При дворе Тишайшего

– Ты с ума сошел, что ли? – крикнул Леон.

– Стой! – остановил его Дубнов. – Аль ты сам ума решился? Спор затеяли, а время идет; княжна подождет, подождет да и уйдет! Такого другого вечера и не отыщешь: все готово, а ты спор затеял! Идем, царевич, бери свою шапку – и гайда!

– Да не может он, не смею я его в такое дело с собой взять! – в отчаянии воскликнул Леон.

– Я сам за себя отвечу, – гордо произнес царственный юноша, – тебе нечего будет бояться.

– А царевна, твоя мать?

– Да не слушай ты его, – прикрикнул на Леона стрелец, – малый скоро вернется, и никто в доме знать не будет, что он нам подсоблял… Ну, ребята, в дорогу!

Все трое вышли наконец из комнаты. Леон успел по дороге накинуть на плечи себе и царевичу черные бурки, за что Дубнов похвалил его.

– Все не так видно будет, – заметил он.

На улице была темень; гроза разыгрывалась все сильнее, свинцовые тучи нависли над городом, и только молния освещала дорогу заговорщикам и давала им возможность не сбиться с пути.

– Должно быть, никого не встретим у изгороди, – проговорил Дубнов, – ишь, как дождь хлещет!

– Что ж тогда делать? – взволнованно спросил Леон.

– Возьмем! Гикнем по-соловьиному… знаешь, как у нас на Руси Соловей-разбойник гикал?

– Слышал что-то, – рассеянно ответил Леон, внимательно всматриваясь в дорогу, чтобы не свалиться в овраг. – Боюсь, как бы гиканьем таким не испугать всего терема.

Трое молодых людей прошли до дома князя Пронского и завернули за угол, пробираясь к запущенному углу сада, где у тына часто встречались Леон с Ольгой.

Дом Пронского был ярко освещен, и в нем были заметны какое-то необычайное оживление и суета. Слуги бегали взад и вперед, слышались крик и сдержанный смех; к воротам подъезжали то в рыдванах, то в розвальнях, то на конях.

– Смотри-ка, – указал Дубнов на женскую половину терема, – что-то бабы будто всколыхнулись – словно пчелы в пчельнике… Неспроста, поди! Уж не скончалась ли, грехом, княгиня? Надо узнать. Постой-ка, пойду посмотрю, ждет ли с рыдваном Еремка наш, – озабоченно проговорил стрелец, – я сбегаю за угол, а вы спрячьтесь пока под липой. Княжна, поди, не ждет тебя? – кинул он Леону.

– Если бы ничего не приключилось, может, вышла бы, – печально ответил Леон.

– Погоди, все узнаем, – проговорил Дубнов и, юркнув в сторону, исчез во мраке.

Леон и царевич встали под густую липу, куда дождь совершенно не проникал через листву, так что они могли простоять некоторое время под этой надежной защитой.

Стрелец скоро вернулся с известием, что рыдван с Еремкой стоит в укромном месте.

– Теперь ты, князь, сходи к тому месту, где встречался с княжной, – проговорил Дубнов, – может, она девку какую-нибудь выслала к тебе, если сама не смогла выйти.

Леон послушно прошел к заветному тыну, где с княжною коротал душистые весенние ночи, и взглянул на высокую, стройную яблоню, молчаливую свидетельницу их минувшего счастья. Под ее ветвями теперь никого не было видно, возле ее ствола не белело ничье светлое платье, и кругом было неуютно и уныло в эту ненастную ночь. Леон грустно поник головой.

Вдруг в кустах что-то зашуршало, и Леон уловил ухом чьи-то крадущиеся, робкие шаги. Он встрепенулся и стал вглядываться в темноту.

Кто-то тихо-тихо кашлянул. Молодой грузин чуть слышно ответил таким же кашлем и осторожно прошептал:

– Княжна!

Тогда возле него словно из-под земли вынырнула закутанная женская фигура и схватила его за руку. Не видя в темноте ее лица, спрятанного под суконный охабень, накинутый на голову, Джавахов охватил женщину руками и прижал к своей груди.

– Пусти, пусти! – раздался из-под охабня заглушенный, незнакомый ему голос, полуиспуганный, полусмеющийся. – Вот скажу княжне, что девок обнимаешь.

– Кто ты? – отшатнувшись, произнес Леон.

– Не бойся! Меня княжна прислала…

– А она!.. Что с нею? Она здорова? Почему не пришла, непогода помешала?

– Здорова она, да… беда у нас, князь, беда!

– Что же приключилось? – заторопил девушку Леон.

– Вишь, князь Борис Алексеевич спервоначалу дал княжне согласие с тобой обвенчаться… Ну, наша княжна малиновкой запела, да, видно, горе уж ее такое, судьба ее злосчастная – приехала боярыня Хитрово, о чем-то покалякала с князем, и вышел приказ…

Девушка остановилась, видимо, будучи не в силах нанести удар, который, она знала, разобьет сердце юноши.

– Говори же, говори, не томи ты меня! – простонал Леон.

– Княжну сейчас обвенчают с Черкасским, – быстро выговорила девушка и вздрогнула от страшного крика, вырвавшегося из груди несчастного. – Тише, или ты очумел? Смерти моей хочешь? – остановила она его.

Но дождь и ветер относили звуки их голосов в противоположную сторону от дома, и никто не слыхал безумного крика отчаяния и разбитых надежд, кроме терпеливо ожидавших под липой стрельца и молодого царевича, и они с быстротою молнии кинулись на этот крик.

– Княжна прислала меня сказать тебе, князь, чтобы ты забыл ее; видно, такова воля Божья. Прости ее, князь! – И девушка, низко поклонившись Леону, двинулась было идти.

Леон стоял как заколдованный, не шевелясь и не произнося ни одного слова; казалось, он не слыхал последних слов посланной и бессмысленно смотрел ей в лицо, едва белевшее в ночной темноте.

– Или ничего и не скажешь? – спросила девушка, не поняв его молчания. – Осерчал, что ли? Что ж, княжна не виновата! Ай! – вдруг взвизгнула девушка и от перепуга присела на землю, прикрывшись охабнем.

Возле Леона появились Дубнов и царевич Николай.

– Что случилось, князь, ты не своим голосом крикнул? – спросил Дубнов.

– Да он один! Леон, да отвечай же! – тронул грузина царевич.

Леон очнулся и схватился за голову.

– Кончено, все кончено! – глухо, прерывающимся голосом произнес он.

– Кто тут ворошится? – спросил Дубнов, поднимая охабень. – Никак, по голосу Машутка?

– А хотя бы и Машутка, тебе-то что за дело? – задорно ответила девушка. – Пусти! Не время мне с тобой бобы разводить.

– Куда так спешишь? – Дубнов крепко держал ее за рукав охабня. – Подождешь!

– Пусти ее, Пров! – грустно произнес Леон. – Зачем она нам? Все кончено. Княжна сегодня венчается с Черкасским.

– Не может того быть! – проговорил пораженный стрелец и выпустил рукав девушки.