Ну, тут, конечно, снова адский ржач, после которого выяснилось, что вряд ли теперь я смогу восстановить события этих часов. Танк сам находился «на форсаже» и помнил происходящее сильно фрагментарно, а Степаныч с Ракитиным удалились совсем рано…
– Мы сюда пришли, дома ему не хотелось при жене… Так что уж извини, без твоего разрешения.
Я отмахнулся:
– Ну что ты, Степаныч! Какое разрешение?!
– Ну да. Конечное дело, бутылочку раздавили на двоих, но так аккуратно, без проблем. А потом…
Здесь вдруг Степаныч осекся и странно посмотрел на меня.
Я уловил неладное.
– Ты что, Степаныч?
– Да… Ладно! Все равно ведь узнаешь, лучше раньше, чем позже.
– Вот это верно. Степаныч, я тебя прошу, не тяни, говори, что там?!
– Ладно, – он решился.
Короче говоря, когда они с Ракитиным солидно выпивали и беседовали, вдруг раздался звонок в дверь, причем звонили так отчаянно, как будто Страшный Суд на носу. Степаныч, малость обомлев, ринулся открывать – оказалась Лида, такая взбудораженная, по глазам видно, что плакала, стала стремительно собирать свое барахло, а на изумленные вопросы сквозь зубы отвечала, что она все сделала, турнирные протоколы подписала, расчет за работу получила, и теперь мчится на вокзал, и первым же поездом – домой, в Ростов. Ошеломленный Степаныч упрашивал ее подождать, мол, вместе и поедем, но она огрызнулась: «Некогда!» – и кое-как побросав вещи в сумку, вылетела прочь.
– Я и подумал, у вас что-то расклеилось…
– Да, – я кивнул, помолчал. – Да, Степаныч. Расклеилось, и теперь не знаю, склеится ли…
Он, кажется, хотел сказать что-то утешительное, но тут грянул телефон, и я поторопился к нему.
Это оказался, естественно, шеф.
– Живой? – спросил он, не здороваясь.
– В норме.
– Ну-ну. Если так, то через час жду у себя, – и отключился.
Вчерашний демократизм из его голоса исчез начисто. В нем была только властность.
– Начальство, – объяснил я землякам. – Слушай, Танк! Так ты говоришь, я тебе предлагал с собой в Москву поехать?
– Ну! А что?
Я навскидку прикинул расклады. А почему бы и нет?..
– А ты сам-то как? Не против?
– Я? Да я только за! Столица как-никак!
– Ладно. Я к начальству, наверное, как раз этот вопрос решать и будем.
– А, ну тогда ни пуха, ни пера!
– К черту!
Глава 6
И в этот момент мне в голову пришла неожиданная мысль:
– Степаныч! Слушай, а давай тоже с нами в Москву?! Я думаю, шефа крутану на три командировки, не откажет. Конечно, надо будет с ним перетереть, не без этого, но, думаю, смогу убедить.
Танк, услыхав это, так и подскочил:
– Точно! Степаныч, айда с нами, мы там всю Москву на уши поставим!..
– Ну, вот этого как раз не надо, но втроем будет надежнее, это точно, – я усмехнулся. – Так что думай.
– А что? – вдруг отважился Степаныч. – Если получится пробить поездку на троих, я не откажусь.
– Ну и отлично! Тогда вы пока отдыхайте, балдейте, а я к шефу.
И я быстро собрался и направился пешком. Идти было совсем недалеко, да и по правде сказать, похмелье еще сказывалось, потому я решил пройтись. На свежем воздухе последствия вчерашней веселухи с неизвестным окончанием еще давали о себе знать, но я старался идти быстрым шагом, дышать глубже, и последствия быстро выветрились. К Дому профсоюзов я подходил уже вполне в форме.
Секретарь Инна встретила меня прямо как старого приятеля, сияющими взглядом и улыбкой:
– Здравствуйте! Вадим Антонович ждет вас!..
– Спасибо, – я шагнул в кабинет.
Шеф сидел за столом, дымил сигарой, сосредоточенно изучал какие-то бумаги, судя по всему, накладные, счет-фактуры и подобную требуху.
– Проходи, – не глядя на меня, сказал он. – Подожди минут пять.
Он вновь насупленно погрузился в бумаги, я скромно присел поодаль.
– Лечение не нужно после вчерашнего? – внезапно спросил он.
– Нет, – я улыбнулся. – Уже вылечился. Хотя было непросто.
– Ладно, – он чуть дернул углом рта. – Расслабиться тоже нужно… Ну, вот и все! – он сунул бумаги в стол. – Значит, не будешь?
– Нет.
– А я буду. Самую малость. А может, и чуть поболее… – он скуповато улыбнулся и достал из сейфа бокал и початую бутылку виски. На сей раз – «Джим Бим». – Как раз под разговор.
– Тема серьезная, – согласился я.
Он с удовольствием замахнул грамм пятьдесят и серьезный разговор начался.