Пришествие двуликого

Шум леса ласкал слух мелодичной песней со своей неповторимой гармонией. Звуки то глухо тянулись, то вдруг резко обрывались и отзывались высокими тонами где-то в вышине, в верхушках сосен. Затем неслось низкое у-у-у, подхватывалось ветром и стремительно взметалось вверх свистящей свирелью!

Так слышалось и ощущалось Роману, совершающему свою вечернюю прогулку по лесной тропе. День выдался, пожалуй, самым удачным за последнее время, отчего душа пела! Всё необходимое для начала процесса воскрешения святого-апостола было собрано здесь, в лесной резиденции: кусочек кожи, доставленный Антонием и Кириллом из собора Ватикана и женщина, суррогатная мать, простая крестьянка Дарья, которая должна выносить и родить. Это будет только начало. Если воскрешение, то есть рождение, пройдёт успешно, то впереди ждут новые, великие события и последствия! Многое может измениться с возвращением основ христианства.

Лавина мыслей и планов обрушилась на Романа. Захватывало дух! Хотелось вместе с чарующими звуками взлететь туда, за верхушки деревьев, и парить в бесконечном божественном пространстве.

Радовало, что удалось решить вопрос с суррогатной матерью. Когда Дарья услышала сумму, которую она получит за то, что выносит чужое дитя, причём с получением солидного аванса, то думала не долго. Она и жить согласилась здесь в лесном доме, чтобы находиться под присмотром, исключив всякие случайности. Ребёнок-то был от важной, богатой особы. Так ей пояснил Роман.

Но самое главное – удалось со второй пробы оживить нужное количество клеток, над которыми уже поколдовал Афанасий Никитович. Результат обнадёживал. На завтра намечается основной этап: помещение оплодотворённой яйцеклетки с клоном в чрево Дарьи. А потом… Всего лишь девять месяцев! От восторженных мыслей у Романа голова шла кругом. Он остановился и с блаженной, детской улыбкой присел на мшистую землю.

После приезда из Италии и вручения учителю частицы мощей, Антоний почувствовал, как сильно устал. Получив лестные отзывы в свой адрес и благословение на будущее, удовлетворённый, он отправился отдохнуть в свою спальню. Кирилл уже давно спал после сытного обеда.

Снимая рубашку, Антоний почувствовал в нагрудном кармане нечто твёрдое. Удивлённо вскинул глаза и торопливо полез туда рукой. То, что достал, поразило! В маленьком целлофановом пакетике проглядывался кусочек, вероятно, кожи. ”Я же отдавал учителю! – жаром пахнуло в висках. – Неужели это… Но я совершенно не помню, чтобы отрезал от того… пальца. Впрочем, чего это я всполошился?” Антоний разглядывал пакетик и мучительно обдумывал, как с ним поступить. Причину своих сомнений понять не мог. Ну, проявил инициативу, ну, для страховки отрезал ещё один кусочек кожи, правда, с другой кисти… А что-то волновало, вселяло тревогу, не давало просто пойти к учителю и всё рассказать. Он осторожно держал пакетик и явственно ощущал, как тело пронизывали электрические импульсы. Такого ему до сих пор не приходилось испытывать…

“Однако жаль будет, если этот кусочек не пойдёт в дело”, – решительно поднялся Антоний на ослабевшие ноги. Заправил рубашку в брюки, положил пакетик в карман и направился к двери. Дальнейшие действия совершал как в полусне, в полузабытье, потому как пошёл не к учителю.

Подготовка завершалась.

Чтобы лучше контролировать ход дела, Роман перевёз необходимое лабораторное и медицинское оборудование в свою резиденцию. Сюда же на этот ответственный период перебрался и профессор, оставив на время семью. Рассматривая под микроскопом результаты своих многодневных трудов, Афанасий Никитович испытывал тот особенный озноб, который охватывает увлечённого человека в предчувствии успеха, научной удачи. Его даже не смущало, что он не поставил в известность своего покровителя-благодетеля Романа Витальевича и решился на усложнённый эксперимент: поместить в Дарьино материнское ложе две яйцеклетки. Такая мысль мелькнула у него спонтанно, когда в кабинет буквально ворвался с неестественно горящими глазами Антоний. Парень был очень взволнован и, протянув целлофановый пакетик, путано объяснил, что в нём находится.

