Сделка с герцогом

Из Вестминстера Себастьян прислал для лакея записку, в которой распорядился вместе с прочими банными принадлежностями приготовить бритву. Требовалось поспешить. Рождественский сезон в Лондоне богат на мероприятия: праздничные ужины, приемы, балы, всевозможные иные сборища, которые приходилось посещать, но которые он по большей части с трудом терпел. И нынешний прием ничем не отличался от прочих. Лорд Маркем, несомненно, будет уговаривать его отдать в парламенте голос за билль о реформе – вопрос, который Себастьян уже чертовски устал обсуждать. Свою позицию он выразил как нельзя более ясно: он виг и голосовать будет соответственно, – но Маркем вовсе не желал принимать его ответ за окончательный.

Но, по правде говоря, не из-за политики Себастьян сегодня был не в духе: с такими пустяками он всегда разбирался без труда, – нет. Он готов был рвать и метать из-за того, что лорд Хазелтон, этот надоедливый олух, имел наглость задать вопрос, на который ему меньше всего на свете хотелось отвечать: «Как поживает герцогиня? Надеюсь, здорова? Что-то в последнее время она совсем не появляется в обществе».

Все это было произнесено таким фальшивым тоном, что Себастьяну захотелось дать Хазелтону в морду. Герцогиня не появлялась в свете уже два года. Если быть точным, два года три месяца, но кто считает? Но скорее ад замерзнет, чем Себастьян даст понять этому олуху и любому другому, что уязвлен его словами.

Он действительно, объясняя, почему Вероника не выходит в свет, слишком часто ссылался на ее нездоровье: вот они и прицепились.

Хазелтон отлично знал, что это ложь. Весь свет шептался о том, что Вероника бросила Себастьяна: всего через два месяца после роскошной свадьбы молодая жена собрала вещи и покинула мужа, удалившись в его сельское поместье в Эссексе, хотя, казалось, вышла замуж по большой любви.

С тех пор ее никто не видел, как и сам Себастьян, хотя получал о ней известия от Джастина Уитморленда, своего ближайшего друга и брата Вероники. Знал, что герцогиня жива и здорова, но все еще глубоко обижена на своего мужа, который, впрочем, платил ей тем же. Но будь он проклят, если признается свету, что в двадцать восемь лет его бросила жена! И Себастьян вел себя так, как поступил бы на его месте всякий достойный джентльмен: делал вид, что все в порядке. Ее светлость просто предпочитает жить в деревне, и Себастьян, черт возьми, никому не обязан объяснять почему. Вот как объяснить, что у него нет и никогда не будет наследника, – другой вопрос, но об этом он предпочитал не задумываться. Всякий раз, когда неприятная мысль являлась на порог и стучалась в двери сознания, Себастьян отмахивался от нее и старался отвлечься работой, боксерскими поединками или парламентскими слушаниями – всем, чем угодно, лишь бы выкинуть из головы, что оказался никуда не годным мужем и никогда не станет отцом.

Джастин очень помогал поддерживать легенду о нездоровье: вдвоем они сумели если и не убедить общество, что ее светлость скрывается в глуши не из-за размолвки с мужем, то по крайней мере посеять достаточно сомнений, чтобы никто не осмеливался задавать Себастьяну прямые вопросы… вплоть до сегодняшнего дня.

Разумеется, на этом Хазелтон не остановился, заявив: «Замечательно! Значит, можно ждать, что ее светлость все-таки появится у нас на балу в честь Двенадцатой ночи [1 - Двенадцатой ночью завершались рождественские праздники (с 25 декабря по 5 января): это событие в Англии традиционно отмечалось особо.], а то, сколько мне помнится, два предыдущих бала она пропустила».

На мгновение Себастьян утратил самообладание и, вместо того чтобы придумать очередную отговорку, рявкнул: «Мы там будем», и пронесся мимо Хазелтона, сжав челюсти и играя желваками.

