Взлёт и падение. Книга первая. На высоте.

Он снял фуражку, тщательно вытер вспотевший лоб и с негодованием произнёс:

– Зарулили нас на дальнюю стоянку, минут десять трапа дожидались, потом столько же ждали автобус для пассажиров. Но он так и не пришёл. Говорят, пересменка, твою мать! И потащили бедные пассажиры на своих двоих коробки и баулы. И мы тоже. Послушали бы вы, что они говорили.

– Не раз слышали, – ответил Васин. – Это не ново.

– Бардак он и есть бардак, – подтвердил Кукушкин, привел себя в порядок и как заправский коробейник разложил на столе коробки, сетки и баулы. Достал список с заказами: кому чего и сколько.

– Подходи по одному.

Вскоре все любители фруктов, получив свои заказы, разбежались. Но остались те, кто ждал самолета из Москвы, который должен приземлиться через десять минут. В ожидании его повели разговор о беспорядке в наземных службах. Едва поделились мнениями, в дверь ввалился экипаж, прибывший из Москвы, тоже обвешанный свёртками, сумками и коробками. Их самолёт зарулили рядом с АДП и они за несколько ходок перетаскали всё привезённое из Москвы. Помогали им добровольные помощники из числа встречающих. Запах фруктов в помещении сменился запахом мяса и колбас.

– Смотрю я на вас, лётчики, и стыдно мне становится, – притворно вздохнул дежурный штурман Ерофеев. – На кого вы похожи? Мешочники, а не пилоты. Вот раньше лётчики были!

Раньше – это когда летал Ерофеев, ещё до его ухода на пенсию. Кстати, когда он летал, было также. Поэтому на его реплику не обратили внимания, не до него.

Рейс в Москву был запланирован со стоянкой четыре часа. Это сделали специально, чтобы успеть съездить в магазин и купить всё необходимое. По прилёту сразу же ехали в мясной магазин. Рубщики мяса запускали экипаж с чёрного хода, поскольку знали многих в лицо и знали другое: эти покупатели оптовые и скупиться не будут. За дополнительную плату они вырубали им лучшие куски, оставляя остальное зажравшимся москвичам. Потом всё грузилось в нанятую машину. В аэропорту мясо и колбасы перетаскивались через служебную проходную в самолёт. Суета, спешка, перебранка с вахтёрами.

Случалось, что в известных магазинах мяса не было, тогда искали другие. Но там с чёрного хода уже не пускали. Что приходилось выслушивать от местных жителей, стоящих в очереди, чтобы купить «двести грамм на ужин». Каждому заказывали по 50-70 килограмм. Иногда и больше.

Взмыленные от перетаскивания этого мяса туда-сюда, уставшие от ехидных насмешек местных работников и придирок всяких контролирующих органов, садились, наконец, в самолёт. Фу, кажется всё! Взлетим, отдышимся и отдохнём в полёте. Зато все заказы выполнены.

В Советском Союзе городов, где можно было найти мясо в магазинах, было всего несколько. В основном, это столицы республик. А в других давно забыли, как выглядит сей «экзотический» продукт на прилавках магазинов. В результате титанических усилий партии по улучшению снабжения населения продуктами становилось всё хуже. Спросили бы вы про мясо или колбасу в магазинах Уфы, Перми или Ижевска. На вас посмотрели бы, как на ненормальных, а могли бы и поколотить за такие шутки.

В Москву свозили мясо со всей необъятной страны, чтобы показать видимость изобилия иностранцам. А народ как мог, вывозил всё это обратно. На электричках, поездах, самолётах, машинах. Такова была обстановка во время горбачёвской перестройки. А к концу этой перестройки практически на все продукты ввели талоны, как во время войны. И на водку тоже. О том, что страна в эти годы, как обещала партия, должна жить в коммунизме, никто не вспоминал. Даже смеяться над этим устали. Коммунизм – это был самый короткий анекдот.

Как всегда при делёжке мяса начались шутки.

– Максимыч, – обратился Устюжанин к Ерофееву, – тащи мангал, шашлыки будем жарить.

– Остряков развелось – пруд пруди, – огрызнулся тот и направился к прибывшему экипажу. – Где мои пять килограмм?

Открылась дверь и в комнату вошёл штурман третьей эскадрильи Игнатов, трепач и баламут. Громогласно со всеми поздоровавшись, он огляделся и увидел полусогнутого Ерофеева с солидным куском говядины в руках. После недавней рыбалки у него обострился радикулит, мешавший ему ходить вертикально.

– Максимыч, что это с тобой? – вскричал Игнатов. – Ты на первобытного человека похож с этим мясом. Рви его зубами, рви!

– Ещё один явился! – проворчал дежурный штурман и мелкими шажками направился к своему рабочему столу. – Иди отсюда, пойдёшь на пенсию, тогда сядешь, – вытолкал он из своего кресла, развалившегося там Устюжанина.

От резкого движения боль отдала в поясницу, и Ерофеев поморщился. Положив мясо в полиэтиленовый пакет, схватился за поясницу:

– Замучил радикулит собачий!

– Собачий радикулит? – ахнул Устюжанин. – Да как же это ты умудрился, Максимыч? Я – то думал, что он на людей не переходит. Ой, беда! Хочешь, однако, совет давать буду?

– Ну, давай, давай свой совет. Только что ты дельного скажешь?

– Ешь редиску, лук и хрен – будешь, как Софи Лорен.

– Максимыч, запиши рецепт, а то забудешь, – посоветовал Игнатов. – Уже на десятом году лучше становится. Кстати, Пашка, ходят слухи, что ты жениться собираешься? – без перехода обратился он к Устюжанину.