– Я ничего не сказал об этом… учителю. Пусть впоследствии всё обернётся сюрпризом. Если вы, конечно, как-то… сможете…

Говорил Антоний обрывками фраз, постоянно запинался. Не закончив свою странную речь, он всунул в руки профессора пакет и быстрым шагом, почти бегом, вышел вон. Афанасий Никитович хотел уточнить, но парень уже хлопнул дверью. Пожав в недоумении плечами, профессор вернулся в лабораторию. На вопрос ассистента Олега, кто приходил, ответил невнятно и отправился к своему рабочему столу. Вскоре, подготовленный соответствующим образом материал лежал под микроскопом.

“Как хорошо сохранились клетки! – поразился он. – Надо бы проверить их возраст: может они принадлежат современному человеку?” Прибор для проведения соответствующего анализа имелся, так как на его приобретении в своё время особо настаивал учёный. “Материал для клонирования должен быть абсолютно безупречным в смысле его древнего происхождения. Здесь нельзя ошибиться”, – обосновывал свои доводы Афанасий Никитович перед Романом.

Кожа была настолько древней, что он повторил проверку несколько раз. Результат не менялся. “Поразительно! Поразительно… – тёр лоб учёный. – Тогда попробуем родить двойняшек. То-то будет сюрприз для шефа. И экономия немалая”.

День, когда наметили операцию с Дарьей, выдался солнечный и безветренный. Лес притих, словно ожидая чего-то чрезвычайного. Но без происшествий не обошлось – исчез Антоний! Эту новость принёс Кирилл.

Асмодей, занятый своими мыслями и планами, в то время был в отлучке, в городском офисе “Воскрешенцев”. Текущие вопросы деятельности секты он давно передал своему помощнику в Нью-Йорке. Связь с ним поддерживал через офис, находящийся в аптеке. Здесь трудились три человека: заведующая, которая дополнительно выполняла функции секретаря секты (получала и обрабатывала корреспонденцию из Америки), и два работника. Сюда Роман наведывался каждую неделю, чтобы время от времени осуществлять общее руководство сектой.

Когда Кирилл с озабоченным видом доложил ему об Антонии, Роман не придал событию особого значения. Ну, отлучился парень куда-то, хотя и не принято такое без уведомления начальства. Страшного ничего нет: объявится сам. Кирилл хотел ещё что-то добавить, но не привыкший много говорить, замялся… Да и момент был не подходящий для плохих новостей.

Операция по вживлению в Дарью клонированных оплодотворённых яйцеклеток прошла успешно! Женщину поместили в лучшую, заранее подготовленную комнату. Постоянное, круглосуточное наблюдение за ней поручили Олегу при неизменном контроле как Афанасия Никитовича, так и Романа Витальевича.

Дарья достойно прошла медицинское испытание. Лишь бледность и бескровные губы напоминали о прошедшем волнении. В глазах же светилось спокойствие и тихая радость. Она даже похорошела, потому что верила своим покровителям и надеялась только на положительный исход.

Прошло несколько дней…

Роман встал с утра как обычно свежий, выспавшийся. Привычно сделал короткую зарядку и отправился в ванную. По дороге ему встретился взъерошенный Кирилл. Он нервно покусывал губы и тяжело дышал:

– Учитель! Беда! Только что по телеку в наших новостях… того… Антония нашли…

– Не тяни! Что значит нашли, кто и где нашёл? – всполошился и Роман, раздражаясь медлительной речью соученика.

