!

– Разумеется, ваша светлость.

Лакей принялся торопливо стягивать с Себастьяна сюртук, а тот тем временем расстегивал пуговицы на рубашке, явно недовольный собой. Ну какого черта он опять сорвался на Чедвика. Он-то чем виноват? В последнее время настроение у Себастьяна ни к черту… впрочем, кого он обманывает? Такое настроение у него уже больше двух лет.

Когда сюртук был снят, Себастьян присел на мягкую скамеечку перед кроватью и позволил слуге снять с него сапоги.

– Сегодня я надену черное. Ванна готова?

– Да, ваша светлость, – поспешил заверить его Чедвик.

Избавившись от сапог и чулок, Себастьян отпустил слугу, затем снял бриджи и бросил на постель, потом, обнаженный, прошел через спальню в другую смежную комнату, напротив гардеробной. На восточную дверь из спальни Себастьян намеренно старался не смотреть. Это дверь в ее… бывшую ее комнату. Даже мысленно он не хотел произносить ее имя.

Едва Себастьян отворил дверь в ванную, напряженные плечи его расслабились. Комнату уже заполнил пар, а посредине его ждала медная ванна, полная горячей воды. Рядом на столике лежало пушистое полотенце, брусок мыла на тарелочке и бритвенные принадлежности. Обычно Себастьяна брил Чедвик, но сейчас герцог спешил и понимал, что будет проще побриться самому.