Всю дорогу домой Себастьян с досадой бил себя по бедру кожаными перчатками и мысленно бранил за то, что сплоховал и попался на удочку этого хлыща. Разумеется, их там не будет! Герцогиня с ним и разговаривать не станет – не говоря уж о том, чтобы явиться с ним на бал и изображать счастливую жену! Черт, черт, черт! Придется теперь извиняться перед Хазелтоном, что-то опять выдумывать… Опять говорить, что она больна? Нет, надо придумать что-то другое.

Сжав челюсти, он опустился в ванну. Уже два года – срок немалый! – жена прячется от него в деревне. Рано или поздно придется написать этой язве, с которой он имел несчастье вступить в брак, и сообщить, что намерен ее навестить. Тогда-то ей придется уехать! Должно быть, она умирает от тоски одна в этом огромном доме. Хотя, конечно, это не гарантирует, что она вернется в Лондон, и уж точно не значит, что начнет выходить в свет с ним вместе.

Не один Хазелтон наверняка сплетничает о его семейном положении: просто этот болван единственный набрался наглости прямо спросить его самого, – но что это за слухи, одному Богу известно. Лондонский свет гудит, обсуждая долгое отсутствие герцогини Эджфилд, хотя мало кто удивляется этому обстоятельству, принимая во внимание его репутацию. Неужели в конце концов придется признать, что жена его покинула? Что, быть может, никогда и не любила его? Совсем как мать…

Такие мысли бродили в голове у Себастьяна, пока он намыливался. Погружая мыльный брусок в горячую воду, а затем тщательно намыливая себя, он едва не рычал от досады.

На следующей неделе Рождество. И опять он проведет этот треклятый праздник в одиночестве. Ладно, пусть не совсем в одиночестве, но в отсутствие хотя бы слабого подобия семьи. Даже в доме у лучшего друга провести рождественский сезон ему не удастся: ведь туда съедется вся родня, а в родню его лучшего друга входит и она. Это бесило еще сильнее. До того как женился, Себастьян был уверен, что прекрасно знает будущую жену, что от нее можно не ждать неприятных сюрпризов, а потом оказалось, что Вероника ему не доверяла и готова была поверить самой мерзкой клевете. В точности как его мать. Проклятье! Никогда в жизни ни в ком он так не ошибался!

Несколько лет после смерти отца Себастьян проводил рождественские праздники в семье Джастина. Ядовитая змея, что дала ему жизнь, давно перестала даже делать вид, что сын ей не то что дорог, а хотя бы интересен. На весь зимний сезон она уезжала с подругами в Бат.

Теперь же, в последние два года, не имея больше возможности отмечать Рождество с Уитморами, Себастьян поневоле отправлялся к Селби, еще одному другу. Он верный товарищ и славный малый, но его семья – совсем не то, что Уитморы. Они не подшучивают друг над другом, не играют в настольные игры, не торопятся открыть подарки еще до того, как наступит Рождество… Нет, Селби никогда не займут в его сердце то же место, и все-таки эту распроклятую неделю ему придется провести у них в доме, отбиваясь от любезностей подвыпившей тетушки Минни и криком общаясь с глухим как пень дядюшкой Тедди.

Из этих невеселых мыслей Себастьяна выдернул громкий стук в дверь.

– Да? – откликнулся он, немало раздраженный: кто посмел прервать его в такой момент?

Дверь отворилась, в ванную вошел дворецкий Хоторн и, сделав два шага, остановился, опустив глаза в мраморный пол.

– Что такое, Хоторн? – рявкнул Себастьян. – Какого черта там стряслось, что нельзя было подождать, пока я закончу и оденусь?

Голубые глаза Хоторна упрямо смотрели в пол, но на щеке задергался мускул.

– Там ее светлость, – сообщил он замогильным голосом, явно сожалея о том, что вынужден доставить такое известие. – Она в серебристом кабинете и требует немедленной встречи с вами.

Если бы в ванную влетел дракон и уронил кусок мыла ему на колени, и тогда Себастьян изумился бы меньше, чем сейчас.