– Кто? Я? – вытаращил глаза Пашка. – Ну, народ! Любит посплетничать. Я ещё не созрел, Константин Васильевич, для такого дела. Мой дед говорил, что лучшее время для женитьбы – за неделю до смерти. Жена надоесть не успеет. А вдруг прожорливая попадется. Чем кормить? В магазинах пусто, а в Москву не налетаешься.

– Твой дед был гений, – сказал Игнатов и обратился к дежурному штурману:

– Максимыч, спроси-ка диспетчера, на Киев без задержки поедем?

– Семёныч, – нажал кнопку селектора дежурный штурман, – тут некоторые баламуты интересуются: на Киев по расписанию вылет или как?

– Здорово, Максимыч! – голосом Семёныча отозвался динамик. – Как здоровье?

– А-а, – промычал Ерофеев.

– Ясно, – подытожил динамик. – Так что ты у меня спросить-то хотел?

– Я уже спросил, Семёныч. Ты что, забыл?

– А, про Киев. На три часа задержка будет. Нет свободных самолётов. Как с Одессы сядет борт – на нём и полетят твои баламуты. А он только что вылетел.

А Устюжанин, Васин, Ипатьев, Доронин и ещё несколько человек заразительно хохотали.

– Умора! Ой, труха! Рухлядь! Вам на печке сидеть надо, а вы всё работаете. Себя-то не забыли, как звать?

– Вот и приходи на работу вовремя! – сокрушался Игнатов. – Каждый день задержки. – Тогда расскажи, Максимыч, как ты кота в Сочи возил. Помнишь?

Снова грянул хохот.

– Вот баламут! – выпрыгнул из кресла Ерофеев, забыв про радикулит. – Иди-ка ты в гостиницу, раз у тебя задержка. Не мешай работать. И архаровцев васинских забирай, особенно вот этого, – ткнул пальцем в Устюжанина и передразнил, – ешь редиску, лук и хрен. Нет, чтобы о чём-то серьезном поговорить.

– Например, о рыбалке?

– А хотя бы и о рыбалке, – согласился Ерофеев.

– Тогда поведай нам, Максимыч, как ты свой «Жигуль» на рыбалке в озере утопил?

И снова грянул смех. Доронин с Устюжаниным переломились пополам. Ухал филином Ипатьев. Даже серьёзный Васин, давно знавший эту историю, рассмеялся. Ерофеев схватился за поясницу и медленно осел в кресле.

Тогда дежурный штурман был ещё летающим. Выпросив два выходных подряд, что было делом непростым, он и ещё два фаната подлёдного лова поехали рыбачить на одно из озёр. У берега не клевало и они, оценив ледовую обстановку и решив, что машину лёд уже выдержит, решили проехать к противоположному берегу, до которого было километра два.

Ну не идти же пешком на самом деле. Может, там повезёт. Проехав несколько десятков метров, машина стала проваливаться. Пришлось применить аварийное покидание. Выпрыгнули из кабины, а средство передвижения погрузилось на восьмиметровую глубину со всем, что в ней находилось. Водолазы вытащили машину за кругленькую сумму. Ещё почти столько же понадобилось на ремонт, ибо она здорово ударилась о каменистое дно в перевёрнутом кверху колёсами положении. Денег этих Ерофееву хватило бы, чтобы есть одну красную рыбу до конца жизни.

– Ладно, Максимыч, про машину-то что говорить, на рыбацкой ниве пострадали, а уж про кота Федю расскажи.

А дело было такое. Жил-поживал в штурманской кот по имени Федька. Теперь и не вспомнить, кто его сюда притащил ещё маленьким котёнком и дал ему такую кличку. Федя был чистюля и имел обострённое чувство собственного достоинства. Он ежедневно выходил на улицу, важно прогуливался по перрону и всюду совал свой нос не хуже дотошного проверяющего. Рёва самолётов он совсем не боялся. Техники, завидев приближение Феди, дурачась, отдавали ему рапорт, называя его «товарищ инспектор». Кот снисходительно выслушивал рапорт и махал хвостом. Бывало, он исчезал на несколько дней, но всегда возвращался. Зимой вёл паразитический образ жизни и во двор выходил только по кошачьей надобности. Спал под батареей отопления на маленьком коврике. Каждый считал своим долгом угостить его чем-нибудь вкусным. Дары Федя принимал снисходительно, но при попытке что-то отобрать шипел и царапался.

Старший инспектор по безопасности полетов Никита Петрович Кухарев не раз приказывал убрать из помещения животное, но никто не думал выполнять приказание, справедливо полагая, что на безопасность полетов животное не влияет, а если и влияет, то только положительно. Все так привыкли к коту, что считали его членом коллектива. Шутники предлагали зачислить Федьку в штат штурманской службы на должность дежурного штурмана, а всех остальных – уволить. Кухарева кот запомнил, ибо имел возможность убедиться в его агрессивности. Как только инспектор появлялся в дверях, Федька вскакивал, выгибался дугой и, шипя, пятился в самый дальний угол.

Вот этого кота какой-то неустановленный шутник и заснул перед вылетом в портфель с картами тогда ещё летающему Ерофееву. Федьке нора, видимо, пришлась по душе, так как он не подавал оттуда признаков жизни. Перед вылетом и в полёте Ерофеев портфель не раскрывал, так как он ему был без надобности. За свою более чем тридцатилетнюю летную деятельность он давно выучил наизусть все позывные, частоты и схемы заходов всех аэропортов Советского Союза. В Сочи же, готовясь к обратному вылету, он зачем-то открыл портфель. Соскучившийся по общению Федька выпрыгнул к нему на колени и, признав своего, нежно замурлыкал.

– Кио! – воскликнул кто-то из армянского экипажа. – Слушай, ты нэ можешь из свой партфел хароший девушка вынимать? Я жениться хачу.