– Наш лесник… Антония… мёртвым… в лесу…

Это был не гром, а торнадо среди ясного неба! И дело не только в том, что Антоний был одним из лучших в секте, а факт самой смерти. Сразу же возникал вопрос: была ли смерть случайной или насильственной? А может самоубийство?… При любом варианте знак был плохим, особенно в настоящий момент, когда работа по воскрешению вступила в завершающую стадию.

Наскоро позавтракав, собравшись с мыслями, Асмодей отправился в город и осторожно прозондировал в милиции подробности об Антонии. Сам показываться не стал, а отправил в “разведку” одного из надёжных сектантов, который представился дальним родственником погибшего. На удивление, следователь, ведущий дело, охотно озвучил версию смерти Антона Степановича Видова (личность была установлена по паспорту) – поражение током большой мощности. Так как на месте трагедии электричества, в виде линий электропередач или иных электрических сооружений не обнаружено, то причиной поражения могла быть только молния!

– Внутренности практически полностью обуглились, – печально покачал седой головой бывалый сыщик, глядя прямо в глаза родственнику, и добавил: – Медэксперт отметил, что такое обширное поражение молнией встречает впервые. Так-то…

– Грозы, как и дождя, по-моему, в нашем районе уже давно не наблюдалось, – почесал затылок “родственник”, стараясь припомнить, когда же блистали грозы в последний раз.

Сыщик замялся, повертел глазами и согласился с доводом:

– Мы на это тоже обратили внимание, но других объяснений факту смерти вашего близкого… не находим. Природа сейчас преподносит такие курьёзы, что может быть всё.

У следователя, очевидно, было хорошее настроение, и он пустился в пространные рассуждения о последствиях глобального потепления. В конце концов, они с сектантом расстались по-дружески.

Внимательно выслушав “разведчика”, Роман остался в недоумении и даже некотором смятении: он тоже не припомнил грозы в тот день. Оставалось верить мнению компетентных органов. На этом история с Антонием закончилась. Последующие дела закрутили Асмодея, и вскоре он уже не вспоминал о неожиданной смерти своего подчинённого.

Глава 6. Рождение.

Зима выдалась холодной и показалась бесконечной. Скрип промёрзших деревьев доносился даже через двойные ставни и толстые шторы. Ветер гудел зло и угрожающе. Иногда его перекрывал вой голодного волка-одиночки, случайно забредшего в этот лес в поисках добычи, которой здесь практически не водилось. Вскоре завывания зверя прекратились, очевидно, отправился ближе к людям или в поисках собратьев – даже зверю одному выживать трудно.

Весна наступила настолько резко, что поначалу воспринималась как выверт природы. Ещё с вечера кусался мороз, а воздух, тяжёлый, застывший, висел маревом между деревьями. Но к утру подул южный ветер, принеся с собой полчища серых облаков, которые осыпались сначала снегом, а потом мелким дождём. К обеду выглянуло солнце, и природа возрадовалась долгожданному теплу: облегчённо улыбнулась капельками росы на ветках и бликами луж на мокрых дорогах; заморгала подтаявшей речкой, зазвенела птичьими перепевами и пахнула терпкими ароматами прошлогодних трав…

В резиденции Асмодея уже неделю царило повышенное оживление, вызванное не столько весной, сколько ожиданием знаменательного события – Дарье подошёл срок рожать. По этому случаю Роман из города привёз в помощь профессору медсестру-акушерку Зинаиду Федосеевну, молодую женщину с подчёркнуто приветливым лицом. Роды собирался лично принимать Афанасий Никитович. Намеревался поучаствовать и глава секты, но профессор его отговорил: и для роженицы, и для успеха дела будет лучше, если присутствующих при таком событии будет поменьше.

– Лишний человек в операционной вносит долю нервозности, – пояснял он шефу. – А наш эксперимент должен быть застрахован от любой случайности. Ведь положили сколько труда и времени не для того, чтобы сейчас поспешить и напортачить.

– Ну, хорошо, – с трудом соглашался Роман, хотя его задевало: всё же он тоже был медиком и кое-что разбирался в гинекологии. – Буду ждать в коридоре.

Живот у Дарьи был настолько большим, что она ходила с трудом. Роман с умилением поглядывал на женщину, оберегая её от всего постороннего. За эти девять месяцев невзрачная крестьянка стала для него самим дорогим человеком. Более того, часто Роман ловил себя на мысли, что Дарья так похорошела, что начинает нравиться как женщина, а не просто исполнительница его мечты.

В свою очередь и с ней происходили внутренние изменения. Вначале она относилась к будущему ребёнку как к чужому, не своему. Но, по мере того как время шло и плод давал о себе знать всё настойчивее, суррогатную мать стали посещать иные чувства. Ребёнок шевелился, толкался изнутри, вызывая в душе и сердце матери нежность и ту особенную любовь, которая заставляет женщину идти на любые испытания и лишения ради своего, кровного дитя.

Чем ближе подходил срок рожать, тем чаще Дарью одолевали тревожные мысли: не хотелось ей отдавать младенца родителям-заказчикам. Эти люди ей представлялись холодными и злыми. К тому же она никогда их не видела. “Так им, наверное, нужен малыш, если они и глаз не кажут, – с раздражением думала будущая роженица. – Хоть бы поинтересовались, как я себя чувствую, как проходит беременность. И вообще, кто на свет появится. Роман сказал, что должен быть мальчик. Кормилец, защитник…” Последние мысли наваливались теплотой и отзывались в сердце трепетным звоном.

Лучик солнца пробрался через маленькую щель занавесок и уверенно заскользил по руке Дарьи. Вздрогнув, она проснулась. С грустной улыбкой посмотрела на весенний утренний привет и поморщилась, вспомнив сон. Виделось ей неприятное. Что именно, вспомнить не могла, но ощущение было тягостное, даже плакать захотелось. Толчок в живот напомнил ей: она не одна и не стоит думать о плохом. Женщина погладила живот, прислушалась и снова грустно улыбнулась, чувствуя, как тяжесть внизу нарастает. Дарья подумала: надо бы встать, но нытьё перешло в резкую боль. Она невольно вскрикнула и поняла, что самой ей не подняться. Словно услышав её мысли, открылась дверь, и в спальню стремительно вошёл Афанасий Никитович.

В операционной, на акушерском столе, металась Дарья. Возле неё стояла Зинаида Федосеевна и профессионально, привычно успокаивала, гладя по голове. Профессор заканчивал последние приготовления. Ему помогал ассистент Олег. Роженица, сдерживая крик, застонала, закусила губу, и роды начались.

Роман в волнении ходил перед дверью операционной, с силой сжимая кулаки. Он то порывался войти, то, подумав, махал решительно рукой и снова начинал свой марафон. В голове проносились мысли возвышающие, великие. Иногда ему виделось, что он сам становится святым. Впереди ожидалось бессмертие! Слава!

…Первый мальчик появился бесшумно. Он лежал спокойно на руках, не издавая ни звука. Афанасий Никитович даже заволновался и слегка шлёпнул малыша по миниатюрной попке. Тот моргнул глазами и засопел.

– Жив, курилка! – обрадовано воскликнул профессор, передал его в руки акушерке и занялся вторым ребёнком.

Оказалась девочка. Она усиленно махала ручками и ножками, мешая отрезать пуповину, и пронзительно кричала:

– Прыткая и голосистая какая, – любовно приговаривал врач.

Дарья, которая постепенно приходила в себя, слизывала солёные капельки пота с пересохших губ и с умилением наблюдала за рождением детей. То ли от родового стресса, то ли от волнения, но голова у неё вдруг налилась жаром, глаза затуманились, и она стала терять сознание. Что-то похожее стало происходить и с профессором. Почувствовав сильное головокружение, он успел передать второго младенца акушерке и, обхватив голову руками, покачиваясь, неуверенно сел на кушетку…

Очнулся с компрессом на лбу. Рядом сидел Роман и с тревогой в глазах держал руку профессора, проверяя пульс.