– Ее светлость? – решив, что ослышался, повторил Себастьян.

– Ее светлость, – скорбно подтвердил Хоторн. – Герцогиня Эджфилд.

– Моя жена? – уточнил герцог. Каждое слово по отдельности было понятны, однако смысл происходящего от него ускользал.

– Да, ваша светлость, – повторил дворецкий с интонацией висельника в голосе. – Я не посмел бы беспокоить вас в такой момент, но она… – Бедняга кашлянул и умолк.

Себастьян выгнул бровь.

– Она была очень настойчива, верно, Хоторн?

– Чрезвычайно, ваша светлость, – с готовностью подтвердил тот.

– Вы все сделали правильно, Хоторн. – Себастьян большим и указательным пальцами потер подбородок. – Мне прекрасно известно, насколько настойчива бывает моя жена.

Дворецкий кивнул с бесстрастным лицом.

Себастьян, продолжая намыливать плечи и грудь, подумал: очень любопытно! Вероника здесь. Больше двух лет эта женщина отказывалась с ним разговаривать, а теперь сама явилась и требует немедленной встречи. Это может означать только одно: ей что-то от него нужно. М-да, любопытно… Но будь он проклят, если по щелчку пальцев бросится исполнять ее желания! Нет уж, пусть подождет.

Он намылил волосы, погрузился в горячую мыльную воду с головой, а потом неторопливо потянулся за бритвой. Он занят, в конце концов: принимает ванну, – и не намерен с этим спешить лишь из-за того, что Веронике что-то срочно от него понадобилось! Впрочем, надо что-то передать с Хоторном: к чему держать беднягу здесь, в этой парилке.

– Скажите ее светлости, что в данный момент я занят и не могу ее принять, но спущусь вниз примерно через час.

– Слушаю, ваша светлость, – с поклоном ответствовал Хоторн и поспешил удалиться, вытирая рукавом пот со лба.

Следующие несколько минут Себастьян неторопливо и тщательно удалял с лица даже малейшие признаки щетины. Он и забыл, что спешит, и теперь никуда не торопился, от души наслаждаясь мыслью, что заставляет ее ждать.

Он почти закончил бритье, когда в дверь опять постучали.

– Войдите! – раздраженно крикнул Себастьян. – Что еще стряслось?

Дверь медленно приоткрылась, и на пороге вновь появился Хоторн. Вид у дворецкого был, как прежде, стоический, взгляд не отрывался от дальней стены.

– Ваша светлость, прошу прощения, но мне велено сообщить: ее светлость требует, чтобы вы оторвались от своих… э-э… развлечений и спустились к ней немедленно.

– Так и сказала? – раздув ноздри и недобро сощурившись, уточнил Себастьян.

– Ну… почти, – похоронным тоном подтвердил Хоторн, и по выражению его лица было ясно, что он предпочел бы сейчас оказаться в любом другом месте. – Если быть точным, то вот ее слова: «Скажите ему, что я не намерена ждать, пока он выпроводит очередную шлюху!»

Себастьян сжал челюсти так, что заныли зубы. Как это на нее похоже – сразу предположить худшее и, не разобравшись, осудить! Интересно, станет ли ей хоть немного стыдно, когда она узнает, что он просто принимал ванну?..

Стоп! Себастьян задумался на пару секунд. Ладно, раз уж его благоверной так не терпится его увидеть, пусть получит именно то, чего добивается.

– Отлично! Если леди так спешит, проводите ее сюда.

– Ваша светлость! – В глазах дворецкого застыл настоящий ужас. – Сюда?!

– Вы меня слышали, Хоторн. – Губы Себастьяна тронула недобрая усмешка. – Да, именно сюда. Неприлично заставлять даму ждать.

Глава 3

Следом за дворецким Вероника поднялась по широкой мраморной лестнице на второй этаж роскошного городского особняка герцога. Во второй раз бедняга вернулся к ней с совершенно убитым видом и мрачно объявил: